окне я увидел девушку. Она была бледна и печальна. И, что гораздо интереснее, я знал эту девушку, пусть и недостаточно хорошо, но вот что мне было о ней известно: меньше полугода назад она пропала, и её с шумом искала добрая половина Лондона. Газеты писали о ней неделями подряд, то потчуя читателей пикантными историями о кавалерах, с которыми она могла бы сбежать, то пугая мрачными прогнозами и
уверяя, что пропавшая всенепременно мертва. И вот она была передо мной. К стыду своему, первым делом я вспомнил, что она довольно богата и родители пообещали щедрое вознаграждение тому, кто поможет отыскать их дочь. Я тут же бросился за полицейскими и даже добрался до конца улицы, но внезапная догадка заставила меня передумать. Что делала леди из хорошей семьи в бедной квартирке из тех, хозяева которых не задают вопросов и не требуют больших залогов? В тот момент ответ мне казался очевидным, а потому я просто не мог поступить с ней так жестоко, опозорив перед семьёй и друзьями семьи. Я решил уговорить её тихо вернуться домой в моём сопровождении, чтобы эта история получила финал, который устроил бы всех участников. Но каково же было моё удивление, когда я постучал в нужную дверь, – мне открыла совершенно другая девушка! Её волосы были заметно светлее, фигура плотнее, а черты лица более грубые и выразительные. За её спиной скрывалась лишь одна небольшая комната со знакомым мне окном, и спрятать ещё одну женщину, пусть и небольшого роста, в этой комнате было решительно негде. В итоге мне пришлось представиться заблудившимся посыльным, благо она казалась погруженной в свои мысли и не стремилась поймать меня на лжи. Но я до сих пор не верю, что мог так сильно обмануться!
Энфилд замолчал, будто бы заново переживая подробности того дня, и внезапный вопрос Утерсона даже застал его врасплох:
– А вы знаете, кто живет, что за леди живет в этой комнате?
– В этой? Нет, – с некоторым удивлением ответил Энфилд.
– И вы никогда не пытались узнать? – спросил Утерсон.
– Как вы знаете, я деликатен. Я стараюсь избегать расспросов, которые могли бы навредить людям. Заданный вопрос – что камень, брошенный с горы. Вы можете даже не узнать об этом, а камень скатится вниз, сшибёт другие камни, те заденут следующие, и вот уже какая-нибудь кроткая старая птица, о существовании которой вы и не подозревали, трагически убита в собственном саду, а её семья вынуждена менять имя. Учитывая же характер странной ситуации, в которую я попал с этим окном, ущерба было бы не избежать. Оказался бы я прав или нет, своим любопытством я обязательно бы кинул тень на одну из этих леди, а, возможно, и на обеих сразу.
– Хорошее правило, – заметил Утерсон. – Но разве вас не беспокоила судьба пропавшей девушки?
– Я до сих пор не уверен в том, что видели мои глаза. Но если зрение меня не обмануло, то пропавшая леди выглядела вполне здоровой и спокойной. Если она и была в этой комнате, то не как жертва коварного злодейства, уж можете мне поверить. И если пропавшей девушке угодно скрываться у подруги, а той угодно покрывать побег – то точно не я буду тем, кто разрушит подобный секрет.
Некоторое время друзья шли молча, но Утерсон прервал тишину:
– Ваше правило очень хорошо, друг мой. Но мне бы хотелось всё же задать вам один вопрос: как звали ту пропавшую леди, что увиделась вам в том окне?
– Что же, учитывая последние события, я не вижу, чтобы мой ответ мог принести кому-нибудь вред, – ответил Энфилд.
– Какие события? – уточнил Утерсон.
– Та леди, о которой мы ведём речь, вернулась домой неделю назад. Не услышь я новости, вероятно, я даже и не вспомнил бы о том курьезе с окном, – сказал Энфилд. – А потому готов сообщить вам без утайки: её зовут Гвенет Джекил.
– Я должен сказать вам, что не без причины так расспрашивал вас об этом случае. Дело в том, что мне нет нужды знать имя второй леди. Я уже знаю его.
– Вы могли бы предупредить меня, – сказал Энфилд с некоторой обидой.
После этого друзья надолго замолчали. Они дошли до конца улицы. На углу Энфилд остановился, принуждая остановиться и своего друга.
– Я получил ещё одно подтверждение своего правила. Теперь меня мучает стыд за мою болтливость. Я предлагаю больше никогда не возвращаться к этому разговору.
Утерсон пожал протянутую руку, скрепляя дружеский договор.
Домой мистер Утерсон вернулся в совершенно мрачном настроении. Как только убрали с обеденного стола, Утерсон отправился в свой кабинет, где отпер несгораемый шкаф и вынул из потайного ящика документ с надписью «Завещание доктора Хайд». Утерсон был знаком с содержимым документа, но с хмурым видом снова перечитал его. Завещание гласило, что в случае смерти Эмилии Хайд, доктора философии, доктора медицины, лектора при королевской академии и так далее, всё её имущество, а также права на исследования и статьи, должно перейти в руки «подруги и благодетельницы мисс Джекил». Далее документ содержал несколько странных уточнений. Так, там говорилось о том, что при «исчезновении доктора Хайд, а также при её необъяснимом отсутствии в течение трех календарных месяцев» все права владения также отходят мисс Гвенет Джекил. Этот документ давно смущал разум мистера Утерсона как приверженца правильной жизни, для которого невыносимым было всё невероятное. Это же завещание адвокат справедливо мог назвать фантастическим. Женщины редко становились докторами наук, женщины ещё реже приходили к Утерсону, чтобы составить завещания, а сами завещания никогда не содержали примечания об исчезновении.
Всё, что знал адвокат об Эмилии Хайд, – то, что она была научной звездой последних лет, а также то, что она обратилась к Утерсону, привлечённая его славой человека спокойного и неспособного на осуждение. Теперь же, узнав об истории с пропажей, мистер Утерсон задумался о том, что же побудило клиентку написать этот документ.
Если об Эмилии Хайд мистер Утерсон знал лишь то, что о ней говорили в газетах – то есть почти ничего, кроме восхищенных и осуждающих отзывов на её научное упорство – то мистера Джекила и его дочь Утерсон несколько раз видел лично.
Мистер Джекил создавал впечатление достойного джентльмена, а его дочь была особой достаточно неприметной, но очаровательной. Довольно удивительно, что в её возрасте и с её милым характером она была не замужем и даже не обручена, но до адвоката дошли слухи о том, что в юном возрасте девушку сразила неизвестная болезнь, что несколько отложило все
