Что же касается оперативных поручений, то одним из первых заданий, с которым успешно справился Александр Коротков, было выяснение сущности «Гефы» – представительства германского Генерального штаба в Москве. Он установил, что если раньше, до Гитлера, «Гефа» действительно занималась вопросами сотрудничества штабов, то с 30 января 1933 года стала просто шпионской резидентурой нацистов. Его выводы, подкрепленные и другими данными, в конце концов, привели к тому, что деятельность «Гефы» была прекращена.
Затем Короткова стали готовить к профессиональной работе за рубежом. Но поскольку специальной школы ОГПУ в то время еще не было, то многим тонкостям приходилось учиться по ходу дела, выполняя те или иные поручения. Так Коротков вечерами и по выходным изучал немецкий и французский языки, светские манеры, географию и экономику зарубежных стран, а специальные дисциплины, в том числе и наружное наблюдение, осваивал во время рабочего дня (или ночи).
Начало карьеры
За свой высокий рост и в противовес фамилии Коротков получил первую оперативную кличку «Длинный». И в 1933 году его направили в нелегальную резидентуру Александра Орлова («Шведа»), будущего руководителя «кембриджской пятерки». Того самого, кто был нашим резидентом в республиканской Испании, а затем сбежал на Запад, но не выдал ни одного из известных ему агентов. Он мирно прожил оставшиеся ему годы в Америке и тихо скончался в 1973 году.
Но это все – в будущем. А тогда, в 30-е годы, «Швед» курировал в Швейцарии группу нелегалов, которые должны были по заданию проникнуть в Генеральный штаб Франции. Коротков был одним из них.
В Вене он стал уроженцем Кракова Карлом Рошецким. Документы на это имя ему изготовил в Москве крупнейший специалист этого дела Павел Громушкин. Они оказались настолько надежными, что Коротков с женой, кстати, прекрасно знавшей немецкий и французский языки, из Швейцарии без особых проблем перебрался во Францию, где поступил в Центральную радиошколу, а также вольнослушателем на антропологический факультет Сорбонны.
Именно здесь, как считалось, Короткову будет легче отыскать среди студентов или преподавателей человека, который имеет знакомых среди офицеров Генштаба. Он и нашел одного, но… его «кандидат», как сообщил наш информатор, работавший во французской контрразведке, оказался «подсадной уткой», подставой той же контрразведки. Пришлось Короткову срочно возвращаться на родину.
Впрочем, дома супруги Коротковы пробыли недолго и в апреле 1936 года выехали в Германию. Здесь Александр работал под именем Владимира Петровича Коротких в представительстве Наркомата тяжелой промышленности СССР. Нелегально же он поддерживал связь с несколькими агентами, в том числе с Гансом Генрихом Куммеровым, талантливым ученым, доктором наук, изобретателем. Тот сообщил немало интересного об отравляющих веществах и средствах защиты от них, о радарах, торпедах с акустическими головками самонаведения, специальных радиостанциях для танков, о технологиях производства синтетического бензина и искусственного каучука.
Помощь мужу в его работе всемерно оказывала и Мария.
В конце 1937 года они получили приказ вернуться в Москву. И хотя не чувствовали за собой никакой вины, ехали с опаской. В Союзе был разгар очередных чисток, хватали и расстреливали виновных и невиновных. Ныне ведь хорошо известно, что при Ягоде, Ежове и их преемниках были репрессированы свыше двадцати тысяч чекистов. К счастью, Коротковых эта участь миновала.
Напротив, Александр получил новое важное и совершенно секретное задание. Речь шла о ликвидации за границей бывшего чекиста, изменника Агабекова, а также переметнувшегося к Троцкому немецкого политэмигранта Рудольфа Клемента.
Сейчас можно спорить о правомерности этих акций. Но ведь то был 1938 год! Да и поныне в разведке любой страны не очень церемонятся с предателями.
В общем, Агабекова заманили на явочную квартиру. Там его уже ждал боевик, бывший офицер турецкой армии, с ножом. Затем тело убитого запихнули в большой чемодан, который выкинули в реку. Труп так никогда и не был обнаружен.
Примерно так же поступили и с Клементом.
Уволить и… вернуть!
В декабре 1938 года, вернувшись в Москву, Александр доложил о выполнении задания. Но вместо благодарности получил… приказ об увольнении из органов госбезопасности. Кадровики усмотрели, что на работу в ОГПУ – в мастера по ремонту лифтов – он был принят по рекомендации «врага народа» В. Л. Герсона, к тому времени уже арестованного.
Другой бы просто тихо порадовался, что легко отделался; времена, напомним еще раз, в стране были суровые. Однако Коротков пошел напролом. Он обжаловал свое увольнение в письме на имя наркома, всесильного Л. П. Берия.
В своем рапорте он довольно подробно описал, на какую должность и почему его рекомендовал Герсон, а также перечислил свои основные заслуги перед разведкой. В заключение он поручился также за преданность советской власти своей жены, тоже пострадавшей заодно с мужем, и попросил «пересмотреть решение о моем увольнении».
Рапорт дошел до Берии и около года пролежал в его личном сейфе. После этого нарком столь же внезапно, как и уволил, восстановил Короткова в должности. В конце 1939 года его вызвали на работу, вручили дипломатический паспорт и на два месяца отправили в командировку в Данию и Норвегию в качестве «дипкурьера» Центрального аппарата НКВД.
С заданием, суть которого в архивных документах не отражена, Коротков, очевидно, справился успешно, поскольку по возвращении был повышен в должности: стал заместителем начальника отделения и переведен из кандидатов в члены ВКП(б).
Тут надо, наверное, сказать, что перед войной в разведке, как и в Красной Армии, сложилось весьма тяжелое положение: лучшие люди были репрессированы, без связи осталась зарубежная агентура.
В итоге, например, в берлинской резидентуре у нас сложилась уникальная ситуация. В ней оставалось всего два человека, причем руководитель – Амаяк Кобулов – даже не владел немецким языком. Да и вообще его образование ограничивалось пятью классами школы и бухгалтерскими курсами. Зато он был младшим братом Богдана Кобулова, а тот ближайшим сподвижником самого Лаврентия Берии.
Впрочем, Лаврентий Павлович прекрасно знал цену этому «кадру». А потому, когда летом 1940 года было решено восстановить старую агентурную сеть в Германии и по возможности расширить ее, привлек к этому делу Короткова. Официально он был назначен заместителем Кобулова, но перед отъездом Берия дал понять Короткову, ставшему по документам Владимиром Петровичем Коротких, что тот может действовать самостоятельно и при необходимости выходить на связь с Центром напрямую, через голову своего непосредственного начальника.
Первое, что сделал Коротков по приезде, – восстановил связь с «Брайтенбахом» (сотрудником гестапо Леманом). Они сразу достигли взаимопонимания и провели несколько встреч, во время которых «Брайтенбах» передал копию доклада Гейдриха руководству рейха «О советской подрывной деятельности против Германии» и подробно описал реорганизацию немецких спецслужб, что позволило нашей разведке скорректировать свои действия.
После этого Коротков приступил к восстановлению других связей. Среди них были вошедшие в историю участники берлинской «Красной капеллы» Арвид Харнак («Балтиец», он же «Корсиканец»), Харро Шульце-Бойзен («Старшина), Адам Кукхов («Старик») и другие.
Для доклада начальству о проделанной работе Коротков был вызван в Москву, где он провел два месяца. А потом его снова направили в Берлин. Планировалось, что на сей раз командировка будет длительной. Однако она продлилась всего полгода – до начала Великой Отечественной войны.
Война началась…
Основной задачей, которую устно поставили перед Коротковым руководители разведки, было выявление планов гитлеровского руководства о сроках нападения на СССР. В письменном задании этого пункта не было, поскольку Сталин был убежден, что Гитлер нападать в ближайшие два-три года на Советский Союз не собирается.
Аналогичная директива поступила 18 апреля 1941 года во все европейские резидентуры. Таким образом, в Центре все же полагали, что война не за горами. Это подтверждали и агентурные данные. Например, по приезде Коротков послал в Центр сообщение, в котором четко изложил, что по докладам агентуры нападение Германии на СССР возможно уже в мае 1941 года.
Агентуру стали инструктировать, как действовать в условиях военного времени. Из Центра были присланы деньги и рации для запасной связи. Однако, к сожалению, радиус их действия ограничивался Брестом и Белостоком – городами, которые были захвачены немцами в первые же дни войны.
Между тем не все, даже в разведке, верили, что скоро начнется война. Об этом свидетельствует, например, такой факт. Один из последних предвоенных документов в деле берлинской резидентуры – это разрешение сотруднику «нанять няню для ребенка из местных жителей».
