— Нет. Просто Буршан захотел домой…
— Как живётся тебе с ним? — Руберик улыбался, но взгляд его был печальным.
— Не так хорошо, как хотелось бы, но и не так плохо. Хотя… быть пленницей не сладко…
— Пленницей? — удивился Руберик.
— Да, — усмехнулась Таня в ответ. — А чему ты удивляешься? Ты же сам мне при нашей первой встрече сказал, что я пленница. И Буршан по несколько раз на день напоминает мне об этом.
Она и не думала жаловаться. Он спросил, она ответила. Просто, кроме Руберика, ей поговорить особенно было не с кем. Знакомых у неё в Голубой Дали только и были, что Эрда, Фиоза да Руберик.
— Думаю о тебе постоянно, — вздохнул мужчина, буквально поедая её глазами, — и ничего не могу с собой поделать. В моём доме ты не была бы пленницей. В моём доме ты была бы хозяйкой. Вспоминаю, как мы танцевали вчера… твоё лицо в отблеске костра было прекрасно… А твои губы… они так и манили, так и просили сладкого поцелуя…
— Руберик, в нашем мире непринято говорить подобные слова чужой женщине, — Таня смутилась под его слишком откровенным взглядом.
— В нашем тоже. Только пленниц это не касается.
— Да? Почему?
— Пленницу можно выкупить, — негромко сказал князь второй линии, недвусмысленно глядя ей в глаза. Таня прекрасно поняла, для чего он это сказал, но подачу не приняла.
Они помолчали.
— Думаешь о доме? — нарушил первым тишину мужчина.
— Конечно. Ни минуты не было, что бы я не вспоминала свой мир.
— Вернуться хочешь? — понизил голос Руберик.
— Конечно, — так же тихо ответила Таня.
— Из Горушанда в ваш мир можно попасть в любой момент. Единственное условие — это Врата. Именно они соединяют ваш мир с нашим. Прошла через них — и ты в своём мире. Сюда же можно войти только в определённый день и час. Дорогу ты запомнила?
— То есть, я могу хоть сейчас…
Руберик приложил палец к своим губам, призывая её говорить тише:
— Да. Только, наверно, Буршан глаз с тебя не спускает.
— Это так. За три дня, что я здесь, впервые без провожатых куда-то отправилась. Самый свой первый день… ну, когда в Горушанд попала, провела с ним, другой — с Эрдой. Вчера днём ходила со Зланой на реку купаться, а вечером опять с ним к Пяти кострам на Большую поляну. Только знаешь, что странно? Я и у Эрды и у Зланы про Врата спрашивала, а они не знают, что это. Говорят, даже не слышали никогда ни про какие Врата. Не знаешь — почему?
— Потому что про Врата только князья да Старейшины знают. И если ты скажешь, что из другого мира, они решат, что ты из-за океанских Далей к нам пришла, вот и всё. На самом деле, Горушанд очень большой и он не ограничивается нашим селеньем и близлежащими селеньями.
— А часто к вам из нашего мира попадают?
— Очень редко. А если и попадают, то обычно в Зелёной Дали остаются. Ведь она к Вратам ближе расположена, чем Голубая.
— Я раньше понять не могла, почему всегда со мной кто-то рядом. Теперь ясно. Буршан боялся, что я сбегу. Оказывается, зря боялся. Я до сегодняшнего дня не знала, что покинуть Горушанд можно в любое время…
— Я бы на его месте тоже боялся потерять такую красоту.
С этими словами Руберик взял её руку:
— Позволишь поцеловать? — и, прежде чем Таня успела что-то ответить, коснулся губами кончиков её пальцев.
В этот момент в столовую вошёл Буршан. Его охватила ярость, когда он увидел, как Руберик целует Тане руку. Значит, в словах Раданы была правда! «Так вот почему Таня сама захотела пойти сегодня в харуш!? Они, наверно, договорились об этом вчера во время танца!» — гневно подумал Буршан. Ревность буквально затмила разум князя. В несколько шагов он оказался рядом с ними. Схватил Руберика за плечо:
— Как ты посмел коснуться моей женщины без моего на то разрешения!?
Руберик и ответить ничего не успел, как получил удар под дых…
Часть 4 глава 10 (продолжение)
— Буршан! — воскликнула Таня. — Он просто поцеловал мне руку в знак уважения. Что здесь такого?
— Когда мужчины разговаривают, женщины стоят в стороне и молчат! — окатил её ледяным взглядом князь.
— Но ведь он…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Договорить Таня не успела. Буршан ударил её по щеке. Не больно, но ооочень, очень обидно… Такого Татьяна стерпеть не могла. По натуре своей она была вспыльчива. В порыве гнева — не сдержана. Не думая о последствиях и, забыв о том, что от смелости до глупости один шаг, она схватила с соседнего стола стакан с недопитым кем-то компотом и плеснула Буршану в лицо. В это время в гостевой дом вошли ещё трое мужчин. Они буквально замерли на пороге и тут же ретировались. «Картина маслом…» — подумала Татьяна, видя, как лицо Буршана покрывается красными пятнами, а глаза извергают молнии. Но она отличалась не только вспыльчивостью. Находчивость так же сопровождала её по жизни.
— В нашем мире есть поговорка: «Милые бранятся, только тешатся». — Говорила она, с улыбкой вытирая лицо мужчины платком, который дала ей Фиоза. — Прости мне мою несдержанность, Буршан. Всякое бывает в семье, где царят любовь и взаимопонимание. Правда, милый? — и, встав на цыпочки, обняла его и поцеловала в щёку. В губы не рискнула. Вдруг в Горушанде это не допустимо.
— Пойдём домой, милый. Фиоза собрала нам утреннюю еду, а я взяла продукты, что бы побаловать тебя дома кое-чем вкусненьким. — Беря корзину с продуктами со стола, проворковала Таня.
Казалось, Буршан потерял дар речи. Он с изумлением смотрел на Таню, чьи глаза источали нежность и любовь. Таня взяла его за руку и потянула в сторону дверей.
— Всем господам приятного аппетита, — присела в лёгком реверансе и вышла вместе с Буршаном на крыльцо. Трое мужчин поторопились войти в харуш, боясь быть свидетелями продолжения ссоры. Как только они скрылись за дверью, Таня остановилась.
— Буршан, ты не прав. Не должно князю в присутствии простых селян затевать драку с другим князем.
— А князя компотом обливать в присутствии селян должно!? — гневно спросил он.
— Я уже извинилась за свой поступок. Если надо, могу извиниться ещё раз, но если бы ты не ударил меня, я бы этого не сделала. Может, пленниц в вашем мире и можно бить в присутствии селян, не извиняясь, только перед Рубериком ты просто обязан извиниться! К тому же, насколько мне известно, он не только князь, но и твой брат. Ты оскорбил его ни за что. — На одном дыхании произнесла Таня, глядя в глаза Буршану.
«Как там говорил Теодоро в «Собаке на сене»: «Убьёт или прогонит с места»? Меня, скорее всего, убьёт», — думала она, не выпуская его руку из своей.
— Значит, по-твоему, я должен прилюдно извиниться перед ним?
— Да. Раз ты прилюдно оскорбил его, то надо иметь смелость прилюдно извиниться.
— Любишь его? — тихим, каким-то обречённым голосом не то спросил, не то утвердил князь.
Вопрос прозвучал так неожиданно, что Таня опешила:
— Кого?
— Руберика.
— Руберика? — женщина искренне изумилась, и Буршан мысленно выдохнул. У него отлегло от сердца. — Откуда такой странный вывод?
— Тогда почему хочешь, что бы я просил прощения?
— Потому, что ты не прав. Руберик просто восхитился моей красотой, а это не повод для драки. Или в Голубой Дали законом запрещено восхищаться женщиной?
Буршан пристально смотрел на Таню, но она не отвела взгляд. «Эта женщина обладает какой-то необъяснимой силой», — подумал он, а вслух произнёс:
— Хорошо. Пойдём.
Они вошли в харуш. Таня осталась у входа, а Буршан направился к Руберику. Тот встал и вышел из-за стола ему на встречу. Сатурат тоже поднялся. Сидящие за другими столами мужчины замолчали. Всем хорошо был знаком тяжёлый нрав князя первой линии. Буршан положил правую руку на правое плечо Руберику:
— Прости. Я был не прав. Если в тебе осталась обида, мы можем обсудить это в любое время в том месте, которое ты предложишь.
— Это я был не прав. — Руберик так же положил руку на плечо Буршана. — Я не должен был выказывать восхищение твоей женщине в твоё отсутствие столь дерзким образом. Поэтому так же приношу свои извинения.
