и Курдистана отделиться. Партия была запрещена, ее лидеры нашли убежище в Москве и Восточном Берлине.
И тогда в иранской политике появилась новая фигура — Мохаммед Мосаддык. Его мать принадлежала к шахской семье. Его род давал стране губернаторов, министров и послов, отец был министром финансов. Мальчик пошел по стопам отца. Он учился в Париже в Школе политических наук. Во Франции у него впервые проявилась болезнь, от которой он будет страдать всю жизнь. Точный диагноз поставить так и не удалось. У него периодически открывалась язва желудка, случались тяжелые кровотечения.
Несомненно, болезнь носила психосоматический характер. Когда он произносил речи, слезы бежали по его щекам. И это не была игра. Иногда он падал в обморок от нервного истощения. В мире его поведение казалось, мягко говоря, странным. Но в шиитском Иране открытое проявление чувств, даже наигранное, казалось соответствующим умонастроениям его граждан, которые считали, что страдают от несправедливости.
Проболев год, он вернулся к занятиям наукой. На сей раз в Швейцарии, куда он приехал с мамой, женой и тремя детьми. В 1914 году он защитил диссертацию по юриспруденции и стал первым иранцем, получившим докторскую степень в иностранном университете. Он решил просить швейцарское гражданство. А пока поехал на родину — собрать материал для книги об исламском праве.
Это были годы, когда в Иране группы интеллектуалов задумывались над будущим страны. Мосаддык вовлекся в эти дискуссии и остался. Через год его дядя — премьер-министр Фарман-Фарма предложил ему занять пост министра финансов. Он отказался — не хотел получить должность благодаря родственным связям. В 1917 году ему предложили пост заместителя министра. Дядя уже не руководил правительством, и он принял пост. Он поразил коллег тем, что требовал наказывать за коррупцию. Через два года его освободили от должности.
Он вернулся в Швейцарию, считая, что Иран не нуждается в нем. Однако иммиграционные законы Швейцарии ужесточились, и ему отказали в паспорте. А тут шах Реза пришел к власти, начались новые времена, возникли большие надежды. Мосаддык принял пост министра финансов. Это было место для него, но его антикоррупционные меры угрожали Резе и его друзьям, и его заставили уйти. Он стал губернатором иранского Азербайджана, но Реза отказался подчинить ему войска, стоявшие в провинции, и он отказался от этой должности. Несколько месяцев был министром иностранных дел, пока окончательно не разочаровался в Резе. Тогда он легко добился избрания в меджлис.
Мосаддык был высоким мужчиной с опущенными плечами, казалось, на него давит невыносимая тяжесть. Он производил впечатление осужденного, которого ведут на казнь. Он говорил с трибуны парламента, что иранцы сами должны определять свою судьбу, и возражал против той роли, которую в стране играли иностранцы. Он плохо относился и к коллегам-депутатам, обвинял их в трусости, отсутствии инициативы и патриотизма.
Когда Резу выбирали шахом, Мосаддык высказался против возвращения к институту монархии и призвал Резу, если он желает служить стране, самому возглавить правительство. Шах предлагал ему разные посты. Мосаддык отказывался. Его болезнь ухудшилась. У него были сильные кровотечения. Он поехал в 1936 году в Германию лечиться, но и немецкие врачи не могли найти причину его недомогания. И при всем при этом шах его боялся.
В 1940 году Мосаддыка арестовали и повезли втюрьму. По пути он наглотался транквилизаторов — в очевидной попытке совершить самоубийство. В камере он пытался перерезать себе вены бритвой, объявил голодовку. Через несколько месяцев его выпустили и поместили под домашний арест.
Мосаддык считал шаха Резу главным врагом Ирана. Его уход в сентябре 1941 — го многое изменил. В 1943 году в стране впервые прошли свободные выборы. Мосаддык вышел из своего укрытия и вновь был избран в меджлис.
В Иране сформировалась легальная оппозиция в форме Национального фронта, которую возглавил Мосаддык и которая пользовалась широкой поддержкой.
После Второй мировой доходы Англо-иранской нефтяной компании имели огромное значение для британской экономики. Компания платила налоги в Англии и только после этого отчисляла 10–12 % прибыли правительству Ирана. В 1950 году компания перечислила в Лондон сто миллионов фунтов. Вместе с малайским каучуком иранская нефть поддерживала курс слабеющего фунта стерлингов. Министр иностранных дел Эрнест Бевин признавался:
— Без иранской нефти мы никогда не сможем добиться такого уровня жизни, к которому стремимся.
Иранцы считали, что англичане их грабят. Но британские управляющие нефтяной компанией отказывались что-либо менять. Это сплотило против англичан все слои общества. Меджлис сформировал комитет по нефтяным делам во главе с Мосаддыком. Его поддержала даже немалая часть исламского духовенства. Кроме таких радикалов, как молодой священнослужитель Рухолла Хомейни, который считал, что Мосаддык и другие забыли об исламе.
Когда Арабо-американская нефтяная компания «Арамко» в декабре 1950 года договорилась с Саудовской Аравией о разделе прибылей пополам, британский посол в Тегеране телеграфировал в Лондон: иранцам надо предложить такие же условия. Министерство иностранных дел и нефтяная компания отвергли эту идею. Они упустили еще один шанс решить проблему.
В 1951 году начались демонстрации с требованием национализировать нефтяную отрасль. Эту идею поддержало духовенство. Они читали в мечетях фетву (заключение, приобретающее силу закона), в которой говорилось, что пророк Мохаммад из рая заклеймил шахское правительство за то, что оно продает природные ископаемые Ирана неверным иностранцам.
19 февраля 1951 года председатель комиссии меджлиса Мохаммед Мосаддык внес предложение о национализации нефтяной промышленности.
7 марта в Тегеране прошла демонстрация под лозунгом: «Смерть британцам!» Премьер-министр поехал в мечеть на похороны, и его застрелили. Полиция схватила убийцу. Он признался, что состоит в религиозной группе «Федаины ислама» и убил главу правительства, потому что он был пешкой в руках англичан.
Заседание меджлиса 15 марта стало историческим. Присутствовали девяносто шесть депутатов, даже те, кто накануне обещал шаху не приходить. Все проголосовали за национализацию. Через несколько дней столь же единодушно проголосовал и сенат, половину членов которого назначил сам шах. Мосаддык стал национальным героем эпических масштабов. Им восхищались все — от духовенства до партии Туде. Мосаддык был избран премьер-министром. Совершилось немыслимое. Власть в стране оказалась в руках человека, который символизировал иранский национализм.
Шах неохотно согласился с его назначением. 1 мая 1951 года шах подписал закон о создании национальной иранской нефтяной компании. Англичане возмутились. Они считали, что иранцы должны быть им благодарны: они получают от нефтяной компании работу, деньги да еще и «навыки благородного и культурного общения».
В Англии министром иностранных дел вместо ушедшего по состоянию здоровья Бевина стал Герберт Моррисон. Он 30 лет пробивался наверх внутри лейбористской партии, в международной политике не разбирался. Моррисон на заседании кабинета высказался за военную интервенцию
