Отклоняюсь на сиденье и прикрываю глаза. В машине пахнет Ксюшиными духами, и я жадно втягиваю в себя воздух. Хочется протянуть руку и дотронуться, но я крепко сцепляю пальцы в замок.
Едем почти час, куда-то на окраину Москвы. Мне всё равно. Она сидит неподвижно и только изредка наклоняется, чтобы переключить песню. Николай Афанасьевич поглядывает иногда то на меня, то на неё и качает головой.
Осознанно или нет, но Ксюша будто избегает радостных и энергичных мелодий, предпочитая тоску и меланхолию. А мне дышать тяжело. Эта музыка точно передаёт то, что у меня внутри. И нагнетает ещё больше. Ловлю Ксюшин взгляд в зеркале и вижу в нём такую же боль. Я не выдерживаю и отворачиваюсь, до боли впиваясь пальцами в плечи.
Приезжаем, и я выбираюсь из машины в приятный зелёный двор. Ксюша вылезает следом и достает из багажника пакеты с моими вещами и продуктами.
— Доченька, тебя подождать?
— Нет, пап, поезжай. Я Егора устрою и прогуляюсь по парку, — тихо отвечает девушка и целует его в щеку. — Пойдём? — обращается ко мне и быстро шагает к подъезду.
Ждет, пока я приложу чип, а потом придерживает дверь. Я радуюсь, что дом сравнительно новый и в нём наверняка есть лифт. Подъём даже на четвёртый этаж я не осилю. Зря опасался: всего семь ступенек — и вот она, наша вторая дверь.
Захожу в квартиру. Кажется, это двушка, и довольно просторная. Только вот сейчас она вся завалена коробками и пакетами. Мои вещи. Даже не думал, что их у меня так много.
Ксюша закрывает дверь и проходит на кухню, начинает разгружать продукты из пакетов. Ковыляю за ней и останавливаюсь в дверях. Наблюдаю, как она заполняет холодильник, и вдруг понимаю, как много эта маленькая хрупкая девушка сделала для меня. Бросила свою налаженную жизнь и прилетела к безмолвному калеке. Поддерживала меня в больнице и терпела моих фанаток. В конце концов, сама провернула всё это дело с переездом и ни разу не пожаловалась, что ей трудно.
И я должен что-то сделать для неё.
— Прости, — шепчу я, наплевав на рекомендации врача.
Ксюша удивленно поворачивается и смотрит на меня.
— Прости меня, — чуть громче говорю я.
Мне больно, но оно того стоило. Смотрим друг другу в глаза, и мне невыносимо хочется прижать её к себе. Вдруг костыль падает, и я слегка пошатываюсь. Ксюша тут же подскакивает ко мне и удерживает за плечи. От её прикосновений меня словно бьёт током, и я резко вдыхаю. Вижу её испуганный взгляд и приоткрытые в шоке губы и больше не могу сдерживаться — впиваюсь своими губами в её рот и крепко прижимаю к себе. Она обхватывает руками мою голову и так же жадно целует в ответ.
Отклоняюсь назад и прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. Целую мою любимую девочку и чувствую, как невыносимая боль уходит из моего сердца и мне становится так легко…
Нехотя выпускаю Ксюшу из своих рук и показываю взглядом на костыль. Она тут же понимает меня и поднимает его.
— Пойдём, приляжешь, а я тут закончу.
Киваю и иду за ней.
Заходим в спальню, и Ксюша расстилает на пустой кровати покрывало и кладёт подушки. Пока она с этим возится, у меня появляется шальная мысль. Подхожу ближе к кровати и отбрасываю костыль. Он с грохотом падает, и девушка стремительно поворачивается и подхватывает меня. Вообще‑то, я уже могу недолго стоять без костыля, опираясь на здоровую ногу. Но ей необязательно об этом знать. Притворно пошатываюсь и хватаюсь за её талию, чуть-чуть разворачиваю нас — и падаю на кровать, увлекая Ксюшу за собой. Чёрт, узел её рубашки ударяет прямо по шву на животе, и я морщусь от боли. Девушка тут же замечает это и пытается подняться, но я сильнее сжимаю руки на её талии.
Ну уж нет, милая, больше я тебя никуда не отпущу.
Она стискивает зубы и молча борется со мной, пытаясь вырваться. Но я крепко держу её. Понимает, наконец, что я сильнее, и резко вскидывает голову, глядя мне в глаза. Мотаю головой и улыбаюсь. Она тяжело дышит, а глаза сердито сверкают. Просто любуюсь своей девочкой. Какая же она сейчас красивая! Переводит взгляд на мои губы, и я приоткрываю рот. Ну же, давай…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ксюша сдаётся и приникает к моим губам. Облегчённо выдыхаю и расслабляю руки. Наш поцелуй набирает обороты, и мои руки блуждают по её спине, пытаясь пролезть под туго затянутую рубашку или в узкие джинсы. Одежда жутко мешает и, кажется, девушка со мной согласна. Выпрямляется на мне и расстёгивает свои пуговки, ужасно спеша. Скидывает рубашку и бюстгальтер, и я могу теперь сжать ладонями её маленькие упругие грудки. Вновь впивается в губы и задирает вверх мою футболку. Помогаю ей стянуть её с меня и снова жадно целую. Исступленно ласкаем друг друга, и я уже не могу отдавать себе отчет в том, что делаю… Замечаю вдруг, что мы уже совсем без одежды и Ксюша осторожно опускается на меня… Словно в тумане вижу, как она бешено скачет и её кудряшки подпрыгивают на обнажённых плечах… Вдруг словно ядерный взрыв и я вижу звёзды на фоне бескрайнего космоса. Не думал, что так бывает. Меня всё ещё сладко сжимает, и я слышу тихие всхлипывания. Медленно прихожу в себя и чувствую Ксюшу, вздрагивающую на моей груди. На мою кожу падают горячие капли, но она улыбается. Я всё ещё в ней, там хорошо и тепло, и я понимаю вдруг, что я дома…
***
Я простила его. Простила ещё в тот день, когда сидела у папы на диване и просто глядела в стену. Я поняла, что ему нужны были деньги и он должен был согласиться на это предложение. Наверное, это был единственный способ найти их, лежа в больнице. Но он ведь мог рассказать мне сразу… Мог, но не хотел расстраивать. Так же как и я не сказала ему о квартире. Мы квиты. Я простила его, но не могла перешагнуть стену, которую построила между нами. Мои мышцы словно сковало льдом, и я едва могла передвигаться.
Прекрасно понимала, что Егора никто не встретит из больницы. И попросила папу поехать туда. Я просто должна была ему помочь. Хотела разложить продукты и сразу уйти, но почему-то тянула время. А когда услышала его шёпот и посмотрела в глаза, моя стена начала рушиться. Кирпичик за кирпичиком. Они все осыпались, и их смыло моими слезами, когда я плакала от счастья, лёжа у него на груди.
Мне неловко вспоминать, что я там делала, охваченная страстью. Так бесстыдно я себя ещё никогда не вела. А когда всё закончилось, но я ещё продолжала сжимать его внутри себя, поняла вдруг, что вот оно, моё место и моё предназначение. Рядом с ним и вокруг него. Поддерживать его и окружать своей любовью. Заботиться о нём и во всем помогать. Удивительное чувство.
В папину квартиру я так и не вернулась. В тот же вечер Егор написал мне:
«Ты останешься со мной? Навсегда?»
— Да, — просто ответила я, глядя ему в глаза.
И он так крепко сжал меня в объятиях, что даже дыхание перехватило.
Два дня мы не выходили из дома. Дурачились, разбирая его вещи, и беспрестанно целовались.
Егор решил отказаться от всех подарков своих фанаток. Может быть из-за меня, а может, и сам не хотел оставлять себе напоминаний о прежней жизни. Все игрушки мы сложили в красивые пакеты и отвезли в подарок детишкам из детского дома, где Егор вырос. Все более-менее полезные вещи собрали и отнесли в церковь. А рамочки с фотографиями полуобнажённых девиц и открытки просто сожгли на городском пустыре.
Из одежды он оставил себе только то, что подходило для повседневной жизни и помещалось в его половине нашего шкафа. Остальное также отнесли в церковь.
Микрофон продали, а вся остальная аппаратура и компьютеры поместились на большом рабочем столе в нашей гостиной. Егор написал, что собирается теперь сочинять музыку, и я поддержала его в этом, вспоминая «Песню дождя». Он во многом талантлив, и я не перестаю им восхищаться.
Мы сходили в парк и посидели там, наверное, на всех скамеечках. Егор быстро уставал, но отдохнув, мы снова продолжали прогулку. А когда вернулись домой, в нашу просторную и светлую квартиру, он признался мне, что лучшего места для жизни и вообразить не мог. Не знаю, правда ли он так думает, но мне приятно, что мои старания оценили.
