Любопытный случай бесноватости, так сказать каталептической, сообщает из практики своей протопоп Аввакум. «Была у меня в дому молодая вдова, — давно уж, и имя ей забыл! помнится, Евфимиею звали, — ходит и стряпает — все делает хорошо. Как станет в вечер правило начинать, так ее бес ударит о землю, омертвеет вся и яко камень станет, кажется, и не дышит — растянет ее на полу и руки и ноги, — лежит яко мертва. Я „О всепетую“ проговоря, кадилом покажу, потом крестом положу ей на голову и молитвы Великого Василия в то время говорю: так голова под крестом свободна станет, баба и заговорит; а руки, и ноги, и тело еще каменно. Я по руке поглажу крестом: так и рука свободна станет; я также по другой: и другая освободится так же; и я по животу: так баба и сядет. Ноги еще каменны. Не смею туды гладить. Думаю, думаю, да и ноги поглажу: баба и вся свободна станет. Воставше, Богу помолясь, да и мне челом. Прокуда-таки не бес ништо в ней был, много время так в ней играл».
Вместе с тем дьявол играет больным, как своею куклою. То увеличивает его силы во сто раз, то наводит на него обмороки и каталепсию, то поднимет его над землею и качает в воздухе, то швыряет на землю; перегибает пополам, ставит вверх ногами, скручивает клубком, заставляет вертеться волчком, кататься обручем, кувыркаться, извиваться, проделывать тысячи странных, диких, смешных и страшных движений, которые XIX век объясняет истеро-эпилепсией и болезненным состоянием нервных центров. «И по мале времени, — рассказывает автор повести о Соломонии бесноватой, — они окаяннии демони пришедше; бывши ей единой в дому отца своего, и начаша ея бросати он демон во един угол храмины, ин такоже во иной угол, ов на палати, ин же на печь, и тако мучаху ея многи часы, и взяша некое уже и привязавше за шию ея, и взяша камень жерновый, и воздевше на уже и положиша на лице, и на перси ея, и на столе прорезаны диру, и тут же воздевше, и повесивше ея совсем к стропу храмины. Слышавше же соседи над нею бывшее, и поведаша отцу ея; он же пришед, и не виде никого же во храмине, токмо ея едину лежащу, и уже и а выи ея, и камень, и стол, и не веде она, како отрешися от верху храмины, бывши ей аки мертве на много часы от того мучения, и едва прочнуся». И тут повествователь дает замечательную подробность — о постигшей Соломонию истерической анестезии: «видеша тело ея все избито, посине, а болезни она никако же чюяше». Заставляет жертву свою лаять собакою, мычать быком, каркать вороном, шипеть змеею, вопить как душа в аду, и часто выбрасывает через рот одержимого знаки своего присутствия: огонь и зловоннейший дым. Все эти симптомы, за исключением последнего, угасшего вместе со Средними веками, можно и сейчас слышать на сельских храмовых праздниках от кликуш, а в клиниках — от истеричек и эпилептиков. Так маялась Соломония Бесноватая, когда повезли ее в Устюг Великий, и увеличила она собою там число мечущихся по церквам и, прерывая богослужение, по-звериному вопящих кликуш: «и стояще во церкви во время божественныя литоргии, и на святем евангелии, и на великом сходе, и на приношении, и на спрошении, и они, окаяннии демони, в ней живуще, пометаху ея о помост церковный. Людем же зрящим, мнеща ей от метания мертве быти; окаяннии же демоны яко свинии визжаще, и стонуще, и иными многими гласы всем в слух слышати; утроба же ея в то время велми надымаяся и зле мучима; едва во ум прихождаше».
Одни одержимые, в когтях дьявола, быстро приобретали тощий вид, как бы остекленные глаза, землянистый цвет лица, худобу и дряблость тела. Других, наоборот, дьявол сохранял в самом цветущем виде.
Еще резче изменялась психика больного. Он совершенно терял свою личность и находил ее лишь изредка, в светлые промежутки, да и то очень слабо, безвольно. Вместо одной души в нем сидело ведь теперь несколько душ: своя плюс то количество демонов, которое в нем уместилось. Вместо целой волевой личности получалось слияние двух, трех, десятков, сотен, тысяч, чуть не миллионов воль, в потопе которых воля больного распылялась, как дробь с подавляюще громадным знаменателем.
Бесноватые обыкновенно проявляли глубокое нравственное развращение, которое в Средние века определялось прежде всего неуважением к религии. Они хулили Бога, Святую Деву и святых, смеялись над догматами веры и обрядами культа, выражали отвращение к таинствам Церкви, священникам. Будучи во власти отца лжи, одержимые обыкновенно отчаянно лгали, а иногда, наоборот, вдруг ни с того ни с сего начинали говорить правду, о которой их никто не спрашивал и которая даже шла прямо во вред дьяволу, в них сидевшему и говорившему их устами. Так, одни одержимые весьма красноречиво проповедовали против идолопоклонства и ересей; другие указывали, где найти такие-то и такие-то еще неизвестные мощи; третьи обличали тайные пороки и таковые же добродетельные деяния своих ближних; четвертые сами называли лицо, которое в состоянии выгнать из них Сатану. Не надо думать, чтобы одержимость соединялась непременно с атеизмом или вольномыслием, — напротив, ей весьма часто подвергались люди вполне религиозные и даже ханжи, сохранявшие свое святошество даже на фоне своих бесовских припадков.
Умственные способности бесноватых то понижены и приподняты, то приподняты и обострены; одни одержимые немели, как рыбы, другие становились невероятно болтливы. Бесчисленное множество их говорило на языках, которых они никогда не изучали. Другие получали прозорливость — открывали самые сокровенные тайны, указывали, где искать потерянные либо украденные вещи, рассказывали события, происходящие в дальних странах, как будто видели их своими глазами, иногда даже предсказывали будущее. О бесцеремонной их манере обличать грехи своих заклинателей было уже говорено. Непочтительность к недостойным заклинателям бес, как известно, проявил еще в апостольский век.
«Даже некоторые из скитающихся Иудейских заклинателей стали употреблять над имеющими злых духов имя Господа Иисуса, говоря: заклинаем вас Иисусом, Которого Павел проповедует. Это делали какие-то семь сынов Иудейского первосвященника Скевы. Но злой дух сказал в ответ: Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто? И бросился на них человек, в котором был злой дух, и, одолев их, взял над ними такую силу, что они, нагие и избитые, выбежали из того дома» (Деяния Апостолов, 19: 13–16).
В русской старине заклинания бесов подробно и с наивною простотою глубокой веры описаны протопопом Аввакумом, много их практиковавшим. По его словам, бес выходит из-под власти заклинателя, как скоро этот последний не чувствует себя в момент заклинания безупречным от греха, хотя бы и не весьма значительного. «Да у меня ж был на Москве бешаной, — Филиппом звали, как я ис Сибири выехал. В углу в избе прикован к стене: понеже в нем был бес суров и жесток, бился и дрался, и не смели домашние ладить с ним. Егда же аз грешный и со крестом и с водою прииду, повинен бывает, и яко мертв падает пред крестом, и ничего не смеет делать надо мною. А в дому моем в то время учинилося нестройство: протопопица с домачадицею Фитиниею побранились, — дьявол ссорил не за што. И я пришел; не утерпя, бил их обеих и оскорбил гораздо в печали своей. Да и всегда такой я, окаянной, сердит, дратца лихой. Горе мне за сие: согрешил пред Богом и пред ними. Таже бес в Филиппе вздивьял и начал кричать и вопить и чепь ломать, бесясь. На всех домашних ужас нападе и голка бысть велика зело. Аз без исправлениях приступил к нему, хотя ево укрепить, но бысть не по-прежнему. Ухватил меня и учал бить и драть всяко; яко паучину, терзает меня, а сам говорит: попал ты в руки мне! Я токмо молитву говорю, да без дел и молитва не пользует ничто. Домашние не могут отнять, а я сам отдался. Вижу, что согрешил: пускай меня бьет. Но, — чуден Господь! — бьет, а ничто не болит. Потом бросил меня от себя, а сам говорит: не боюсь я тебя! Так мне стало горько зело: бес, реку, надо мною волю взял. Полежав маленько, собрался с совестью, всташе, жену свою сыскал и пред нею прощатца стал. А сам ей, кланяяся в землю, говорил: согрешил, Настасья Марковна, прости мя грешнаго. Она мне также кланяется. Посем и с Фетиниею тем же подобием прощался. Таже среде горницы лег и велел всякому человеку себя бить по пяти ударов плетью по окаянной спине: человек было десяток, другой, — и жена, и дети стегали за епитимию. И плачу: бедные и бьют, а я говорю: аще меня кто не биет, да не имать со мною части и жребия в будущем веце. И оне нехотя бьют, а я ко всякому удару по молитве Исусовой говорю. Егда же отбили все, и я, встав, прощение пред ними ж сотворил. Бес же, виде беду неминучую, опять ис Филиппа вышел вон. Я Филиппа крестом благословил, и он по-старому хорош стал».
Так как в Московской Руси нравственный уровень духовенства стоял очень невысоко, то почти каждая практика заклинателя сопровождалась скандалами бесов-сатириков и обличителей. «Ох вы, пожиратели! — кричал попам дьявол, бушевавший в Москве „у Спаса на Куличках“. Ну, где вам справиться со мною? Сами пьяны, как свиньи, а хотели меня выгнать…» Дьяволы, которые одержали Соломонию Бесноватую, также наговорили неприятных правд попам, явившимся их заклинать из Устюга Великого, привели духовенство в стыд и заставили замолчать: «и каков человек в каких речах оспорит их, или учнет бранить, и они, окаяннии враги, всяких людей браняще и обличающе всякими греховными виды, кто что сотворил каков грех, и обнажающе совесть всякого человека, и много прящеся отхожаху».
