— Четверг.
— Отлично! Пятница?
— Я устала. Это что там за новое здание? Дима, что там за здание? Когда они успевают строить? Почему все время строят? Это же прекрасный город, зачем его все время достраивать и перестраивать? Тут же был мост.
— Мама! Не заговаривай нам зубы. Что после пятницы?
— После пятницы выходные. Все отдыхают. Рабочая неделя заканчивается, и все отдыхают. Некоторые едут за город, некоторые делают уборку, некоторые напиваются.
— Вот это отличная мысль, — тихо сказал себе под нос Дима.
— Правильно! После пятницы выходные, — не унималась Вера. — Это два дня.
— Почему два? Бывают длинные выходные. Правительство может добавить выходных дней. Например, когда Новый год или седьмое ноября — День Великой Октябрьской социалистической революции.
— Мама, ну почему…
— Почему день Октябрьской революции в ноябре, ты хочешь у меня спросить? Потому что с восемнадцатого года стал действовать другой календарь, григорианский. Вы что, не учили в школе? Чему вас вообще учили в школе? У тебя огромные провалы в школьной программе, Вера. Или это я недоглядела за вами? Как же так, не знать про григорианский календарь? Ты же образованная девочка.
— Мама, не морочь мне, пожалуйста, голову! Дима, не хрюкай, я слышу, как ты смеешься. Тут вообще нет ничего смешного. Мама, мы говорили про дни недели! Понедельник?
— Вторник.
— Среда?
— Четверг.
— Пятница?
— Развратница.
— Дима, помолчи!! Ты еще со своими шутками. Мамочка, ну какой день идет после пятницы? Ну, вспомни, пожалуйста. Ты же знаешь. Пятница, а потом? Су… Су-у…?
— Супчик какой сегодня будет? Ты готовила на обед супчик? Суп непременно надо есть. Вообще организму непременно нужна жидкая пища. Без супа — это не обед. Вот у вас сейчас совершенно ненормальные диеты и режимы питания. А суп — всему голова.
— Мам, у нас сегодня щи. Зеленые.
— Это не по сезону. Зеленые щи — это весенний суп. А сейчас почти осень. Что ты за хозяйка такая, Вера? Кто готовит осенью весенний суп? Твой муж тебя выгонит.
— Вот видишь, ты знаешь, что сейчас почти осень. Ты молодец! А перед этим было лето. А после осени что?
— После осени зима. Если тебе так нравится глумиться над родной матерью.
— Мам, пятница, а потом? Су…? Су-у…?
— Сухарики ванильные к чаю хорошо бы. Остались у нас ванильные сухарики?
— Да это просто издевательство! Мама, перед понедельником что?
— Перед понедельником воскресенье. Я не идиотка.
— Конечно, никакая ты не идиотка! Перед понедельником — воскресенье, после четверга — пятница! А между пятницей и воскресеньем что? Там же есть какой-то день?
— Есть. Но никакой это не день. И лучше бы его там не было.
— Это какая-то антисемитская акция, Лидия Андреевна? Вы взъелись на шаббат?
— Дима!
— Отстаньте от меня оба, я ужасно устала. Я не хочу думать про этот день. Вообще не хочу думать. Могу я просто отдохнуть? В неделе семь дней: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и воскресенье. И еще один. День между пятницей и воскресеньем. Все. Не трогайте меня!
Они уже въехали на территорию поселка, Лидия Андреевна спряталась в высокий воротник пальто почти до бровей, явно давая понять, что все разговоры окончены. Вера расстроенно смотрела в окно с другой стороны.
— Ну и бог с ним, с этим днем, — сказал Дима. — И правда, дался он нам. Не берите в голову, Лидия Андреевна. Сейчас приедем домой, поедим этот прекрасный весенний су…п. С су…шками и су…харями ванильными. Разберем су…мки.
Они почти доехали до дома, но тут в соседнем переулке Дима заметил большой черный «мерседес» и заметно помрачнел.
— Разберем су…мки… — повторил он и остановил машину около их дома.
На крыльце, на ступеньках сидел приятного вида мужчина в твидовом пиджаке с ярким шейным платком и букетиком жухлых хризантем в руках. Увидев его, Лидия Андреевна вжалась в сиденье.
— Су…ка, — медленно произнес Дима. — Ты ж посмотри, только на днях его вспоминали. Дрянь какая.
— Можно, я еще немножко посижу в машине? Тут так тепло, я так пригрелась, а на улице, наверное, очень холодный ветер, — вдруг быстро-быстро заговорила Лидия Андреевна, не сводя испуганных глаз с мужчины в твидовом пиджаке. Тот уже поднялся и шел к ним навстречу с широкой улыбкой.
— Конечно, мамочка, конечно, мы еще посидим. — Вера погладила мать по руке и переглянулась с Димой в зеркале заднего вида. Тот кивнул, отстегнул ремень и вышел из машины навстречу человеку с потрепанными хризантемами.
— Какими судьбами, Михаил Андреевич? Что привело вас в наш дом?
— Митенька, здравствуй! — поздоровался тот, манерно растягивая гласные. — Хорошо выглядишь. Посвежел, постройнел.
— Вас давно не видел.
— Я тоже скучал по вашему семейству. Как детки? Как мои племяшки, Милочка, Веруша?
— Ваши племяшки после последнего скандала и визитов ваших так называемых адвокатов очень просили вас никогда больше тут не появляться, если мне не изменяет память. А вот вас она, похоже, стала подводить.
Дима стоял стеной между Михаилом Андреевичем и собственной машиной, Вера и Лидия Андреевна так и сидели внутри, наблюдая за происходящим. Им не было слышно разговора, но Лидия Андреевна крепко сжимала руку дочери.
— Ну, знаешь ли, никто и ничто не сможет запретить мне видеться с родной сестрой! — гордо отчеканил Михаил Андреевич, задрав кверху подбородок. Дима был примерно на полторы головы выше него.
— Очень даже сможет, — сказал Дима и выразительно закатал рукав.
Михаил Андреевич засопел и сощурился.
— Я хочу видеть Лиду.
— А цветочки это вы ей принесли? — спросил Дима, не сдвигаясь с места. — Судя по свежести, отобрали у какого-то зазевавшегося памятника? Или обнесли местный погост?
— Я вижу, Митя, тебе очень хочется меня обидеть.
— Я Дима.
— Как пожелаешь. Так вот, у вас ничего не выйдет. У вас не получится разлучить родных людей, как бы вам этого ни хотелось. Лидия — моя единственная сестра, мы с ней — ближайшие, подчеркиваю, ближайшие родственники! Мы близкие люди! Родные души! Родная кровь! У меня никого нет ближе нее. Я одинокий человек, я сирота, Митя!
— Давайте-ка я напомню. Вы осиротели, когда вам было хорошенько за тридцать, и у вас на тот момент уже была парочка внебрачных детей от разных женщин, о которых вы ни дня не заботились. Уж простите, что влезаю в такие подробности вашей личной жизни, но, насколько знаю ваш моральный облик, это вас не сильно покоробит. И чтобы побыстрее завершить этот диалог — денег вы не получите. Вы же за этим сюда пришли?
— Да как ты… Да как ты смеешь! — Михаил Андреевич раскраснелся и махнул букетом — от него в разные стороны полетели сухие листики и несколько мелких цветков. — Я просто хочу видеть свою сестру! Я скучаю по ней!
— Она не хочет вас видеть.
— Митенька, Митя… Она ведь больна и не осознаёт в должной степени, чего она хочет.
— А вы на это очень надеетесь, да, Михаил Андреевич? На то, что она больна и не осознает. В прошлый раз вам так ловко удалось убедить ее, что она всем сердцем хочет отдать вам родительское наследство до единой копеечки и отписать вам же квартиру вашей покойной матери, которую, к слову сказать, приобрел когда-то исключительно на собственные средства супруг Лидии Андреевны. Прекрасный вы тогда разыграли спектакль. Так и шли бы с миром и сидели бы в этой квартире. И нашли бы в словаре значение слова «совесть». Зачем вам потребовалась доля клиники, которая никакого отношения к вам не имеет? Вот совершенно никакого!
— Как же это никакого? — Глаза Михаила Андреевича снова превратились в злобные щелки. — Это клиника ведь принадлежит моей сестре, моей ближайшей родственнице.
— Эту клинику создал ее супруг. При ее огромной поддержке. И теперь клиника действительно принадлежит ей. Но никак не может принадлежать вам. Зачем вам все эти судебные тяжбы и разбирательства? А? Может, отстанете уже от нас? Да ладно, от нас, отстаньте от Лидии Андреевны! Всю жизнь живете за ее счет!
