увидев моё появление, жестом пригласил меня сесть. Я уселся на колченогий табурет, заранее чувствуя раздражение и злость.
— У нас кончается вода, месье Грин, — сообщил он, облизывая растрескавшиеся губы.
— Выдавайте порциями, — хмыкнул я. — Причём здесь я? Вы хотели меня видеть, только чтобы сообщить это?
— Это ваша вина, — уставился на меня Ладрон.
Остро захотелось пробить ему в череп.
— Можете ещё обвинить меня в том, что солнце встаёт по утрам, месье Ладрон, — пожал плечами я, кое-как сдержав резкие слова, рвущиеся наружу.
— Если бы мы шли северным берегом, как и собирались, ничего этого бы не произошло, — заявил он.
— Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой, — хмыкнул я.
— Всё смеётесь. Не смешно, — буркнул Ладрон. — Мы все умрём здесь по вашей вине.
— Вы моряк, Ладрон, или кисейная барышня? — фыркнул я. — Возьмите себя в руки, чёрт побери!
Он будто и не услышал моих слов.
— Я пишу письмо месье Бартоли, — сообщил он. — В котором подробно расскажу обо всём, что вы сделали не так. Вам это понятно?
Я расхохотался. Будто мне вообще было какое-то дело до мнения месье Бартоли.
— Много на себя берёте, Ладрон, — сквозь смех произнёс я.
— Я чувствую, что обязан это сделать, — заявил он.
— Вы забываетесь, Ладрон, — я встал, опираясь руками на его стол и нависая над ним. — Забываете про то, что я не только французский корсар, но ещё и бесчестный пират, и могу в два счёта захватить ваш флейт, а вас заставить плясать джигу, болтаясь на рее, вместе со всей остальной командой.
— Это угроза? — к моему удивлению, Ладрон спокойно поднял взгляд на меня. Наверное, смирился с тем, что погибнет от жажды.
— Это предупреждение, если вы вдруг забыли, о чём мы договаривались на берегу. В этой эскадре командую я, и если вам вздумалось поднять бунт, то и судить вас буду тоже я, судить как бунтовщика. А для них у меня одно наказание — смерть, — прорычал я.
— Прошу вас, капитан, покиньте мою каюту, — холодно произнёс Ладрон.
— С удовольствием, — точно таким же тоном ответил я. — Только не забывайте. Пока мы не дошли до Сен-Пьера — командую я.
Я вышел на палубу «Дофина», пристальным взглядом окидывая измученных зноем и жаждой матросов. Те напоминали сонных мух. У нас на бригантине ничего подобного не было, все старались держаться бодро, превозмогая трудности.
— Муванга! — позвал я. — Мы возвращаемся.
Негр подбежал ко мне, мы вместе спустились в шлюпку.
— Ну, чего увидел? — тихо спросил я, едва мы оттолкнулись вёслами от борта «Дофина».
— Я не поняль, трюм охрана стоит, — сказал он. — Мушкет держит, никого не пускает.
— Занятно, — хмыкнул я. — Интересно даже, что у него в трюме.
— Не знаю, — сказал Муванга. — Золото?
— Может и золото, — хмыкнул я.
Было бы неплохо это выяснить, Ладрон ни за что не скажет добровольно. Но случай может и не представиться.
Мы вернулись на бригантину, шлюпку втащили наверх, закрепили на положенном месте. Ветра так и не было. Где-то вдалеке, у самой линии горизонта, собирались белые облачка, но не более. Значит, там движение воздуха всё-таки было, и ветер был. Я повернулся туда и снова пронзительно свистнул.
Море подёрнулось лёгкой рябью, я почувствовал слабое мимолётное касание ветерка на щеке. По спине пробежал холодок.
— Ветер! — заорал я.
Флибустьеры радостно завопили, повскакивали со своих мест, принялись ставить паруса, натягивая их как можно сильнее, чтобы даже самый слабый ветерок мог их наполнить и повести бригантину вперёд. Матросы на «Дофине», разумеется, слышали всё, и тоже начали ставить свои паруса.
Настроение вмиг изменилось, все моментально стали бодры и веселы, будто и не провели столько времени на неподвижном корабле, страдая от жажды и жары. Я тоже чувствовал возбуждение, все нервы натянулись до предела, словно бы я был ребёнком в новогоднюю ночь и ждал, когда ко мне придёт дед Мороз. Оба корабля наконец-то снова двигались.
Но радость от долгожданного ветра омрачал тот факт, что на горизонте за кормой начинали сгущаться чёрные тучи, и боцман, кажется, оказался прав. Я всё-таки перестарался и накликал шторм.
— Крепите всё, скоро будет буря! — прокричал я. — Пустые бочки выносите на палубу!
Ветер крепчал, становился порывистым, но даже так он был долгожданным подарком судьбы, а измученные бездельем моряки охотно работали с парусами. Хотелось как можно скорее выбраться из этого пустынного и безлюдного моря, снова увидеть зелёные холмы здешних островов, ступить на твёрдую землю и хорошенько напиться в прямом и переносном смыслах.
Вскоре тучи сгустились и над нами, крупные тяжёлые капли забарабанили по палубе, а резкие порывы ветра едва не сдували шляпы и треуголки с моряков. Многие ловили дождевые капли ртами, охотно подставляя лица тёплому дождю. Как мало человеку нужно для счастья.
Быстро темнело, но не из-за того, что солнце садилось, а из-за того, что всё небо от края до края быстро затягивалось чёрными тучами. Сверкнула белая молния, но удар пришёлся куда-то далеко, гром, похожий на несколько пушечных залпов, раздался только спустя несколько секунд. Я вдруг подумал, что мы с нашими мачтами оказываемся идеальной мишенью для молнии, и было бы очень некстати, если одна из них ударит в корабль. Ладно хоть мачты и корпус не железные.
Высокие волны одна за одной разбивались о форштевень, разлетаясь на мириады брызг и прокатываясь по палубе, не успевая стекать в шпигаты. Вскоре даже ходить по палубе пришлось, держась за что-нибудь, чтобы тебя вдруг не сбило с ног очередной волной. Ладно хоть волны били не в борт, рискуя нас опрокинуть или смыть к чёртовой матери половину команды, а разбивались о нос.
«Дофин» ощутимо отставал, но мы не могли даже притормозить, не рискуя безопасностью «Поцелуя Фортуны», а для меня всё-таки моя команда была ценнее любых луидоров и таинственных грузов. Оставалось только надеяться, что флейт не потеряется в этой буре и не утонет.
Я лично стоял за штурвалом, удерживая бригантину носом к волне, подставляя лицо хлёстким струям дождя и порывистому ветру, и смеялся в лицо опасности. После стольких дней вынужденной остановки я был счастлив снова держать тяжёлый штурвал и вести «Поцелуй Фортуны» сквозь бурю и ветер.
