его починим! Вы же теперь здесь! Починим и пойдём дальше! — протараторил он.
— Боюсь, у вас не выйдет, — хмыкнул я.
— Наш груз должен оставаться на «Дофине»! Это прямое указание месье Бартоли! — возразил капитан Ладрон.
— «Дофин» не дойдёт при всём желании. Уж поверьте, мне менее всего хочется брать вас и ваш груз к себе на борт, — хмуро сказал я.
— Если у нас нет другого выхода… — вздохнул он.
— Нет, — отрезал я. — Возьмите себя в руки, чёрт побери.
Ладрон, краснорожий, пьяный, кое-как встал со своего рундука, служившего ему постелью, отпер замок, принялся неловко рыться внутри, бормоча что-то себе под нос.
— Жду вас снаружи, — сказал я.
Я быстро вышел, окидывая разруху на палубе сосредоточенным взглядом. Флейт, разумеется, был гораздо грузоподъёмнее, чем наша бригантина, но, судя по его осадке, его трюм был заполнен не до конца. Нам же лучше.
— Перегружайте, — скомандовал я.
Матросы «Дофина» и мои флибустьеры начали спускаться вниз, а я уселся на пустую бочку, подумав вдруг, что лучше бы Андре-Луи ничего не увидел и мы вернулись бы на Тортугу.
Вскоре на палубу начали выносить заколоченные ящики без каких-либо опознавательных знаков или подписей. Либо контрабанда, либо ещё что-нибудь незаконное. Ни малейшего желания заглядывать внутрь ящиков у меня не было, хотя я понимал, что парней снедает любопытство.
— Тяжёлые, дьявол их раздери, — буркнул Гастон, на пару с Йоханом вытаскивающий один из ящиков. — Крепче держи!
Йохан, ещё не вполне выздоровевший после ранения, свою сторону ящика не удержал, и ладно хоть уронил не себе на ноги, а просто на палубу. Ящик треснул, голландец прошипел какое-то ругательство на родном языке.
— Нормально у вас всё? — крикнул я издалека.
— Нормально, кэп! — отозвался Йохан.
— Твою мать! — воскликнул Гастон, и я спрыгнул с бочки, готовый к любому исходу. — Кэп, смотри, это же…
— Золото, — хмыкнул я, подойдя поближе и тоже заглянув в разбитый ящик. — Индейское.
Золотые статуэтки нельзя было спутать больше ни с чем, индейскую работу трудно не узнать, европейцы такого не делают. Ольмеки, тольтеки, чучмеки, без разницы кто, я видел характерные узоры, оскаленные зубы, короны из перьев, завитушки и скуластые лица, которые точнее любого искусствоведа говорили мне, что это золото когда-то принадлежало местным аборигенам.
Глава 24
Теперь нежелание Ладрона переносить груз на «Поцелуй Фортуны» было яснее ясного, и вооружённая охрана, про которую говорил мне Муванга, перестала быть такой таинственной. Да и острое желание испанцев перехватить «Дофина» становилось понятным. Я бы тоже захватил этот несчастный безоружный флейт без лишних вопросов, зная, что его трюм набит золотом. Тысяча луидоров по сравнению с той выгодой, которую получит за него Бартоли в Европе — просто пыль. А золото ещё и в виде изделий, в моём времени любой коллекционер душу бы продал хотя бы за одно. Тем более, что в Европе всё это переплавят в безликие слитки.
— Тащите на бригантину, парни, поживее, — сказал я.
Йохан и Гастон переглянулись, кивнули и понесли тяжёлый ящик будто с удвоенными силами.
Да уж. Не было печали. Если в каждом из этих ящиков — золото, то у нас на борту окажется целое состояние. И которое всё равно принадлежит не нам. Портить отношения ещё и с месье Бартоли, портить свою репутацию и снова становиться вне закона мне совсем не хотелось, но команда… Команда не поймёт. Я видел, как сверкали глаза у всех, кто видел этот золотой блеск. Мысленно это золото уже принадлежит им. Да и я понимал, что вот оно — решение всех моих проблем, только руку протяни, несметное богатство, которое даст и титулы, и землю, и знакомства, и вообще всё, чего пожелает душа.
Вот только я знал пиратов и знал, что богатство, которое свалилось вот так внезапно, как снег на голову, до добра не доводит. Поэтому на душе у меня скребли кошки, и я хмуро продолжал наблюдать за погрузкой. Слух про золото уже прошёлся по кораблю быстрее, чем верховой пожар, и флибустьеры работали охотно и быстро, в отличие от команды «Дофина», которые теперь украдкой переглядывались, не зная, чего ждать дальше. Зато я знал. Если что вдруг, то все они пойдут на корм рыбам, свидетелей здесь принято убирать.
Ладрон наконец-то вышел на палубу, стараясь держаться прямо, с каким-то свёртком под мышкой и судовым журналом в руках. Вот его бы я с удовольствием заставил пройтись по доске, даже несмотря на содержимое трюма и всё остальное, просто он был мне максимально неприятен.Он тоскливо смотрел на разрушенный флейт, словно запоминал всё напоследок.
— Прошу на борт, месье Ладрон, — хмыкнул я, неприязненно глядя на него.
Он ничего не ответил, только скользнув по мне затравленным взглядом. Если раньше мы были более-менее равны, то теперь он становился полностью зависимым от меня и моей доброй воли и чуял, что ничего хорошего от этого ждать не стоит.
— Где мне расположиться? — обернулся он уже на сходнях.
— На баке, разумеется, — сказал я.
Размещения в собственную каюту или в кают-компанию он не заслуживал. Несколько дней потерпит и там, среди простой матросни. Я ожидал, что Ладрон попытается возразить, но он только вздохнул, опустил голову и пошёл куда сказано.
Слава богу, что флейт был загружен не полностью и мы быстро смогли перетащить содержимое его трюма на «Поцелуй Фортуны», который потихоньку просаживался в воде всё глубже и глубже. Заколоченные ящики расположили в самой глубине нашего трюма, запасы провизии и всё остальное забрали тоже, оставили только ненужную пеньку, остатки парусины и балласт. Личные вещи каждый из матросов взял с собой, и только после этого несчастного «Дофина» пустили на дно, проломив днище топорами.
Мы отвели бригантину чуть поодаль, несколько минут понаблюдали, как пузатый флейт с обломанными мачтами и разошедшимися досками погружается под воду, пуская пузыри и создавая маленькие водовороты. Крысы, жалобно пища, выскакивали на палубу, взбирались по остаткам рангоута как можно выше, спасаясь от гибели, вплавь пускались к «Поцелую Фортуны», как к единственному возможному источнику спасения, но для них это расстояние было слишком велико, и они тонули вместе со своим старым жилищем. Я заметил, как Ладрон украдкой смахивает пьяную слезу, вцепившись ладонями в планширь.
— Сколько вы прослужили на нём, Ладрон? — спросил я.
— Что? — мой голос
