— Господи! — вздохнул Ланге.
«Какому богу ты молишься?» — хотел съязвить Крайнев, но промолчал. Они углубились в лес. Крайнев по-прежнему шагал широко, и запыхавшийся Ланге скоро взмолился. Крайнев нехотя остановился. Присел на поваленную ветром ель, достал из кармана трубку, закурил.
— Вы уверены, что не заблудились? — спросил Ланге, нервно оглядываясь по сторонам.
— Мы отошли от опушки метров на двести, — буркнул Крайнев. — Сейчас пойдем вдоль нее. Что сложного? В «СС» не учили?
— В Германии нет таких диких лесов! — обиделся Ланге. — Разве у нас будет лежать дерево? Его мигом распилят и увезут. А этот кустарник вокруг? Почему нельзя его вырубить? Чистый лес — это красиво и гигиенично. Деревья не болеют, а бандитам негде спрятаться. Варварская страна…
Крайнев только хмыкнул в ответ. Ланге продолжал тревожно крутить головой.
— Здесь никого нет! — успокоил Крайнев. — В лесу невозможно подкрасться незамеченным.
— Почему?
Крайнев наступил на сухую ветку. Сломавшийся сучок треснул, как пистолетный выстрел. Ланге вздрогнул и выругался.
— У захламленного леса есть свои преимущества, — съязвил Крайнев и отложил трубку. Он стащил пальто, затем пиджак. Большое красное пятно расплылось на рубашке от середины плеча до локтя.
— О! — глаза у Ланге стали большими. — У вас есть бинт?
— Я не собирался в бой, — хмуро ответил Крайнев, доставая носовой платок из кармана галифе. — Мне обещали веселую прогулку.
— Давайте я! — предложил Ланге. — Этому нас учили.
Он и в самом деле довольно умело перевязал рану поверх рубашки.
— Обязательно покажите врачу! — посоветовал, затянув узел. — Ранение пустяковое, но может быть заражение.
Крайнев кивнул. Ланге помог ему одеться, сел рядом и закурил.
— Как большевики узнали об экзекуции? — спросил сумрачно. — Операция готовилась в секрете.
Крайнев захохотал. Лицо Ланге приняло обиженный вид.
— Сколько полицейских участвовало в расстреле? — спросил Крайнев, закончив смеяться. — Двадцать? Всем пообещали еврейское барахло? У каждого из двадцати есть жена или невеста, родители или другие родственники. Как не похвастаться будущим богатством?
— Мы велели им хранить тайну!
— Они, разумеется, послушались… Сами видели!
— Ничего я не видел! — сумрачно отозвался Ланге. — Вы толкнули меня в спину! Спасли мне жизнь, но не дали возможность рассмотреть врагов. Сколько их было?
— С десяток.
— Не проговоритесь коменданту! — попросил Ланге. — Если укажу в отчете, что напавших было вдвое меньше, чем полицейских…
Крайнев согласно кивнул. Ланге бросил окурок, и они тронулись в путь. К сумеркам, как и обещал Крайнев, они выбрели к окраине Города. У первого же поста Ланге стал отдавать команды, солдаты забегали, засуетились.
— Скажите, чтоб выпустили меня из города, — попросил Крайнев. — Только возьму коня.
— Собираетесь уезжать? — изумился Ланге.
— У меня дела.
— Там большевики!
— Вот к ним у меня дело, — зловеще пообещал Крайнев. — Думаете, это сойдет им с рук? — он ткнул пальцем в раненое плечо.
— Вы сумасшедший! — развел руками эсэсовец. — Впрочем… Да поможет вам бог!
«Какой?» — хотел спросить Крайнев, но промолчал…
* * *
В Кривичи он прискакал поздно. Дорогой Крайнев мучительно думал, как распределить спасенные семьи по деревням; предполагая, что старосты из-за страха перед немцами, будут сопротивляться. Искал слова для убеждения. Не понадобилось. О предстоящей операции знали многие — бойцы Саломатина, жившие по хатам, не хранили тайны. К дороге, по которой спасенные шли в Кривичи, люди выходили целыми деревнями и молча, без лишних слов, разбирали евреев. Кто-то искал знакомых, кто-то просто выбирал семью с маленькими детьми… В Кривичи довели человек двадцать, да и тех переняли на околице. Саломатин после операции перевел отряд на казарменное положение и разместил в школе. Там же свалили трофеи. Их было много. Перед крыльцом стоял немецкий «Опель», в учительской заседал штаб. Решали, как организовать оборону на случай ответных действий карателей. Крайнева встретили криками и сходу стали хвалиться: в скоротечном бою полегли почти все немцы и полицаи (несколько человек сумели сбежать), а в отряде — двое раненых, да и те легко. Лица у всех были веселыми, и Крайнев, несмотря на усталость, не удержался от ответной улыбки. Совещание продолжилось. Было душно, все беспрерывно курили, болела раненая рука, к тому же Крайнев весь день не ел. Внезапно все поплыло у него перед глазами, и очнулся он от чувствительных шлепков по щекам. Крайнев открыл глаза — перед ним стояла Соня.
— Снимай пальто! — сказала она сердито.
Крайнев подчинился. Когда он стащил и пиджак, в учительской стало тихо. Повязка Ланге сползла, и рукав сорочки ниже локтя был красным от крови.
— Я забираю его! — объявила Соня.
— Нет-нет! — запротестовал было Крайнев, но вмешался Семен.
— Иди, Ефимович! Ты свое дело сделал. Без тебя разберемся!
Поддерживаемый Соней (он пытался идти сам, но врач не позволила) Крайнев добрел к фельдшерскому пункту. Здесь Соня щедро смазала рану йодом, перевязала, и усадила его за стол.
— Что это? — спросил Крайнев, когда Соня поставила перед ним мензурку.
— Спирт! Сам привозил, — пожала плечами Соня.
Крайнев опасливо повертел в пальцах мензурку, но, когда на столе появилась миска, полная горячих щей, больше не раздумывал. Спирт ожег горло, Крайнев торопливо хлебнул воды из заботливо поднесенной кружки, и набросился на еду. Пока он работал ложкой, Соня притащила деревянное корыто, вылила в него пару ведер холодной воды, а затем добавила горячей из чугуна.
— Раздевайся! — велела.
— Я сам! — заторопился Крайнев, видя, что Соня не собирается уходить.
— Я тебе дам сам! — разозлилась она. — Я врач или не врач?!
— Врач… — согласился Крайнев и послушно полез в корыто. Соня намылила ему голову, полила из ковшика и стала мылить тело. Мочалку она не принесла, работала руками. Пальцы у нее были сильные, но ласковые. Соня не столько намыливала, сколько массировала, это было невероятно приятно. После еды и спирта Крайнев чувствовал себя совсем здоровым, и сейчас млел в корыте, как в далеком детстве, когда мать купала его в ванночке. Когда Сонины руки добрались до паха, Крайнев вяло запротестовал и попытался отобрать мыло, но Соня бунт пресекла. Намылила сама. Произошло то, чего Крайнев опасался — он возбудился.
— Идем на поправку! — весело прокомментировала Соня и стала поливать из ковшика.
Пока он вытирался суровым льняным полотенцем, Соня разобрала кровать в углу, велев лезть под одеяло. Крайнев понял, что это ее койка, но спорить не стал: вид у Сони был слишком грозный. Простыни оказались свежие, Крайнев просто наслаждался их нежностью. Соня тем временем утащила корыто, прибрала со стола и исчезла. «Пошла спать!» — решил Крайнев, посетовав, что Соня не загасила лампу. Вставать самому было лень, он успел угреться под одеялом. От мысли, что придется вылезать наружу, становилось зябко. Он лениво боролся с собой, чувствуя, что проигрывает, и лампа останется гореть всю ночь, как в комнате появилась Соня. Она была в белом халате, но босиком. Крайнев внезапно понял, что больше на ней ничего нет. Тут же убедился: Соня сбросила халат на спинку стула, затем склонилась и задула лампу.
— Молчи, а то убью! — грозно прошептала она, залезая под одеяло. Крайнев и не собирался говорить, но она для верности запечатала ему рот поцелуем…
Когда объятия ее ослабли, Крайнев спрыгнул с кровати и нашарил в кармане пиджака спички. Зажег лампу, и стал набивать трубку. Соня смотрела на него, приподнявшись на локте. Крайнев глазами спросил разрешения, и она закивала в ответ. Он стал раскуривать трубку, и краем глаза заметил: Соня, откинув одеяло, испуганно разглядывает простынь. Внезапно она вскочила, собрала простынь в ворох и убежала. Обратно появилась со свежей. Пока она застилала кровать, Крайнев разглядывал ее. Крепкое тело с хорошо развитыми формами, гладкая кожа на бедрах и ягодицах. Узкие плечи, полная грудь чашами… Крайнев внезапно вспомнил: сквозь брюки, обтягивавшие зад делопроизводителя Маши, отчетливо видны бугры целюлита. Он улыбнулся. Соня обернулась, увидела его улыбку и поняла по-своему. Обиженно показала язык.
— Обманула? — укоризненно сказал Крайнев. — Оказывается, не замужем.
— Замужем! — не согласилась Соня. — Муж попался такой. Неделю, как бревно рядом лежал. Сказал, нервы у него…
— Бывает.
— Не у таких! Первый сердцеед в институте! Едва не выгнали за аморалку: жил с девушками, а жениться отказывался. В профком жаловались… С ними, значит, можно, а со мной нервы?
— Зачем замуж шла?
— Красивый, гад! Клялся, что любит, жить без меня не может… Родители уговорили. Он врач, и я врач — хорошая еврейская семья. Пусть все завидуют! А то, что он, сволочь, ко мне даже не прикоснулся… — Соня внезапно всхлипнула. — Мне к гинекологу стыдно было идти. Замужем — и девственница! Стыд-то какой!..
