— Не у таких! Первый сердцеед в институте! Едва не выгнали за аморалку: жил с девушками, а жениться отказывался. В профком жаловались… С ними, значит, можно, а со мной нервы?
— Зачем замуж шла?
— Красивый, гад! Клялся, что любит, жить без меня не может… Родители уговорили. Он врач, и я врач — хорошая еврейская семья. Пусть все завидуют! А то, что он, сволочь, ко мне даже не прикоснулся… — Соня внезапно всхлипнула. — Мне к гинекологу стыдно было идти. Замужем — и девственница! Стыд-то какой!..
Крайнев бросил трубку на стол, подошел, обнял за плечи. Она уткнулась мокрым лицом ему в живот. Он ласково гладил ее по вздрагивающей спинке.
— Я такая дура! — жаловалась Соня, по-детски всхлипывая. — Сначала родителей слушала, потом этих из райкома. Не надо эвакуироваться, вы же на виду, начнется паника! Вы комсомолка… — передразнила она. — Знали ведь, что немцы делают с евреями, но никому не сказали, — она зарыдала еще громче. — Зато сами сбежали первыми. Сволочи! Я свой комсомольский билет сожгла! В печке!
— Родители где? — спросил Крайнев, чтобы отвлечь.
— Уехали, — вздохнула Соня, — и младших увезли. Онито умные. Глупые старшие дети остались. Давид тоже комсомолец…
Крайнев поднял ее с койки и усадил на колени — лицом к себе. Ласково отер слезы со щек. Бережно поцеловал мокрый глазик, затем второй. Она благодарно чмокнула его в ответ.
— Ты не глупая, ты честная. И очень красивая.
— Ты мне тоже сразу понравился! — зашептала она, прижимаясь к нему. — Как только увидела. Подумала: будет мой! С мужем разведусь… А ты привез сюда и бросил! Ни разу не проведал — только по делу.
— Некогда было.
— Ага! Не ври…
— Думал: она замужем…
— Других это не останавливает!
— Это кого? — ревниво спросил Крайнев.
— Не скажу! — показала язык Соня. — Ты их убьешь!
— Убью! — согласился Крайнев.
— Вот и не надо. Теперь отстанут. Видели, как ты со мной шел.
— Пожаловалась бы Давиду…
— Смотрите на него! — всплеснула Соня руками. — Он один ничего не знает. У меня нет больше брата.
— Как? — изумился Крайнев.
— Просто. Ты привез нас в Кривичи, и мы в первый же вечер пошли к Кагановичам. Единственная еврейская семья в деревне, Мойша работал ветеринаром в колхозе. Он однофамилец Лазаря Кагановича, но всем намекает, что родственник…
— Ну и что? — не понимал Крайнев.
— А то, что у Кагановича есть дочка, Розочка. Ей всего шестнадцать, но она давно поняла: после войны замуж выходить будет не за кого. Раз — и Давид, как порядочный еврейский юноша, обязан жениться. Он и женился! — щеки Сони раскраснелись. — Я осталась одна. Лечу колхозников, они кланяются, а за спиной могут и плюнуть: «Жидовка!..» — Соня снова заплакала.
Крайнев не стал ее успокаивать. Ощутив вернувшуюся силу, он овладел ею сидя. В этот раз не спешил, ласкал долго, умело и добился желаемого: она заметалась у него на коленях, застонала от страсти и упала на грудь. Он нашел ее губы, заставил открыть рот и ласкал ее язык своим, пока тело ее сотрясали судороги. Она снова заплакала — в этот раз от радости, и, плача, благодарно целовала его в губы, подбородок, плечи…
— Было больно? — спросил он, когда они лежали рядом.
— Немножко! — призналась она. — Зато потом так приятно! — она зашарила под одеялом.
— Рана болит! — пожаловал он, убирая ее руку.
— Не ври! — надулась она. — Легкая царапина. Пуля задела сосуд, поэтому крови много. Скоро заживет. Неделю буду тебя лечить.
— Счас! — возмутился Крайнев, пытаясь встать.
— Буду! — грозно сказала Соня, прижимая его к койке. — Пусть только попробуют забрать! Лично застрелю! Здесь я хозяйка!
Он засмеялся и привлек ее к себе.
— У тебя такое сильное, крепкое тело, — сказала она, прижимаясь к нему изо всех сил. — Наверное, спортсмен?
Он ничего не ответил, только снял ее с себя и уложил рядом — трудно было дышать. Она не сопротивлялась.
— Будешь еще меня любить? — спросила, пристраивая голову на его плече.
— Обязательно! — пообещал он. — Только надо поспать.
— Хорошо! — согласилась она. — Ты научишь меня всему, что умеешь?
— Даже больше!
Она чмокнула его в плечо и зевнула. Через минуту она крепко спала. Но когда Крайнев попытался встать, Соня вцепилась в его руку так, что мысли о трубке пришлось оставить. Осторожно сняв голову Сони с левого плеча (рана побаливала), Крайнев повернул ее спиной к себе и обнял правой рукой. Она тут же вцепилась в нее и не отпустила до самого утра…
11
Соня поднялась ни свет не заря.
— Куда ты? — удивился Крайнев.
— Больные ждут! — вздохнула Соня. — Приходят еще затемно — что летом, что осенью…
Крайнев выглянул в окно. Во дворе и в самом деле толпился люд: женщины, дети… Мужчин почти не было.
— Они так до самого вечера?
— К обеду никого не останется! — сказала Соня, закалывая волосы перед обломком зеркала. — Разве что срочного подвезут…
Закончив туалет, она подошла и чмокнула его в щеку.
— Лежи здесь! — погрозила пальцем. — Увижу в окно, что уходишь, — застрелю!
Крайнев показал ей язык. Соня засмеялась.
— В печке щи и картошка, в шкафчике — хлеб. Не голодай!
— А ты?
— С утра не хочется! — беззаботно сказала Соня. — Поработаю немножко, перекушу…
Оставшись в одиночестве, Крайнев некоторое время лежал, но потом решил вставать. Он натянул галифе, обулся и, накинув пальто, вышел на крыльцо. И сразу встретил заинтересованный взгляд десятков глаз.
«Как из маминой, из спальни, кривоногий и хромой, выбегает… — сердито думал он, пересекая двор. — Кто додумался сортир в дальнем углу пристроить? За домом есть место! Теперь все, зарисовался. Станут перетирать по деревням…»
Возвращаться пришлось через тот же строй больных. В коридоре Крайнев сердито ополоснулся под жестяным рукомойником, утерся и стал обследовать шкафчик. Он был забит едой. Хлеб, яйца в глиняной миске, шматы сала и ветчины — все валялось в беспорядке… «Приносят больные! — догадался Крайнев. — А жаловалась…»
Первым делом он навел порядок в шкафчике. На нижней полке нашлась сковородка, в коридоре Крайнев заметил керогаз. Тратить драгоценный керосин на приготовление пищи было расточительством, но печка давно прогорела, а топить ее заново — дело долгое. Крайнев с чистой совестью сварганил себе роскошную яичницу с ветчиной и даже вскипятил чайник. Чай был чрезвычайной редкостью (селяне пили взвары, компоты, морсы), но у него имелся запас. Первое время он сильно страдал без кофе, но потом привык. Кофе жестко ассоциировался с немцами.
После завтрака он почистил зубы у того же рукомойника. От этой роскоши он не смог отказаться, как и от чая. В Городе ему за большие деньги удалось достать несколько деревянных щеток из свиной щетины и несколько коробок зубного порошка. Оделил ими Семена с Настей и Соню с Давидом, остальные его знакомые зубы не чистили. В лучшем случае полоскали рот после еды.
Едва Крайнев покончил с туалетом, как явился Саломатин. Хмуро поздоровавшись, он вяло поинтересовался здоровьем интенданта, затем сел и сердито забарабанил пальцами по столу. Крайнев мгновенно понял, что здоровье интенданта мало волнует комбата, а если волнует вообще, поэтому ответил односложно. Саломатин разговор не продолжил. Так они и сидели: Саломатин у стола, набычившись, Крайнев — на койке, весело поглядывая на гостя. Первым не выдержал Саломатин.
— Не везет мне с бабами! — сказал сердито.
— Не тебе одному! — не согласился Крайнев.
— Мне — в особенности! — возразил комбат. — Была жена — бросила, нашел хорошую женщину — отбили.
— Зачем позволил? — укорил Крайнев. — Надо было — в морду!
— Это запросто! — Саломатин встал. — Это мы душевно…
— Поломаем мебель, — упредил Крайнев. — Соня станет ругаться.
— Пошли во двор!
— Там человек тридцать. Захватывающее зрелище: два начальника на виду у людей бьются из-за бабы. Весь район будет говорить! Славный пример для бойцов… Ты ведь запрещаешь им жениться?
Саломатин растерянно засопел.
— Что делать? — спросил он тоскливо.
— Выпить! — предложил Крайнев.
— Давай! — согласился Саломатин и вытащил из кармана бутылку.
Крайнев достал из шкафчика стаканы, порезал на доске ветчину.
— Хорошо кормят! — заметил Саломатин.
— Сонины запасы…
— Раньше Давид подчищал, — сообщил комбат, — но она с ним поругалась. Другой жук завелся…
Крайнев никак не отреагировал на «жука», и Саломатин разлил самогон по стаканам. Крайнев вздохнул, когда жидкость заплескалась у краев, но спорить не стал. Он пил, поглядывая на комбата. Тот не остановился, пока не осушил стакан, пришлось следовать примеру. Они закусили и, не сговариваясь, полезли за табаком. Курили тоже молча.
