В детстве отец с матерью часто брали ее с собой летом в Ярмут.
Отец очень любил выходить в море на рыбалку на маленьких лодочках: море их нещадно подбрасывало и швыряло.
Там она и закалилась.
Ей больше нравилось путешествовать в те дни, когда море штормило, нежели в тихую погоду, так как чувствовала она себя прекрасно в отличие от других пассажиров.
Вот и теперь ей просто повезло — ведь большинство людей становятся жертвами mal de mer[8].
Поэтому она решила не спускаться в переполненную кают-компанию, где пассажиры сидели с бледными лицами и стонали при каждом движении судна.
Она нашла место на палубе, защищенное от дождя, села и снова погрузилась в мысли о графе, которого оставила во Франции.
Ей было интересно, что он подумал, когда она не пришла на свидание прошлым вечером.
Почувствовал ли он тревогу от того, что может больше никогда ее не увидеть?
Знакомо ли было графу то чувство восторга, какое испытала она, когда он ее целовал и ей казалось, будто двери рая отворились и она очутилась внутри?
Ее постоянно терзала мысль, что для графа случившееся всего лишь мимолетный флирт с женщиной, готовой изменить мужу, позволившей мужчине, которого она едва знала, целовать ее столь интимным образом.
Возможно, он не испытывал ничего подобного.
Для нее же их встреча стала невыразимым никакими словами чудом.
Она познала бесподобную красоту чувств и восторг, что навсегда запечатлелось в ее сердце.
Память об этом она сохранит до конца своих дней.
— Я люблю его! — вырвалось у нее с рыданием.
Английский берег был уже почти виден, когда рядом с ней примостился незнакомый мужчина.
— Вы путешествуете одна? — хмыкнул он. — Ну и ну! Такая хорошенькая юная леди, как вы, не должна этого делать!
Одетта вздрогнула и удивленно посмотрела на него, с трудом возвращаясь к реальности.
Фатоватый субъект, пытавшийся завести с ней разговор, явно не принадлежал к джентльменскому сословию, скорее всего, он был заурядным коммивояжером.
Она промолчала, и он продолжал:
— Ну-ну, не надо задирать нос! Я ведь сказал от чистого сердца, по-дружески. До чего нелегкая работа у меня, скажу я вам. Всегда один, то в Англию, то обратно во Францию. А там у меня совсем нет друзей. Да и какие из этих «лягушатников» друзья!
Он хохотнул.
— Про женщин нельзя сказать, чтоб у них было что-то не в порядке. Очень впечатляют, и не только внешностью.
Он искоса бросил на девушку плотоядный взгляд.
— Вот я каждый раз себе говорю: кому что, а для меня только английские девушки хороши. Вы, мисс, настоящая английская маргаритка и как раз в моем вкусе!
Одетта сдерживала себя, стараясь не обращать на него внимания, но мужчина не оставлял ее в покое.
Он все говорил и говорил.
Когда же наконец судно стало заходить в гавань и пассажиры засуетились возле своего багажа, она почувствовала облегчение.
— Что ж, если вам надо в Лондон, — не отставал от нее между тем надоедливый субчик, успевший сообщить, что его зовут Дейл Дэнверс, — я позабочусь о вас и найду вам удобное местечко рядом со мной.
— В этом нет необходимости, — холодно ответила Одетта. — Я путешествую только в дамском вагоне.
— Это вы зря! — воскликнул мистер Дэнверс. — Вся поездка пойдет насмарку, это я вам заявляю! У нас с вами будет о чем поговорить. Вот увидите, вы получите удовольствие — не сомневайтесь.
Он подмигнул и, толкнув ее локтем в бок, добавил:
— Бьюсь об заклад, мы прекрасно проведем время.
Трап был уже спущен, и Одетта наклонилась за своим саквояжем, который лежал на палубе у ее ног.
В этот момент мистер Дэнверс выпрямился и обхватил ее талию.
— Ну, пойдем, крошка, — стал уламывать он ее, — не задирай так свой носик. Я прямо тебе говорю: уж если я чего захочу, то у меня это непременно будет!
Впервые Одетта почувствовала, что по-настоящему боится его.
— Убирайтесь прочь! Оставьте меня в покое! — сердито закричала она.
Но он только засмеялся и прижал ее к себе.
Выражение его глаз испугало Одетту, и у нее мелькнула запоздалая мысль, что она должна была уже давным-давно спуститься в салон, как бы ей это ни претило.
Когда она неистово пыталась вырваться из его рук, дверь одной каюты внезапно открылась, и из нее вышел мужчина.
Изо всех сил боровшаяся за свое освобождение, Одетта не могла его увидеть.
Наконец она рванулась и, потеряв равновесие, стала падать на мужчину, вышедшего из каюты.
Девушка в отчаянии ухватилась за него обеими руками, чтобы устоять на ногах, подняла голову и… остолбенела.
Такого просто не могло быть.
С высоты своего роста смотрел на нее не кто иной, как граф!
Глава шестая
Хотон уставился на нее с не меньшим изумлением, чем она на него.
— Одетта, что вы здесь делаете? — воскликнул он.
Похоже, она лишилась дара речи, и он спросил:
— Вы получили мою записку? Я послал лакея с запиской на место нашей встречи.
— З-записку? — с трудом разомкнула губы Одетта.
— В ней я сообщил, что умерла моя бабка и мне необходимо немедленно вернуться в Англию. Но я не понимаю…
Внезапно вокруг них поднялась суматоха, и он не смог закончить свою фразу.
Пароход был пришвартован, на борту появились носильщики в поисках клиентов.
— Носильщик, сэр? Носильщик?
Один из них протиснулся между Одеттой и графом.
В эту минуту до нее дошло, что она не спит и перед ней действительно граф.
Она вскрикнула, повернулась и побежала прочь от него по палубе к первому трапу.
Ей пришлось локтями прокладывать себе путь сквозь толпу пассажиров, поднимавшихся по трапу наверх.
Иные сердито и громко бранили ее, за то что мешала их продвижению. Она ничего не слышала.
В голове металась только одна мысль — как убежать от графа, чтобы не пришлось объяснять ему свое присутствие на борту.
Добравшись до нижней палубы, она сообразила, что именно здесь должен находиться ее багаж, и сразу же увидела свои чемоданы, сваленные в кучу поверх другого багажа.
Одетта подбежала к чемоданам.
— Носильщик, мэм?
Он был тут как тут.
— Да, да, — зачастила Одетта. — Вот мой багаж, возьмите его, пожалуйста. Я должна спуститься на берег, немедленно!
Полный сил и энергии, молодой человек тотчас собрал ее чемоданы, тогда как остальные пассажиры все еще рылись в куче багажа, отыскивая свои пожитки.
Носильщик повел девушку по нижнему трапу, спускавшемуся на пирс.
Одетта не смотрела вверх из боязни увидеть графа, который мог, хоть это и маловероятно, высматривать через ограждение верхней палубы.
