глазах сквозила усталость, а еще от него сильно разило табаком.
– У вас десять минут. Вопросы задавать бесполезно, все равно не отвечу, за ленту не суйтесь. Осмотритесь и уматывайте, – недовольно отдал указания мужчина. Макс другого и не ожидал: не все им бывали рады.
Павел Валерьевич тут же отвернулся, вытащил телефон и кому-то позвонил, но, разговаривая, то и дело бросал взгляды на Макса с Люсиндой.
Они молча переглянулись, затем разошлись в разные стороны, чтобы не мешать друг другу.
Люсинда сразу же включилась в работу: закрыла глаза, протянула руки к ленте и замерла. Ее лицо не выражало эмоций, но Макс знал, что она уже считывает энергетику этого места. Павел Валерьевич, не прекращая разговора, с подозрением покосился на нее. Макс отошел к дальнему углу площадки, прикрыл глаза и постарался отключить все шумы извне, чтобы поймать голоса тех, кого мог услышать только он.
Но в голову, как назло, полезли воспоминания.
…Вот он сидит на больничной койке, зажав руками уши, и в отчаянии кричит. В палату врываются перепуганные медсестры, но Макс не слышит ни топота их ног, ни вопросов, потому что его оглушает какофония других голосов: крики перемежаются со смехом, смех – с рыданиями, стонами, хрипами. И как заглушить этот сводящий с ума хор голосов, он не знает. А может, он уже сошел с ума, ведь голоса в голове – это признак пошатнувшегося рассудка? Медсестры обступают Макса, ему хочется отодвинуться от них, вжаться лопатками в стену, но он не может пошевелиться. И только когда к нему приближается Евгения Алексеевна, мягко, но решительно берет за запястья и разводит его руки в стороны, он поднимает лицо. Черты врача внезапно расплываются, и Макс летит в бездну – страшную, пугающую не столько темнотой, сколько усиливающимися чужими воплями.
А вот он уже в кабинете Евгении Алексеевны. Врач ставит перед ним чашку с черным чаем, в который щедро вбухала несколько ложек сахара. «Я схожу с ума?» – вопрошает Макс, мысленно моля Евгению Алексеевну возразить ему. Но она медлит, затем, тяжело вздохнув, опускается в рабочее кресло. «Травмы серьезные, ты находился в коме. Неудивительно, что возникли такие последствия. Я хотела бы, чтобы тебя осмотрел мой знакомый, которому я доверяю…» «Я схожу с ума?» – перебивает Макс, который в ответе Евгении Алексеевны слышит только пугающий его приговор. «Не думаю», – наконец отвечает она.
Вот он год спустя, сжимая в руке букет цветов, стучит в кабинет. «Кажется, я начинаю их контролировать», – прямо с порога заявляет Макс Евгении Алексеевне. «Вот и славно, мой мальчик», – отвечает она, и ее некрасивое лицо озаряет улыбка…
«Это был он… Он…» – услышал внезапно Макс. «Пойдем покажу…» Макс не поверил тому, кто горячим шепотом звал его за собой. Однажды он пошел на голос, еще тогда, в больнице… Его успели снять с подоконника в тот момент, когда поддалось старое окно и в лицо ударил порыв свежего ветра. Кажется, именно после того случая, опять едва не стоившего ему жизни, Макс согласился на то, чтобы его осмотрел знакомый Евгении Алексеевны. «Я не собирался прыгать! Зачем мне это делать?! Это было какое-то… помутнение! Я не хочу туда снова! Не хочу! Я не самоубийца!» Евгения Алексеевна, слушая его крики, кивала, но смотрела на него так строго и одновременно сочувственно, что Макс в отчаянии застонал. Если ему не поверит она, кто ж тогда поверит?
«Иди… Иди сюда. Я покажу, покажу!»
– Нет, – простонал Макс и помотал головой. Нет, он не пойдет снова на голос. Они не всегда приходят с добрыми намерениями, заманивают в ловушку, а потом…
«Смотри! Да смотри же!» – раздался полный отчаяния крик. Макс приоткрыл глаза и увидел перед собой белую дымку, в которой маячил темный силуэт какого-то парня, такого невысокого, что рослый Макс в первый момент принял его за ребенка.
«Семь! Ему нужны все семь!»
Тень колыхалась в белом тумане, то заламывая руки, то протягивая их к Максу.
«Ну иди же сюда, иди! Покажу, из-за чего все! Ты это ищешь! Это, да? Нас уже семь! Я седьмой! Он тоже ищет семь! И скоро найдет! Останови его, иначе… Да черт тебя побери, иди же сюда!»
– Куда?! Стой! – услышал Макс, но, нырнув в туман, двинулся к силуэту парня, в руках которого оказалось что-то, похожее на шкатулку.
– Да стой же ты! Ненормальный!
«Тут не все. Он хочет собрать все семь. Семь, как нас», – с этими словами шкатулка распахнулась, и Макс успел заметить на ее дне какие-то монетки.
– Макс, Макс! – кто-то с силой потянул его назад, и следом щеку обожгла сильная пощечина.
– Прости, – пробормотал кто-то знакомый и близкий. Туман рассеялся, и Макс, очнувшись, увидел, что пробрался за оградительную ленту.
– Макс, пойдем! – встревоженно бормотала Люсинда, таща его за руку.
– Я ж сказал не лезть туда! – орал Павел Валерьевич, в гневе размахивая телефоном. – Пошли отсюда! Оба! Немедленно! И чтобы я больше вас тут не видел!
– Извините. Я не нарочно, – пробормотал Макс и, увлекаемый Люсиндой, поднырнул под ленту.
– Не нарочно он! Придурочный! Реально придурочный! Пошли вон!
Они торопливо пересекли парковку и остановились, чтобы перевести дух, уже за воротами.
– Я бы тоже тебя в тот момент испугалась, – с серьезным видом сказала Люсинда, но при этом в ее зеленых глазах мелькнули смешинки. – Взгляд остекленевший, что-то себе под нос бормочешь и прешь вперед как танк, ничего не видя и не слыша. Думаю, этот Павел Валерьевич еще долго в себя приходить будет. Наверное, его не предупредили, что ты – медиум.
– Спасибо, что не вызвал экзорциста, – пробормотал Макс, и они расхохотались.
– За пощечину прости, – повинилась Люсинда, когда они, насмеявшись, направились к скверу. – Сильно я тебе залепила?
– Норм. Главное – в себя пришел. Я реально со стороны выгляжу как придурочный?
– У нас все агентство такое, – уклончиво ответила Люсинда. – Только Марина среди нас одна нормальная. И, похоже, этим гнетется.
– Ох, зря. Она не знает, что это такое, – сокрушенно вздохнул Макс. Люсинда покосилась на него, но ничего не сказала, только понимающе кивнула.
– Так что ты там такое услышал, что тебя понесло за ленту?
– Увидел, – с нажимом произнес Макс. – Снова увидел, хоть и не так четко, как вчера. Похоже, не вся побочка выветрилась, но нам это на руку. Кто-то ищет семь то ли монет, то ли медальонов. Не знаю, что это за кругляши. Призрак блогера связывает семь жертв с этими «монетами».
– Семь… Как в известном триллере. Но число символическое, так что вполне может быть, – задумчиво пробормотала Люсинда. –
