— Да, да, конечно… — согласилась фрау Бруин и, подойдя к двери, вежливо открыла ее перед Соней. — Надо же, а вчера казалось, что лето наконец наступило.
Было уже без двадцати семь, и Соне пришлось поторопиться, чтобы не опоздать на утреннее дежурство.
Бурый ручей на главной улице иссяк, но небо выглядело так, словно оно еще не довершило свою расправу над Валь-Гришем.
Прошло несколько минут, прежде чем за стойкой портье появился Игорь. Свежепричесанный и непомятый. Увидев Соню, он сбросил маску образцового сотрудника, потянулся, беззастенчиво зевнул и нажал на кнопку электромагнитного устройства для открывания входной двери.
Соня бегом поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки — в качестве компенсации за сокращенный утренний моцион, — тихо отперла дверь и осторожно вошла, чтобы не испугать Паваротти, который, возможно, воспользовался своим правом ежедневного свободного полета.
Но он, похоже, в очередной раз им пренебрег. Его не было ни на одном из его излюбленных мест: ни на карнизе для штор, ни на шкафу, ни на абажуре ночника на прикроватной тумбочке.
— Лентяй несчастный! — сказала Соня и прошла в ванную.
Но в клетке его тоже не оказалось. Как и ни на одном из его привычных мест обитания в ванной.
— Паваротти!
Неужели это все-таки произошло? Неужели он провалился в щель между шкафом и стеной и сломал себе крылья, потому что она так и не удосужилась заткнуть ее газетами? Она достала фонарик и посветила за тумбой-умывальником, за шкафом, за прикроватной тумбочкой, за и под кроватью.
— Паваротти! Паваротти! — позвала она еще раз.
И вдруг ее осенило. Она поняла, что произошло. Бросив фонарик, она выскочила из комнаты.
7
— Что случилось? — крикнул ей вслед Игорь, когда она, сбежав с лестницы, бросилась через холл к двери в велнес-центр.
Соня не ответила. Она вошла в помещение бассейна, где царила тишина, и поспешила к лестнице, ведущей вниз. Лампы дежурного освещения бросали голубоватые блики на полированные гранитные стены. Резиновые подошвы ее кроссовок при каждом шаге издавали отвратительный скрип. Подойдя к двери зала отдыха, она немного помедлила, затем тихо, осторожно открыла ее.
В зале было темно. Только аквариум призрачным зеленоватым светом озарял стоящие поблизости кушетки. Пузырьки воздуха жемчужными нитями протянулись к поверхности воды, на сером песке неподвижно застыли водоросли. Но рыбы были охвачены какой-то странной суетой. Они нервно сновали взад-вперед, резко меняя направление, внезапно застывая на месте и вновь стремительно бросаясь прочь.
Соня подошла к аквариуму. Паваротти плавал почти на самой поверхности воды, рядом с воронкой, образуемой струей кислорода. Вдоль крыльев серебрились крохотные пузырьки воздуха, а голубые перья на груди тихо шевелились, словно редкие тропические водоросли.
В зале вспыхнул свет, и Соня увидела свое отражение на стекле аквариума. Кто-то обнял ее за плечи. Это был Игорь. Она уронила ему голову на грудь и разрыдалась.
— Ну как, лучше? — спросил Мануэль.
Соня лежала на массажном столе в одном из процедурных кабинетов и действительно чувствовала себя гораздо лучше. Шок миновал, и страх улетучился. Но она знала, что он вернется. Просто Мануэль дал ей таблетку теместы.
В тот день полицейские, арестовавшие Фредерика, вызвали «Скорую помощь». Врач еще в машине дал ей таблетку теместы, и, когда они прибыли в больницу, она была уже спокойна и безучастна ко всему происходящему. Ей зашили губы, сфотографировали, запротоколировали и обработали остальные повреждения — ссадины, кровоподтеки и ушибы.
Ее оставили на ночь в больнице с подозрением на легкое сотрясение мозга. Когда она рано утром проснулась, страх опять сдавил ей горло. Она в панике вызвала дежурную сестру, и когда та долго не являлась на звонок, встала и вышла в полутемный коридор. Где-то далеко, в самом конце коридора, горел свет. Соня поспешила туда и увидела за стеклянной стеной санитарку, которая ела ореховый рожок, листая журнал. Та, не скрывая своего раздражения, проводила ее в палату, дала ей таблетку теместы и вернулась к своему рожку.
Соня потом долго не могла отвыкнуть от теместы. Но сейчас она была довольна тем, что хотя бы может спокойно говорить о произошедшем.
— Что вы с ним сделали?
— Игорь выудил его из аквариума.
— И куда дел?
— В мусорный контейнер.
— Бедный Паваротти! Утонул, как Каролина…
— Какая Каролина?
— Его прежняя хозяйка, моя подруга. Утонула где-то у греческих островов.
Мануэль задумчиво покачал головой.
— Ну что, теперь ты поверил? — спросила Соня.
— Во что?
— «Когда птица станет рыбой»… Кто-то решил инсценировать здесь эту легенду — «Миланский черт».
— Да, похоже на то. Но кому это могло понадобиться?
— Кому-то из деревни.
— И зачем?
— Это как-то связано с Барбарой Петерс.
— А при чем здесь тогда твой попугай?
— При том, что у Барбары нет попугая.
Соня выпрямилась и соскользнула со стола.
— Ты куда?
— К ней.
Барбара Петерс была еще у себя. Соня позвонила ей от стойки портье и сказала, что ей нужно срочно с ней поговорить.
— По поводу попугая?
— Нет, по поводу вас.
Она поднялась на лифте на четвертый этаж и позвонила в дверь квартиры в «башне Рапунцель».
— Поднимайтесь на самый верх, — услышала она голос Барбары Петерс в маленьком динамике под кнопкой звонка. Вслед за этим зажужжало устройство дистанционного открывания двери.
Соня вошла и оказалась на маленькой лестничной площадке. Винтовая лестница вела наверх. На втором этаже пахло ванной — шампунями, мылом, лосьонами, спреями, дезодорантами, духами. Через одну из трех открытых дверей Соня увидела неубранную постель и пол-окна. Через другую — еще одну винтовую лестницу.
— Сюда, наверх! — крикнула сверху Барбара Петерс.
Поднявшись по лестнице, Соня через люк в потолке вошла в большое круглое помещение с девятью окнами-бойницами, расположенными на равном расстоянии друг от друга. Дверь в южной стене выходила на узкий балкон, опоясывавший башню. Потолка не было; вверху, до самого щипца, мерцали окрашенные в золотой цвет хитросплетения балок.
Соня ожидала, что квартира Барбары Петерс являет собой некое подобие ее кабинета — холодная функциональность и мебель двадцатых годов. Но то, что она увидела, оказалось его полной противоположностью: стены были окрашены в теплый, глубокий красный цвет, как и обшивка крыши, где он постепенно темнел кверху, плавно переходя почти в черный.
Паркет из темных тропических пород дерева был устлан восточными коврами. Египетские оттоманки соседствовали здесь с французской мебелью разных стилей, от Людовика XIV до Луи-Филиппа. Повсюду пестрели светильники из муранского стекла, марокканские латунные фонари с расписными стеклами, позолоченные подсвечники, переделанные в настольные лампы с шелковыми абажурами. Стены украшали зеркала и дагерротипные английские и французские пейзажи в золоченых рамках, написанные маслом или акварелью детские портреты. Все полки и карнизы были уставлены безделушками: фарфоровыми фигурками, раковинами, коробочками, шкатулками, флаконами, резными изделиями, куклами, игрушками. И без того скудный свет, проникавший сквозь узкие оконца, приглушали ширмы, гардины и занавеси из роскошного шелка.
Банго, кокер-спаниель фрау Петерс, возбужденно приветствовал Соню на лестничной площадке. Его купированный хвост был слишком короток для выражения эмоций, и он вилял всем задом, как гавайская девушка, исполняющая танец «хула».
Его хозяйка встретила гостью стоя. Она была в купальном халате, в котором каждое утро приходила в бассейн.
— Игорь мне все рассказал. Мне очень жаль… Разумеется, вы получите соответствующую компенсацию.
Возможно, ее слова прозвучали бы не так грубо, если бы не были сказаны в этой причудливой атмосфере бьющей через край сентиментальности. Соня на несколько секунд лишилась дара речи.
Барбара Петерс, заметив, что неверно выбрала тон, подошла к Соне и молча прижала ее к себе. Потом усадила ее в кресло и села напротив нее.
— Речь идет о вас, — произнесла Соня.
— Не понимаю. Объясните, пожалуйста.
И Соня объяснила. Она рассказала ей часть легенды, процитировала фрагмент с семью знамениями. Барбара Петерс слушала молча, скорее из вежливости, чем из любопытства. Закинув ногу за ногу, она сидела выпрямившись в маленьком кресле эпохи Людовика XV, не касаясь спинки.
— Я бы не удивилась, если бы вы оказались правы, — сказала она, когда Соня умолкла.
Та втайне надеялась, что Барбара Петерс отнесется к ее версии как к продукту воспаленной фантазии.
— Если бы вы знали, каких только каверз мне не устраивали, с тех пор как я купила отель! Сначала они восемь раз опротестовывали разрешение на перестройку. Потом мы чуть ли не месяц сидели на генераторе, потому что они подстроили аварию на электросети. Цементовозы то и дело не могли проехать на строительную площадку из-за каких-то поваленных деревьев, какой-то брошенной сельхозтехники или еще каких-нибудь странных помех. И я вполне допускаю, что все эти детские фокусы, о которых вы рассказали, — тоже их рук дело.
