Паваротти закатил истерику, словно чувствуя неладное. Соня подошла к клетке, вынула дно в виде выдвижного ящика с песком, высыпала песок в мусорное ведро, вымыла ящик горячей водой, насыпала в него свежего песка и вставила в клетку. Потом поменяла воду в плошке, наполнила кормушку, прикрепила к прутьям клетки новую метелку проса. Больше ей нечем было себя занять.
«Когда летом наступит осень»? Ну конечно — фикус! Все его листья опали, вот тебе и осень!
Соня села за письменный стол и заставила себя дышать ровно и глубоко. Она понимала, что и второе условие уже должно было быть выполнено, только не знала, как именно это произошло. Но чувствовала, что через несколько секунд найдет решение и этой загадки.
«Когда день обернется ночью»! И вдруг, словно ей бросили сзади за воротник кусочек льда, спину обожгло холодом. Казутт! Ночной портье, который посреди бела дня вдруг является на службу! И день превращается в ночь…
Соня встала, придвинула стул к шкафу, встав на него, достала сверху пустой чемодан и бросила его на кровать. В боковом кармане на молнии лежала пачка сигарет, которые она купила, чтобы не просто не курить, а не курить сознательно. Это были сигареты с ментолом. Содрав целлофан и раскрыв пачку, она вынула сигарету. Спички лежали в ванной, рядом с подсвечником, который она приготовила на случай отключения света.
Прикурить сигарету ей удалось лишь с третьей спички.
На столе зазвонил телефон. Она испуганно вздрогнула и взяла трубку. Это был Мануэль. Он звонил от стойки портье.
— С тобой все в порядке?
— Да. А что?
— Я видел, как ты неслась по лестнице.
— Ничего, все уже нормально.
— Барбара хочет с тобой поговорить. У себя в кабинете. Прямо сейчас.
Фрау профессор Куммер, сидевшая в махровом халате в холле, в одном из кресел с высокой спинкой, проводила Соню торжествующим взглядом до двери с табличкой «Дирекция».
Барбара Петерс ожидала ее за своим монитором. По случаю первого солнечного дня она надела топ с тоненькими бретельками. На ее округлых плечах играл матово-янтарный глянец. Надключичные ямки напоминали углубления для крупных, тяжелых драгоценностей в футлярах с бархатными подушечками.
Она указала рукой на стул напротив себя и дождалась, когда Соня сядет.
— Фрау профессор Куммер сказала, что вы прервали урок водной гимнастики и ушли, заявив, что — цитирую: она вас достала. Это правда?
Соня кивнула.
— Вы действительно так и сказали? «Потому что вы меня достали»?
Соня пыталась понять, что скрывается за внешне спокойным выражением лица начальницы — злость, которая вот-вот прорвется сквозь эту полуулыбку вежливости? Возмущение? Презрение?
— Боюсь, что я и в самом деле сказала что-то подобное. По смыслу.
— По смыслу?
— Нет, буквально.
Борьба эмоций на красивом лице Барбары Петерс длилась не более трех секунд.
— Это возмутительно! — захихикала она. — Как вы могли? Фрау профессор Куммер уже двести лет является нашим постоянным клиентом и кавалером бриллиантового ордена за успехи в водной гимнастике!
Соня, приложив палец к губам, показала ей, что фрау профессор сидит перед дверью. Но Барбара Петерс была не в силах совладать с приступом смеха.
— Извиняться вы, конечно же, не захотите? — спросила она через какое-то время, с трудом подавив смех.
— Нет.
— Но могу я, по крайней мере, сказать, что вы получили серьезный выговор?
— Пожалуйста.
— И дали слово, что подобное больше не повторится?
— Нет, этого я не обещаю.
Барбара улыбнулась.
— Но до рукоприкладства, я надеюсь, дело не дойдет?
— Только в целях самообороны.
— Хорошо. Самооборона законом не запрещается. Даже в сфере обслуживания.
По взгляду начальницы Соня поняла, что беседа закончена. Но для нее самой она еще не закончилась.
— Сегодня в пять утра церковный колокол пробил двенадцать раз.
— Да, я слышала об этом.
— Меня это беспокоит.
— Сбой в работе часов?.. Вы бы посмотрели, в каком состоянии здесь водоснабжение!
— А другие случаи? Фикус, появление Казутта среди бела дня, люминесцентные фонари на дне бассейна?
Барбара Петерс удивленно посмотрела на нее.
— Ах, так вы думаете, что эти двенадцать ударов колокола — тоже дело рук Казутта? Может быть, вы и правы. Хорошо, что мы от него вовремя избавились.
Этого Соня совсем не хотела сказать, но в устах начальницы неожиданное предположение прозвучало настолько убедительно, что Соня встала и попрощалась. Так и не задав вопроса, который вертелся у нее на языке: «Вы знаете легенду о Миланском черте?»
— Я не могу читать, когда на меня смотрят. Это меня нервирует, — заявил Мануэль.
Соня принесла ему книгу в комнату для персонала и села напротив.
— Ну ладно, — сказала она, — я сделаю обход и вернусь.
Коридор был пуст. Она открыла дверь в первый процедурный кабинет. Массажный стол был покрыт свежей простыней; подколенный валик, два сложенных вчетверо полотенца и белоснежная подушка четко разложены по своим местам, свет и музыка приглушены.
Следующий кабинет выглядел точно так же, только свет здесь был желтый. В каждом помещении имелась спрятанная за экраном световая установка, с помощью которой можно было окрашивать потолок в тот или иной цвет или заставить его пульсировать всеми цветами радуги.
В третьем кабинете спиной к двери стояла фрау Феликс. Расставив руки в стороны и закинув голову назад, она бормотала не то заклинания, не то молитвы на каком-то незнакомом Соне языке. Световая установка была включена. Эксцентричные очки фрау Феликс лежали на массажном столе. Свет, отражаясь в толстых стеклах, фокусировался в разноцветные пучки и радугой плясал на простыне.
Соня тихо прикрыла дверь и пошла дальше. Пустые сауны и парные вхолостую источали жар, а музыкальные тарелки «ролмо» в зале отдыха играли для рыб в аквариуме. Соня поднялась по лестнице наверх.
В термальном бассейне гудела одна из подводных гидромассажных форсунок. Перед ней стоял мужчина. Соня узнала коротко стриженный затылок Боба и поймала себя на том, что ее сердце тихонько встрепенулось. Она подошла к нему и присела на стоявшую рядом кушетку.
Боб, закинув голову назад, посмотрел на нее.
— Сегодня в пять утра пробило двенадцать, — сообщил он.
— Я тоже слышала.
— Но в четыре не било одиннадцать, а в три не било десять. И в два не било девять.
— Это ты так плохо спишь?
— Во всяком случае, в эту ночь. А ты?
Соня улыбнулась.
— Для меня это тоже была не самая лучшая ночь в жизни.
— Придешь сегодня вечером в бар?
— Если удастся найти свободное местечко.
Боб ухмыльнулся и, соскользнув в воду, поплыл.
— Ну, значит, до вечера!
Соня проводила его взглядом. Телосложение не назовешь типичным для пианиста, подумала она. Хотя это был бы первый пианист в ее жизни.
Мануэль читал своего «Мегрэ». Книга легенд лежала закрытой на столе.
— Ну как, прочел? Что скажешь?
— Что не хватает двух страниц.
— А еще?
— Легенда как легенда.
Соня раскрыла книгу, сунула ему под нос и прочла вслух семь знамений.
— И тебе ничего не бросилось в глаза?..
Мануэль изучал свои ногти.
— А что мне должно было броситься в глаза?
— Фикус опадает летом, ночной портье превращается в дневного, светящиеся палочки горят в воде, а колокол на рассвете бьет двенадцать. Кто-то воспроизводит эту легенду наяву.
Мануэль взял у нее из рук книгу и еще раз прочел условия.
— Ну, эта версия притянута за уши, — сказал он, возвращая ей книгу.
— Ты считаешь? — спросила Соня с живым интересом. Она не прочь была бы разделить эту точку зрения.
— Облитый кислотой фикус — это осень, которая наступает летом? Старик-портье, ни с того ни с сего притащившийся днем на службу, — это день, который стал ночью? Пара игрушечных фонариков — это огонь, который горит в воде? Переставленные кем-то ради смеха стрелки курантов — это день, который начинается в двенадцать? — Он отодвинул книгу в сторону. — Детка, не сходи с ума!
В этот вечер Соня впервые увидела в Валь-Грише солнечный закат. Стеклянные двери бара были открыты, и за столиками на террасе сидели гости, потягивая свои аперитивы. Соня стояла с Мануэлем у балюстрады и смотрела, как солнце превращает обрывки облаков в розовую сахарную вату. Из бара доносились невесомые, изящные пассажи Боба.
Соня была в черном декольтированном платье для коктейля от Донны Каран, совсем не по карману простому гостиничному физиотерапевту, и с бокалом Блю Кюрасо. Не самый любимый ее вечерний напиток, но самый красивый в плане сочетания с черным цветом.
До сегодняшнего дня ей никак не удавалось подружиться с этим пейзажем: цепь диких, суровых гор, отороченных зеленым мехом сосен, на противоположной стороне долины, хищно нависшие над деревней отвесные склоны с серым кремнистым подбоем, пошловатые, псевдоколоритные энгадинские дома в своем вызывающем самодовольстве.
