своими соперницами в неказистом виде она никогда себе не позволяла. Катышеву даже показалось, что, помимо прозрачно-золоченых колготок, никакого другого белья ниже пояса Диночки больше не было. Оставаясь незамеченным, он молча, но нахально продолжал изучать строение ягодиц и бедер личного секретаря Князя, словно перед ним маячило вовсе не изваяние живого человека, а произведение искусства эпохи голландского Возрождения. Наконец, поняв, что обнаженная фигура Диночки ни в одном из параметров не смогла бы уступить известному полотну великого Рембрандта, Катышев решил действовать.
Не дожидаясь, когда женщина одернет юбку, он, приоткрыв дверь кабинета Полуярова, с силой ее прихлопнул, привлекая внимание Диночки к собственной персоне. Но появление постороннего свидетеля не помешало секретарю завершить операцию с возвратом юбки на прежнее место. И тогда Катышев смело зашагал в направлении Ляминой.
— Настоящая Даная! — произнес он неоспоримый комплимент, нисколько не сомневаясь, что услышит в ответ любимую фразу Диночки.
— Ты, Катышев, меня еще голую не видел!
— Наверное, очень много потерял, — согласился он и понял, что сделал непоправимую ошибку.
Вытянувшееся от удивления лицо Диночки отказывалось воспринимать услышанное. Под крышей этого управления даже отличавшийся дисциплиной и строгостью генерал Милославский, не говоря обо всем остальном честном народе, мог позволить себе некоторые фривольности в разговоре с женщинами, но только не Катышев, который вот уже на протяжении трех лет, сколько его знала Дина Лямина, считался сухарем и однолюбом. Но теперь ей даже удалось заметить в глазах капитана некоторые искорки восхищения. Справившись с чувствами, она тут же взяла себя в руки. После такого комплимента спешить со входом в чужой кабинет она не торопилась. В одно и то же время она и не верила и дожидалась повторного восторга от всегда хмурого, но довольно привлекательного капитана.
Катышев не заставил себя долго упрашивать.
— Диночка, вы когда-нибудь посещали выставки эротического искусства?
— Мне это надо? — не понимая, к чему клонит Катышев, ответила она и не без самоуверенности добавила: — Я и сама экспонат, достойный внимания. Разве до сих пор не замечал, Катышев? — Она уперла руки в бока и легко сделала поворот на триста шестьдесят градусов. — А что касается эротического искусства, я эту школу прошла на первом курсе юридического факультета.
— В каком смысле? — не понимая связи между эротикой и юриспруденцией, спросил Катышев.
— Подрабатывала натурщицей. После моей трудовой деятельности осталась целая кипа рисунков. Есть даже картина, — заметила она не без гордости.
— Тебя рисовали? И не стыдно? — Катышев понял, что с языка механически слетело не совсем верное слово.
— А чего стыдиться? Там просто смотрят на тебя и рисуют, — с долей сожаления произнесла она. — Куда тяжелее мужчинам-гинекологам. Что тебе от меня нужно, Катышев? Или все-таки ты хотел бы взглянуть на меня голую?
— Было бы забавно.
— Перед тобой прямо сейчас раздеться или картину показать?
Утаивать экспромтом родившийся в голове план было бессмысленно. Да и допускать дело до откровенностей, на что могла легко пойти Диночка в силу своего воспитания и имиджа, Катышев не мог. Он взял молодую женщину под руку и увлек в сторону межэтажной лестницы.
— Дин, ты могла бы нам помочь?
— Теперь мне с тобой все ясно, капитан Катышев, — не освобождая руки, поникшим голосом ответила Лямина. — Что нужно?
— Чего ты надулась? Я слышал, ты сама изъявляла желание принять участие в нашей операции? Так вот надо закадрить одного импотента… извини, одного очень состоятельного мужичка.
Она остановилась и, все еще сомневаясь в правдивости предложения, внимательно изучала его лицо. Судя по увлечению, с которым докладывал о предстоящем знакомстве Катышев, он нисколько не шутил и, скорее всего, действительно, нуждался и рассчитывал на ее помощь. Глядя на него, ей очень даже нравилось, как, подбирая нужные слова, он кривился, дергал ще кой и жестикулировал, одновременно закусывая верхнюю губу. И, стоя рядом, даже прикасаясь грудью к его локтю, она была готова кадрить кого угодно. Но в первую очередь, его самого.
До конца не поняв и не дослушав поручаемого ей задания, она приподнялась на цыпочки и нежно коснулась губами его гладко выбритой щеки:
— Чего ты распинаешься, Катышев, с тобой я на все согласна.
Пребывая в оцепенении от неожиданного поцелуя, он глядел, как, поднимаясь по лестнице, виляла аппетитными бедрами Диночка, унося роскошный стан знаменитой Данаи в сторону приемной. Он даже содрогнулся от мысли, что вот так и ему самому легко можно стать жертвой очередного служебного романа, в который Диночка легко и бесхитростно одного за другим втягивает сотрудников управления. Он взял себя в руки лишь тогда, когда совсем затих стук ее каблучков. И ему оставалось надеяться, что с такой же легкостью и непосредственностью она сумеет обворожить Пашу Коробатова, законченного импотента, но продолжающего ценить формы женского тела.
Он поспешил в свой кабинет, надеясь в ближайшие полчаса узнать о всех проходящих в Москве спектаклях, вернисажах и выставках эротического жанра, постоянным участником и посетителем которых слыл пока неизвестный Паша Коробатов. В том, что они непременно встретятся на одном из таких мероприятий, Катышев не сомневался. Вопрос состоял лишь в том, как скоро это произойдет.
Жанет и Ляля успели уже покинуть кабинет, и по хитрым, недвусмысленным взглядам коллег Катышев догадался, что им удалось быть свидетелями его задушевного разговора с Диночкой Ляминой. Но, не желая пускаться в оправдательные объяснения, он тут же решил сосредоточить внимание товарищей на плане предстоящих действий.
До разговора с Полуяровым и встречи с Диночкой он сам хотел заняться выяснением поднаготной председателя всероссийского конкурса «Мисс Отечество» господина Дзись-Белоцерковского. По крайней мере, ему, как никому другому, были интересны экономические основы процветания многочисленных фирм и предприятий, которые возглавлял главный демонстратор молодых женских дарований. Но после того, как установились более тесные контакты Белоцерковского с заведением Екатерины, вдруг возникший интерес ее мужа к деятельности устроителя конкурсов могли принять как стремление к вымогательству. Лучше всего, если персоной Белоцерковского займется Золотарев. Катышев нисколько не сомневался, что опыт следователя уголовного розыска ему поможет.
Николай с радостью и восторгом согласился окунуться в историю отечественных конкурсов красоты, а заодно выяснить, каким знаменателем закончилась карьера очаровательных победительниц и призеров.
— А чего это ты раскомандовался? — обиделся майор Фочкин, узнав, что сам Катышев собирается с Диночкой разгуливать по мероприятиям эротического характера. — Ты, что ли, у нас главный? Пусть Полуяров сам скажет, кто и чем должен заниматься. А то гляди: Золотареву конкурсы красоты, Катышеву — картинки с голыми бабами, а Фочкину — дела и протоколы?! Я вообще тогда в отпуск уйду. Два года уже не был!
Катышев тяжело вздохнул:
— Ты себе представить не
