его остановил неожиданный вопрос журналиста.
— Не могу понять, Коля, где вам дорогу перешел Дзись-Белоцерковский?
— С чего ты взял, что именно эта персона нас интересует?
— Ты сам сказал, — пожал плечами Стас и пояснил: — Тебя ведь интересует пятилетняя история? С того самого времени, когда Дзись-Белоцерковский стал председателем всероссийских конкурсов?
— Наверное, совпадение, — постарался оправдаться Золотарев.
— Да какое уж там совпадение! Ты меня за дурака-то не держи! Как ты только заговорил о судьбах конкурсанток, я сразу понял направление ваших интересов.
— Ну и…
— Белоцерковский владеет мощной сетью модельных и эскортных агентств. Понятно, что все отбракованные красавицы попадают в первую очередь к нему. — Варенцов на этот раз метко швырнул непогас ший окурок в форточку и поднялся. — А дальше что, Коля? Не могу понять, в чем загвоздка? Им что, этим девицам, плохо у него живется? Их от шоколада воротит! Бриллиантами и золотом, как богини, обвешаны! Кроме как в лимузин, ни в одну машину не сядут! Я часто бываю на приемах и светских вечеринках, вижу эти холеные неживые лица, которые к себе ближе чем на три метра парней типа меня не подпускают.
— Но многие за такую жизнь вынуждены жестоко расплачиваться…
— Ах да брось! Лишний раз уступить Белоцерковскому и раздвинуть ноги ты считаешь жестокой платой? Это — удовольствие! Последний раз я видел, как развлекаются мужики из высшего света и с каким удовольствием подыгрывают им модели. И те и другие играли в бильярд, только в качестве луз использовались девушки с раздвинутыми ногами.
Золотарев даже поморщился:
— И почему ты решил, что им это может составлять удовольствие?
— А то нет! Девицы-лузы подыгрывали, стараясь ловить шары от самых богатых клиентов! Вот так-то и зарабатывается зефир в шоколаде! Разве не удовольствие час посидеть на столе, поймать несколько шариков и в награду получить гонорар, который мне и в течение года не заработать!
Золотарев закинул ногу на ногу и задумчиво уставился на открытую форточку, которая словно труба поглощала сигаретный дым.
— А унижение?
— Какое там, на хрен, унижение! Говори — взаимовыгодное сотрудничество!
— Наверное, Стас, тебе этого не понять.
— Почему же?
— Потому что в твоей классификации о хитрых и ленивых совсем выветрилось место о достоинстве и чести, целомудрии и воспитанности.
— Ты что, серьезно?
— Вполне. Наверное, ты стал продвинутым журналистом, среди которых модно придерживаться западных понятий.
— А ты что ж, по-прежнему веришь в светлое коммунистическое будущее? — не без издевки задал он вопрос.
— Да нет, помнится, в универе мы с тобой изучали и другие времена, когда человек, дороживший своей репутацией в обществе, и помыслить не смел о собственной выгоде. Были ценности поважнее — вера в царя и Отечество, воинская слава, честь близких, собственная честь. При Советах установки частью поменялись, но тем не менее все остальные компоненты остались неизменными: и воинская слава, и Отечество, и собственная честь.
Варенцов впервые простодушно расхохотался:
— Узнаю Золотарева! Каким ты был в университете, таким ты и остался! Надеюсь, в отношении слабой половины человечества своих позиций не поменял?
— Нисколько, — дружески улыбнулся Золотарев. — Баб-с очень люблю. Как поручик Ржевский. Причем всех, всегда и в любое время.
Варенцов бросил взгляд на наручные часы и быстро засобирался.
— Заболтался я здесь с тобой о чести и достоинстве. А мне через полчаса нужно быть на открытии выставки. Вечером заметку в номер сдавать. Хочешь со мной?
— А что за выставка?
— Как раз по твоей части. Грани пошлости и реализма в эротической живописи.
— Где она проходит?! — Золотарев соскочил со стула, похлопал по карману куртки, стараясь обнаружить сотовый телефон и тут же дозвониться до Катышева. Зная о пристрастии Паши Коробатова к подобным мероприятиям, можно было надеяться, что он не останется непричастным.
— На Кузнецком, в Центральном доме художника. Так идешь?
— А у тебя лишний пригласительный билет есть?
Варенцов вынул из кармана несколько разноцветных открыток с изображением рембрандтовской Данаи.
— Нам в редакцию целыми пачками присылают.
— Тогда по старой дружбе я у тебя конфискую штуки три!
18
К счастью Катышева и Диночки, Паша Коробатов терпеть не мог премьер, презентаций, вернисажей и открытий, когда залы, где происходили мероприятия, заполнялись, как ему казалось, сотнями голодных людей.
Сколотивший уважение и состояние своим личным горбом и мозгами, Паша в конце концов пришел к выводу, что выведенный совдепией тип халявщика с успехом прижился и в рыночных условиях. На территории от Японского моря до Балтийского, на которой теперь, как и по западным меркам, за услуги и удовольствия полагалось платить из своего собственного кармана, этого не произошло. Все что-то и у кого-то просили. Все искали спонсоров и благотворителей. Хуже того, по-прежнему не только не отмерла, но и увеличилась группа нахлебников, которым все, что нужно в жизни, давалось легко и без труда. Большинство из них имели добротное образование, очаровательную внешность, уважаемых родителей. Но это не мешало им быть обыкновенными попрошайками, которые прилагали все усилия, чтобы не пропустить ни одного фуршета, ни одной презентации. Порой Пашу Коробатова даже забавлял вопрос о том, каким способом они попадают без приглашений на чередующиеся одно за другим мероприятия. Не надо быть хорошим счетоводом и математиком, чтобы не заметить, что на фуршеты приходит народу в два раза больше, чем напечатано приглашений. При этом профессиональных халявщиков Паша Коробатов видел издалека. Нахлебник вяло хлопает под приветственные и бравурные речи и с сонным видом дожидается окончания официальной части. Он занимает место поближе к дверям, ведущим в банкетный зал. Но он никогда не пропустит последних слов организатора и с первыми аплодисментами стрелой устремится к столам со снедью и выпивкой. Коньяком он доверху заполнит большие бокалы, а бутерброды с икрой станет лихорадочно засовывать не только в рот, но и в карманы. Парадокс российского дармоеда, по мнению Коробатова, состоял и в том, что он не отличался особой жадностью и при случае не отказывал в удовольствии пригласить к бесплатному застолью таких же, как и он, закадычных друзей, всегда готовых наполнить брюхо на дурнячка.
Когда в столице прочно сформировалась своеобразная «презентационная мафия», не пропускающая ни одной мало-мальски приличной кормежки, Паша перестал посещать премьеры, презентации, вернисажи и открытия. Для него было неприемлемо совмещение высокого искусства и обыденной жратвы.
Но в то же время, чтобы не затеряться в числе обыкновенных смертных посетителей и ценителей настоящей эротики, он всегда появлялся в залах выставки сразу после презентационных обедов. В этом было свое преимущество. Набив брюхо и карманы, полупьяные халявщики покидали залы, народ с улицы все еще не
