земляк, переспросила Жанет.
— Он там не был, — хохотнул Фочкин, вспоминая, как неудачно закончился один из романов Золотца со студенткой-хохлушкой из гуманитарного института. — Но у него там родня.
— Ха! — поставив пластиковый стаканчик на стол, перебила их разговор Ляля. — Да Мамка-Танька тебя и там найдет! По ее заказу даже из украинских деревень молодых дур в Москву сотнями свозят. Нашла где спрятаться, в Кременчуге!
— Вам приходилось общаться с Мамкой-Танькой? — насторожился Катышев.
— Когда мы работали в одной сплоченной команде, — без разрешения потянулась к бутылке Ляля.
— А девицы, которые оказались с вами в штрафной роте, утверждают, что даже ни разу ее не видели! — постарался прояснить ситуацию Катышев.
— Врут, — самоуверенно заявила Ляля и, наполнив стакан до половины, пояснила: — Боятся, вот и врут. О ней даже вокзальные давалки знают. По крайней мере, о завихрениях Мамки наслышаны все. Другое дело, что многие шлюшки с ней никогда близко не встречались, и тем более до разговоров с каждой б… она не снисходит.
— А вы что же, в доверенных лицах у нее ходили? — усомнился Фочкин.
Уже готовая опрокинуть водку в рот Ляля задержалась и, не скрывая жалости, посмотрела на майора:
— В доверенных не ходили, но в элитном заведении под непосредственным присмотром Мамки-Таньки почти два года отпахали. Вот было время, скажи, Женька! Клубничный йогурт и черная икра на завтрак, французская парфюмерия, кавалеры, у каждого из которых коттедж на Рублевке! По две-три тысячи баксов в месяц зарабатывали, не считая подарков!
— А как вы туда попали? — перебил ее воспоминания Катышев.
— Обыкновенно. Меня Мамка-Танька с первого курса театрального института к себе перетащила. Слышал, небось, про ГИТИС-то? Впрочем, я ей за это благодарна. Все равно уже стоял вопрос о моем отчислении. А Женьку из модельного агентства переманили…
— Никто меня не переманивал, — резко прервала Жанет коллегу по бизнесу. — Меня Мамке просто продали.
— Как продали? Кто? — не понял Фочкин. — Ты что, кастрюля, что ли?
— Долгий разговор, — ответила девушка поникшим голосом, видимо, нисколько не желая пускаться в воспоминания.
— Да что ты как целка ломаешься? — накинулась на нее Ляля. — Обратного пути уже нет. Забудь! Дзись-Белоцерковский ее рекомендовал Мамке-Таньке!
— Это тот, который является председателем конкурса «Мисс Отечество»? — тут же вспомнил Катышев о партнере, с которым подписала долгосрочный контракт его деловая супруга.
— А что ты удивляешься? Женька, между прочим, два года назад на том самом конкурсе получила почетный приз «Мисс очарование», шубу из шиншиллы и десять тысяч долларов призовых! — с гордостью за подругу ответила Ляля. — Ее фотографии во всех газетах были напечатаны.
— А потом? — с аппетитным интересом рассматривая личико Жанет, обратился к ней за ответом Золотарев.
— Белоцерковский предложил подписать контракт с эскортным агентством. Что желать лучшего? Я и согласилась.
— То есть он предложил тебе работу в одной из своих фирм? — постарался уточнить Катышев.
— Да, — кротко кивнула она, не выпуская из рук стакана с чаем. — Он обещал, что со временем сделает моделью, а сначала попросил поработать в эскорте. Знаете, это тоже престижно и не пыльно. Нас часто приглашали на мероприятия устроители автомобильных и меховых салонов, ярмарок по недвижимости. Но вскоре мне стало понятно, что московские богачи не только любят окружать себя на светских раутах, банкетах, вечеринках и даже на деловых переговорах красивыми женщинами, но и требовать от них близости.
— И Дзись-Белоцерковский заставлял выполнять такие требования? — стал догадываться Золотарев, о чем идет речь.
— Я бы сказала — это приветствовалось. Понятное дело, в моем контракте никаких сносок на счет близости с заказчиками не упоминалось.
— Зря, — подала голос захмелевшая Ляля, — я бы сразу попросила внести этот пунктик в договор и обговорила размер вознаграждения.
— Однажды старый пердун, — не обратив на слова подруги внимания, продолжала Жанет, — который оказался деловым партнером Белоцерковского, закрыл свой кабинет на ключ и накинулся на меня. Я прокусила ему руку. Оказалось, что шефу мы пожаловались одновременно. Я на неадекватные действия, а он на мою спесь. Тогда Белоцерковский сделал мне внушение и намекнул, чтобы впредь с клиентами фирмы я была сговорчива.
— И ты… — хрипло спросил Золотарев.
— На другой день исцарапала морду и второму заказчику. После чего оказалась в заведении Мамки-Таньки.
— А у нее не заартачишься! — выпуская сигаретный дым в потолок, захихикала Ляля. — Там порядки другие. Паспорт — в сейф. И никаких тебе письменных контрактов. Отказалась раздвинуть ноги — тут же на съедение ментам. Сразу станешь сговорчивой.
— Почему именно ментам? — удивился Фочкин.
— А кому же? — с таким же удивлением склонила голову в его сторону Ляля. — Для знакомства они тебя как следуют попользуют, а потом предупредят, что жаловаться куда бы то ни было бесполезно. Все равно твое заявление попадет к ним на стол. Меня бог миловал. Я сговорчивая и сама знала, куда попала. А большая часть бывших моделей и конкурсанток оказались полными идиотками. Сначала не смогли найти общий язык с Белоцерковским, а потом попробовали качать права Мамке-Таньке. В итоге все познакомились с членами правоохранительных органов…
Она засмеялась столь удачному каламбуру.
— И ты… — опять смог выдавить только лишь два хриплых слова Золотарев.
— А чем она хуже остальных? Все мы одинаково устроены. Смазливая морда, грудь, талия и все остальное, что ниже талии, — ответила за подругу Ляля и резко подалась в сторону Золотарева. — Да она Мамке-Таньке должна быть по уши благодарна, что получила работу в самом элитном заведении. Таких больше во всей Москве не было и нет.
— Но почему же вы так низко пали? — задал вопрос Катышев и, не дожидаясь ответа, поднялся, чтобы снова включить чайник. — Сначала опустились до улицы, а потом загремели в штрафники?..
— Дуры потому что! — выливая из бутылки остатки водки, ответила Ляля. — Женька в клиента влюбилась, что строго запрещено, а меня жадность погубила! Клиент подарил колечко с изумрудом. Сказала бы об этом Мамке — получила бы его ломбардную стоимость. А так — в качестве месячного наказания загремела в уличные бабочки. И на третий день вы подвернулись. Драка, разборки… Может быть, и встало все на свои места, если бы вы не подложили в сумочку наркотик!
Она с осуждением посмотрела в сторону Катышева и лихо опрокинула в рот остатки водки.
— Горе мое, горюшко! — изящным сопрано вдруг тонко запела Ляля, демонстрируя гостеприимным оперативникам, что не зря в свое время училась в театральном институте. — Где ты, моя волюшка!
— Э, подруга, ты где находишься? — соскочил со стула Золотарев. — Тут тебе не консерватория!
Ляля замолчала, сложила локти на стол, опустила на них голову и зарыдала:
— И перед Женькой я виновата! — Она подняла
