Турцию для личной встречи с представителем СИС.
Рамазанову нетрудно было догадаться, что за Османом стоят Тарлан, Мехмет и Кларк. Враги хотят разведать положение дел у Гоцинского. Он ввел Урахова в курс последних событий, рассказал об Османе и договорился познакомить его с ним...
...Кудаев и Мустафаев, возвращаясь от родника, протекавшего в ущелье недалеко от селения Дай, заметили группу людей, лежавших под большим кустарником. Согласно договоренности, Гарцилов должен был под соответствующим предлогом повести Гоцинского и нескольких мюридов по тропинке, что проходила недалеко от места засады. Сотрудники оперативной группы намеревались их задержать. Однако преждевременное появление в районе засады людей вызвало подозрение у чекистов.
Пользуясь ночной темнотой, Кудаев и Мустафаев осторожно подошли к кустарнику с другой стороны и стали прислушиваться к разговору. Из первых же донесшихся до них слов они поняли, что Гарцилов выдал бандитам место засады. А Гоцинского среди них вообще не было.
Мустафаев и Кудаев быстро вернулись к месту своей стоянки. Так как бандитов было намного больше, чем участников оперативной группы, к тому же лжеимамом тут и не пахло, руководитель засады Гудков приказал сняться с занятой позиции.
Гоцинский оказался хитрее, чем Бархударов и Кудаев, которые не приняли во внимание силу религиозного фанатизма. Они не предполагали, что враги еще не раз будут спекулировать «священной книгой» в своих гнусных целях...
На хуторе Нижелой, где в последнее время скрывались бандиты, Гоцинский решил подвергнуть Османа такому же испытанию, какое он устроил ранее Гарцилову — поклясться на Коране. Тот сделал вид, что это его обижает.
— Уважаемый имам, я не с пустыми руками, у меня письмо от Тарлана. А устраиваемые вами испытания я принимаю за оскорбление. Подобные приемы могут оттолкнуть от вас не только меня, но и людей, которых я представляю, — сказал Осман, отложив в сторону Коран, к которому он только что прикоснулся губами.
— Что вы обижаетесь, дорогой кунак, — ответил лжеимам. — То, что я сделал, ни в коей мере не должно оскорбить вас. Просто мы беспокоимся о том, чтобы в наши ряды не попали советские шпики. ОГПУ направило ко мне одного горца и хотело с его помощью поймать меня, но ничего не вышло. Этот горец, — фамилия его Гарцилов, — оказался настоящим правоверным мусульманином и перешел на мою сторону. Одного только я не понимаю, на указанном им месте чекистов, мечтающих поймать меня, почему-то не оказалось.
— На эту тему, имам, мы поговорим без свидетелей, — заметил Осман.
Когда они остались вдвоем, Осман передал лжеимаму письмо Тарлана. Письмо произвело на Гоцинского сильное впечатление. Он сразу разговорился, перечислил все данные о подготовленных им подпольных бандповстанческих силах, проинформировал о том, что он на днях собирается созвать съезд. В то же время лжеимам высказал жалобу в адрес Ахмедхана Аварского, который, по его мнению, оказывает повстанцам недостаточную помощь из-за границы.
Перед тем как лечь спать, Осман намекнул Гоцинскому, что в отсутствии в назначенном месте чекистов виноват не кто иной, как Гарцилов, который, возможно, предупредил их, чтобы в последующем спасти свою шкуру.
15 апреля 1924 года на хуторе Нижелой открылся «съезд» руководителей бандповстанческих групп, кадиев и кулацких элементов из некоторых аулов горной части Дагестана и Чечни. Среди участников сборища был и представитель грузинских контрреволюционеров. Председательствовал Гоцинский.
Первым выступил пришелец из Грузии. Назвав присутствующих мусульман братьями, он стал говорить о необходимости сокрушительным ударом разрушить гегемонию новой власти путем объединения народов Кавказа. «Цели можно достигнуть только объединившись. Советы должны уйти за Дон!» — этими словами грузинский контрреволюционер закончил свою речь.
Затем выступили некоторые кадии и кулаки, выразившие свою готовность поддерживать Гоцинского. В конце взял слово Нажмутдин. Проинформировав участников съезда о помощи, получаемой из-за границы, он заявил, что в момент выступления собранных им сил на помощь ему придут войска Турции, Англии и Франции и что во главе объединенных армий союзников будет снова Тарлан.
Гоцинский вытащил из кармана письмо Тарлана и начал громко читать его:
«...Примите, отцы, братья и сестры, мой сердечный привет и пожелания. Все считают меня виновным в гибели многих лучших людей в двадцатом году. Это правда. Я и сам чувствую себя виновным, но наряду со мной виновны и другие...» (в числе их автор письма назвал и Гоцинского, но тот свою фамилию не прочитал).
«...Когда после нашего поражения, — продолжал читать Гоцинский, — я уехал в Турцию, я не бросил наше святое дело и продолжаю работать. Теперь у нас все готово. Я иду вместе с войсками, — будет большой бой! И тогда вернутся навеки на Кавказ счастье и покой, отнятые у нас гяурами...»
Гоцинский объявил, что Тарлан скоро пришлет медали для награждения самых верных борцов «за горскую независимость».
Участники «съезда» единогласно решили после уразы-байрама готовиться к борьбе...
В честь окончания работы «съезда» Гоцинский приказал зарезать баранов и угостить гостей шашлыком и хинкалом.
Довольный самим собой Нажмутдин подошел к Осману, сидевшему среди гостей.
— Мой друг, Осман, понравился ли вам наш съезд?
— О, превосходно, имам. Я не думал, что вы способны на такое.
— Осман, вы, конечно, поняли, что кое-какие вещи я преувеличивал, но по-другому нельзя, иначе эти болваны могут не пойти за мной. Однако давайте ужинать, а потом вам срочно надо выехать в Батуми и перебраться оттуда в Турцию. Расскажете о всех моих делах и передайте Тарлану, Ахмедхану Аварскому и другим, как вы говорили, зарубежным хозяевам, чтобы они ускорили посылку мне оружия, боеприпасов и денег. Ахмедхану скажите, что я даю ему право вести переговоры с нашими союзниками. Будущее наше государство должно ориентироваться на Англию и Турцию...
Перед самым отъездом Осман спросил:
— Имам, а где этот ваш Гарцилов?
— А я забыл вам о нем сообщить. Бедный Гарцилов прошлой ночью упал с обрыва и разбился насмерть.
— Правильно поступили с ним, имам. Он мог бы в любое время предать вас Советам так же, как он предал
