когда я увидела его в одном из коридоров.
На его губах появляется довольная ухмылка.
— Хорошо.
Еще раз окинув взглядом комнату, я подхожу ближе к Александру.
— Другие ученики все еще издеваются надо мной.
Он поднимает на меня бровь.
— И что?
— Мы заключили сделку.
— Я обещал не дать Томасу убить тебя. Я ничего не говорил о том, чтобы все остальные перестали над тобой издеваться.
— Но… — Раздражение и замешательство захлестывают меня. — Но ты сказал, что меня никто не тронет. Потому что я… — Я неловко опускаю руки и прочищаю горло, прежде чем закончить фразу. — Потому что теперь я принадлежу тебе.
Эта чертова ухмылка на его лице растет. Но он ничего не говорит, пробираясь ко мне.
Когда он достигает меня, он не останавливается. Его мускулистое тело продолжает двигаться, и если я не хочу быть сбитой им, то должна позволить ему оттеснить меня к стене. Моя спина соприкасается с гладкими деревянными панелями, раздается тихий стук.
Александр двигается, пока не оказывается всего в одном шаге от меня.
— Да, теперь ты принадлежишь мне. А это значит, что я решаю, кому и что с тобой делать.
— Значит, ты позволишь им и дальше издеваться надо мной?
— Ты не дала мне повода быть великодушным, так что да.
— Я умоляла тебя вчера на коленях.
Его пальцы пробегаются по моим ключицам, вызвав у меня непроизвольную дрожь удовольствия.
— И ты выглядела так хорошо, что я заключил с тобой сделку, чтобы Томас не убил тебя. Но я ничего не обещал насчет издевательств остальных. — В его глазах появляется злобный блеск, когда он качает головой. — Но, если ты хочешь заключить еще одну сделку на этот счет, я слушаю.
Во мне вспыхивает гнев, и я толкаю его в грудь.
— Пошел ты!
Его рука взлетает вверх и обхватывает мое горло. Затылок бьется о дерево, когда он прижимает меня к стене и теснит в моем пространстве. Я чувствую, как его мощные мускулы надавливают на мое тело.
Меня обдает жаром.
— Следи за языком, — предупреждает он низким голосом. — Или я могу сделать именно это.
У меня учащенно забилось сердце, и странное чувство темного желания охватило меня.
Александр медленно проводит взглядом по моему телу. Когда он снова встречается со мной глазами, на его губах появляется лукавая улыбка.
— Тебя это возбуждает?
Да. Понятия не имею, как и почему, но, ей-богу, то, как он командует ситуацией, действительно меня заводит. Черт, должно быть, со мной что-то не так. Мое тело трепещет от запретного возбуждения, но я отказываюсь дать ему это понять, поэтому вместо ответа я просто молча смотрю на него.
Он снова скользит взглядом по моему телу, ухмыляется, а затем наконец отпускает мое горло. Я провожу по нему рукой, пока он отступает назад.
Подойдя к одному из книжных шкафов, он берет старинные песочные часы с бледным песком в них. Затем он подходит к своему столу. Я отхожу от стены и придвигаюсь к нему, а он поворачивается ко мне лицом.
— Когда я переворачиваю эти песочные часы, начинается наше время, — заявляет он. — И пока в них еще есть песок, ты принадлежишь мне. Телом, разумом и душой.
— Я не твоя рабыня.
— На ближайший час — да.
Я насмехаюсь и цокаю языком, отводя взгляд.
— Посмотри на меня, — приказывает он.
Во мне вспыхивает раздражение, но я возвращаю взгляд к нему.
Власть и абсолютный авторитет накатывают на него, как черные волны, когда он смотрит мне в глаза.
— В течение следующего часа ты не сможешь возражать против того, что я тебе прикажу. Ты будешь беспрекословно подчиняться каждому моему приказу. Ты поняла?
Сердце нервно трепещет в груди.
Когда я слишком долго медлю с ответом, он резко бросает:
— Отвечай.
— Да, я поняла.
— Хорошо.
Несколько секунд он просто молча смотрит на меня, а на его губах играет острая улыбка.
Затем он переворачивает песочные часы.
Они ударяются о деревянный стол со зловещим стуком.
Я сглатываю вспышку беспокойства, глядя в непоколебимые глаза Александра.
— Все началось с того, что ты отказалась принять присягу на верность во время церемонии посвящения, — говорит он. — В той подсобке я предложил тебе шанс исправить эту ошибку. Ты им не воспользовалась. Сегодня ты, наконец, примешь все.
У меня сводит желудок.
По-прежнему стоя рядом со своим столом, он подергивает двумя пальцами в мою сторону.
— Идем.
У меня в животе словно буря бабочек кружится, но мне удается сохранить нейтральное выражение лица, пока я сокращаю расстояние, между нами.
— Помнишь, что я просил тебя сделать тогда? — Спрашивает он, когда я останавливаюсь в двух шагах от него.
— Ты хотел, чтобы я присягнула тебе на верность в частном порядке.
— Именно так, Оливия.
Я качаю головой.
— Я не помню.
Он весело вздохнул.
— Ну, после сегодняшнего вечера ты никогда не забудешь. Я сказал тебе, что меня можно убедить забыть о твоем неповиновении, если ты встанешь на колени, прижмешься лбом к полу и поклянешься мне в повиновении, а потом вылижешь мои туфли.
У меня неестественно пересохло во рту.
С жестокой улыбкой на губах он бросает укоризненный взгляд на пол перед своими ногами.
— Ну что ж, тогда вперед.
На мгновение я не могу заставить свое тело двигаться. Мой разум застыл, а сердце колотится так громко, что я слышу, как кровь хлещет из ушей. Александр действительно собирается заставить меня вылизывать его ботинки.
Черт, может, мне стоило позволить Томасу убить меня вместо этого?
На меня нахлынула стальная решимость. Нет, я сильнее этого. Я пережила гораздо худшее. Что бы ни случилось, я не позволю кому-то вроде Александра Хантингтона сломить меня.
Глубоко вздохнув, я опускаюсь на колени. Его блестящие глаза следят за мной. Я отгоняю странную дрожь, пробежавшую по позвоночнику от того, как он смотрит на меня, и вместо этого разрываю зрительный контакт. Сделав еще один вдох, я упираюсь ладонями в пол перед его ногами, а затем наклоняюсь, чтобы прижаться лбом к полированным половицам.
Я ломаю голову, отчаянно пытаясь вспомнить клятву, которую нам велели произнести лидеры фракций. Через четыре очень напряженных секунды слова, наконец, зазвучали в моей голове.
— Я клянусь в верности Университету Хантингсвелл, — говорю я, склонив голову. — Я клянусь подчиняться правилам, установленным президентом. Я клянусь никогда не выдавать лидеров фракций. И я клянусь во всем подчиняться Александру Хантингтону IV, начиная с сегодняшнего дня и до моего последнего дня в кампусе.
В комнате воцаряется тишина. Она настолько громкая, что я почти чувствую, как она давит на мои барабанные перепонки.
