что г-ну Шуленбургу следовало бы договориться с Молотовым о содержании и тексте писем, а также о совместном коммюнике.
Шуленбург выслушал мое заявление довольно бесстрастно и затем
ответил, что он, собственно, разговаривал со мной в частном порядке и сделал свои предложения, не имея на то никаких полномочий. Он вел эти переговоры со мной как посол в интересах добрых отношений между нашими странами. Он, Шуленбург, не может продолжить этих переговоров в Москве с Молотовым, так как не имеет соответствующего поручения от своего правительства. В настоящее время он сомневается даже, получит ли он такое поручение. Он, конечно, сделает все, чтобы такие полномочия получить, но он не уверен, что их получит. Они в германском посольстве, конечно, обратили [внимание] на шаги, предпринятые в последнее время Сталиным, т. е. на заявление советского правительства о прекращении деятельности в СССР дипломатических миссий Норвегии, Бельгии и Югославии135. Посольство и представитель Германского информационного бюро своевременно телеграфировали об этом мероприятии советского правительства в Берлин, но, насколько им известно, германская пресса еще никак не реагировала на это событие. Конечно, не исключено, что германская печать в ближайшее время еще откликнется на заявление советского правительства [Опровержение ТАСС от 9 мая 1941 г. о том, что Советский Союз концентрирует крупные военные силы на западных границах]. Не исключено, что они в своем посольстве не заметили (пропустили) такого сообщения, может быть, вследствие радиопомех или по причине расстройства аппарата «Сименс-Хелл», по которому они получают информацию из Берлина.
Однако, во всяком случае,
отсутствие немедленной реакции Берлина обращает на себя внимание, и это заставляет его, Шуленбурга, сомневаться в том, получит ли он поручение из Берлина вести в Москве переговоры о содержании письма Сталина Гитлеру и о последующем коммюнике. Было бы хорошо, чтобы Сталин сам от себя спонтанно обратился с письмом к Гитлеру. Он, Шуленбург, будет в ближайшее время у Молотова (по вопросу обмена нотами о распространении действия конвенции об урегулировании пограничных конфликтов на новый участок границы от Игорки до Балтийского моря), но, не имея полномочий, он не имеет права затронуть эти вопросы в своей беседе.
Хорошо бы, если Молотов сам начал бы беседовать с ним, Шуленбургом, на эту тему или, может быть, я, Деканозов, получив санкцию здесь, в Москве, сделаю соответствующие предложения в Берлине Вайцзеккеру или Риббентропу. Он же, Шуленбург, подчеркивает еще раз, что свои предложения он сделал, не имея на то полномочий. В процессе разговора Ш[уленбург] давал понять, что у Берлина нет оснований давать ему полномочия и что он, Шуленбург, сомневается, что если бы он даже поставил сам этот вопрос, то такие полномочия он получил бы.
При этом он несколько раз «просил» не выдавать его, Шуленбурга, что он внес эти предложения. Я ответил, что в связи с моим отъездом Шуленбург, очевидно, продолжит свои переговоры с Молотовым. Шуленбург заявил, что он постарается сделать все возможное в этом направлении»136.
Характерно, что Сталин в поступившей к нему «Записи беседы с германским послом Шуленбургом» Деканозова, состоявшейся 12 мая 1941 г., подчеркнул красным карандашом только фразу из всего текста, когда речь шла о пересказе беседы о бомбардировке англичанами германских города: «Шуленбург отметил, что Берлин мало страдает от бомбардировки. Кажется, довольно сильные разрушения причинены в Бремене, Киле, Гамбурге. По его убеждению, никакая американская помощь Англии не в состоянии изменить чего-либо в тех более выгодных стратегических позициях, которые занимает Германия против Англии. Кроме того, по его мнению, недалеко то время, когда они (воюющие стороны) должны прийти к соглашению, и тогда прекратятся бедствия и разрушения, причиняемые городам обеих стран (выделено мной. — М.А.)»137.
Итак, как следует из записи беседы Деканозова с германским послом, Сталин с Молотовым полагали, что разговор об улучшении взаимоотношений имеет перспективы на успех и готовы были пойти на обмен письмами, но только между Германией и СССР. Не следует исключать, что такое письмо Гитлеру уже было отправлено, и на него был получен ответ.
Именно поэтому были оставлены без внимания рекомендации, высказанные Шуленбургом: в Москве Молотову взять на себя инициативу обсуждения текста писем с германским послом, а в Берлине — Деканозову, получив санкцию в Москве, сделать соответствующие предложения Вайцзеккеру или Риббентропу.
Со своей стороны, Шуленбург, не будучи уполномоченным для ведения переговоров об обмене письмами, в переписке с министерством иностранных дел Германии продолжал умалчивать не только о содержании проведенных бесед с Деканозовым, но даже о самом факте таких бесед. Вместе с тем он всячески пытался довести до Риббентропа, а через него — до Гитлера мысль о том, что Сталин сделает все, чтобы не допустить «столкновения с Германией». Шуленбург утверждал, что всего несколько дней нахождения И.В. Сталина в новой должности уже являются тому подтверждением. 12 мая он докладывал в Берлин:
«Если бросить взгляд на официальные заявления и законы, обнародованные с момента принятия Сталиным должности, которые в известной мере могут быть приняты во внимание, можно сказать, что в первоначально распространяемой иностранными корреспондентами, особенно японским агентством Домей, версии, что назначение Сталина легализует существующее положение и что все прочее останется по-старому, было, несомненно, обойдено существо дела.
Все заявления и законы, о которых идет речь, касаются сферы внешней политики. Сюда включаются: 1. Опровержение ТАСС о якобы сосредоточивающихся на западных границах Советского Союза крупных вооруженных силах и т. д. 2. Закон о восстановлении дипломатических званий (посол, посланник, поверенный в делах). 3. Решение о закрытии посольств Бельгии, Норвегии и Югославии и 4. Правительственное решение об установлении дипломатических отношений между Советским Союзом и Ираком.
Обеспечивая им свои собственные интересы, эта манифестация намерений сталинского правительства рассчитана в первую очередь на ослабление напряженности между Советским Союзом и Германией и на создание в будущем лучшей атмосферы. Прежде всего, это следует из того, что лично Сталин всегда стоял за дружеские отношения между Германией и Советским Союзом.
Само собой разумеется, что здешний дипломатический корпус строит множество догадок о том, что побудило Сталина принять эту конституционную должность в такое время. Примечательно, что предположения расходящихся во мнении кругов совпадают в том, что Сталин ведет политику на сближение с Германией и Осью.
По-моему, можно с очевидностью предположить, что Сталин поставил перед собой политическую цель, представляющую для Советского Союза первостепенную важность, цель, которую он надеется достичь путем своего личного участия. Я твердо убежден, что в международной ситуации, которую он считает серьезной, Сталин поставил своей целью предохранение Советского Союза от столкновения с Германией (выделено мной. — М.А.)»138.
15 февраля начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта издал руководящие указания по «маскировке», имеющей целью «скрыть от противника подготовку к операции «Барбаросса»».
