– Хорошо-хорошо, – прошипел Симон. – Может, в другой раз. А сейчас я… скажем, немного спешу. Поэтому прошу…
Райзер прижал палец к губам и ухмыльнулся.
– Не надо ничего объяснять. Я знаю, что тебя и твою спутницу разыскивают из-за ночного пожара.
– Но откуда… – начал Симон.
– Мы, нищие, много чего знаем, – перебил его шепотом старик. – Люди думают, что мы кучка вшивых, голодных отбросов, которые за каждым грошом ползать готовы. Но в действительности мы посильнее некоторых гильдий будем. – Он подмигнул. – У нас даже своя резиденция имеется, пусть и не такая роскошная, как у торговцев, пекарей или ювелиров. Поверь мне, от нас ничего не укроется.
– Ты же не выдашь меня? – прошептал Симон.
Райзер в ужасе замотал головой.
– Выдам своего спасителя? Я похож на Иуду? Я хочу помочь тебе!
– Но как ты хочешь это сделать? – спросил юноша.
– Для начала мы спрячем тебя и твою подругу, – ответил нищий. – Я уже отправил в «Кит» посыльного, он приведет ее к нам. Еще я слышал, что вы хотите узнать что-нибудь насчет убийства в купальне. Посмотрим, может, удастся что-нибудь для вас выяснить.
– Но это невозможно! – воскликнул Симон. – Мы еще ни с кем не говорили про убийство!
– Да что ты? А ваш вчерашний разговор перед домом цирюльника? – Ганс Райзер снова ухмыльнулся. – В Регенсбурге и у стен есть уши, и большинство этих ушей принадлежит нам, нищим. Ну, хватит пялиться как дурак, идем.
Симон нерешительно последовал за ним.
– Куда мы идем?
Райзер оглянулся через плечо и подмигнул лекарю.
– К королю нищих. Я уже говорил с ним, он тебя примет.
– К кому?
Старик захихикал.
– Главе нашей гильдии, дурья твоя башка. Тебе повезло, получить от него приглашение – большая честь. Давай, идем живее, пока тебя стражники не сцапали.
Симон покачал головой и последовал за стариком по лабиринту тесных улочек и грязных дворов. По мелькающим теням он понимал, что они не одни.
Магдалену разбудил громкий стук, который постепенно перерос в невыносимый грохот. Она собралась уже вскочить и наградить наглеца перед дверьми хорошей затрещиной, но вовремя поняла, что грохотало вовсе не снаружи, а в ее голове. Дочь палача приподняла слипшиеся веки, но в тот же миг снова зажмурилась – перед глазами молнией сверкнули яркие вспышки. Со второй попытки удалось осторожно проморгаться, и Магдалена зашарила рукой в поисках кружки с водой, которая, как она помнила, еще вчера стояла возле кровати. Нащупала ее и выплеснула холодное содержимое себе на лицо. Отфыркиваясь, она встряхнула волосами, гул в голове стих, но начала волнами накатывать головная боль.
При мысли о волнах Магдалене стало дурно.
Она поборола тошноту и попыталась вспомнить события прошлой ночи. Пожар в доме цирюльника, бегство, возвращение в трактир… Девушка осталась внизу в общем зале и показала собравшимся мужчинам, что невосприимчивость к алкоголю зависела вовсе не от массы тела и многолетней практики. Куизли все поголовно славились своей устойчивостью к опьянению. Перед казнями отец Магдалены каждый раз напивался до такой степени, что под утро Анне-Марии приходилось с руганью и проклятиями тащить мужа в кровать. И всего через пару часов палач непостижимым образом шагал к эшафоту совершенно трезвым. Хотя вид у него в эти мгновения был до крайности свирепый – наружность в день казни для палача очень даже подходящая. Невосприимчивость к алкоголю Магдалена, видимо, унаследовала от отца. К тому же всю прошлую ночь она то и дело съедала по нескольку черных кофейных зерен, которые так любил Симон. Это помогло ей сохранить более-менее трезвый рассудок.
«Симон?»
– Симон? Ты здесь? – просипела она, но нашарила рядом с собой лишь пустую простыню.
Должно быть, лекарь уже спустился вниз. Интересно, злится ли он еще за то, что вчера она осталась кутить с мелким венецианцем? Магдалена распахнула дверь и, морщась от головной боли, спустилась по лестнице в общий зал. Ноздри защекотал чарующий запах жареного сала, и в животе у нее требовательно заурчало. За стойкой в зале стояла хозяйка и как раз собиралась глотнуть крепкого вина из кружки. Завидев Магдалену, старуха показала на кухонную дверь позади себя.
– Если своего собутыльника разыскиваешь, то он внутри, – проворчала она и снова приложилась к кружке.
Магдалена кивнула и направилась в закоптелую кухню, где громадная печь потрескивала поленьями.
– Симон? – позвала она.
Но возле очага стоял только Сильвио Контарини и помешивал в горшке длинной ложкой. Рядом на сковороде шипел кусок сала, и всю комнату наполняли приятные запахи.
– Ну как, выспались? – Венецианец подмигнул Магдалене и кивнул на сковородку. – Я как раз готовлю старинное итальянское блюдо по домашнему рецепту. Uova strapazzate allo zaferrano. Яичница с шафраном и салом. Вам положить немного?
Вообще-то Магдалена собиралась лишь выяснить, куда подевался Симон, но, увидев, как золотистая яичная масса с шипением растеклась по сковородке, устоять не смогла. Она кивнула, и рот ее наполнился слюной.
– Да… только немножко.
Подобно умелому виночерпию, Сильвио поставил на стол тарелки и ножи с ложками и разлил из графина разбавленное вино.
– Лучшее средство от похмелья, – сказал он и, ухмыляясь, наложил ей огромную порцию яичницы с салом. – Кроме того, от него у любой ragazza[13] щеки просто пылают. Надеюсь, вас не смущает, что я обращаюсь с вами как с девочкой? На вид вы очень… скажем так, очень юны.
– Этим летом мне исполнилось двадцать четыре, если вам так уж хочется знать. Так что не нужно кланяться, когда вы ко мне обращаетесь.
Магдалена едва заметно улыбнулась и уставилась в тарелку. Она никогда еще не видела яичницы настолько желтой. Она сверкала, словно жидкое золото.
– До чего же красиво, – пробормотала девушка.
– Это все шафран, – пояснил Сильвио, заметив изумление Магдалены. – Я люблю, чтобы яйца блестели желтым, как солнце.
– Но шафран, не слишком ли он дорог? – смущенно спросила Магдалена.
Она слышала, что приправы продавались на вес золота. Поэтому торговцы нередко смешивали их с растертой календулой, хотя это и грозило им высокими штрафами.
Венецианец пожал плечами.
– Еда, питье, любовь… Есть вещи, экономить на которых не стоит.
Магдалена кивнула с набитым ртом.
– На вфус восфифиелно.
– Pardonate?
Она вытерла жир с губ.
– Я говорю, на вкус восхитительно. А вы случайно не знаете про напиток, называемый кофе?
Сильвио закивал.
– Caffé! Ах, изумительный отвар! Если бы я знал, что вы его пьете, то я бы отправил на рынок…
– Не утруждайтесь, – перебила его Магдалена. – Мой Симон всегда носит при себе немного зерен. Я просто подумала, что с яйцами хорошо пилось бы.
Магдалена вдруг вспомнила, для чего, собственно, явилась на кухню. Она съела еще кусочек и быстро встала из-за стола.
– Вы Симона случайно не видели?
– Вашего угрюмого amico? – Сильвио театрально закатил глаза. – No! Может, вы хоть ненадолго забудете о нем и немного со мной… come si dice… побеседуете?
Магдалена улыбнулась.
– А вчера вам разве не достаточно было? – Она направилась к выходу. – Но насчет кофе и приправ мы еще побеседуем как-нибудь. А пока спасибо вам.
Щуплый венецианец воздел руки к небу.
– Вы несправедливы ко мне! Позвольте мне хотя бы сопровождать вас. Я этот город знаю не хуже Венеции. И наверняка смогу помочь вам отыскать вашего друга.
Магдалена вздохнула.
– Как скажете. Все равно в покое не оставите.
Они вместе вышли на залитую дневным светом улицу. Солнце так сильно слепило Магдалену, что она и не заметила, как на другой стороне улицы притаился сгорбленный человек и внимательно за ней наблюдал.
Симону приходилось прилагать все усилия, чтобы не потерять Ганса Райзера из виду. Нищий то и дело сворачивал в проходы, каждый теснее предыдущего. При этом он часто ощупывал стены домов – видимо, зрение у Райзера восстановилось еще не полностью. Поэтому Симон пытался заставить его надеть повязку, если тот не хотел снова ослепнуть. Но старик каждый раз отмахивался.
– И кто тогда поведет тебя к королю? – ворчал он и ковылял дальше по мрачным переулкам.
Они перебирались через кучи нечистот, гнилых овощей и трупов животных, сваленных по переулкам. Солнце здесь палило как нигде больше, и вонь стояла настолько невыносимая, что Симону приходилось зажимать рот и нос рукавом, чтобы не сдуреть.
– Долго еще? – в который раз спросил он у старика, но тот лишь нетерпеливо помотал головой и проворчал:
