запыхавшись, сообщили, что за деревней на проселочной дороге они заметили облачко пыли. Значит, едет!..
Ноги сделались непослушными, вялыми какими-то, когда Галдан увидел смуглолицего человека в гимнастерке, а подле него молодую женщину с большими синими глазами. Он не сразу узнал отца, а когда узнал, не нашел в себе сил подойти к нему, так и стоял и смотрел, как они зашли в дом. И уж потом поплелся следом за ними.
— Знакомьтесь, это моя жена, — сказал отец.
Галдан к тому времени уже пришел в себя, у него радостно светились глаза и он не сразу понял, о чем сказал отец, и очень удивился, когда увидел на лицах присутствующих растерянность и смущение, а потом услышал недовольный голос тетки:
— Приезжие, по нашему старому обычаю, никогда раньше хозяев не говорят о своих новостях.
Он внимательно посмотрел на отца, а потом на ту женщину, и обидно сделалось ему, и горько, и он хотел убежать, но отец взял его за руку и притянул к себе.
Рано утром отец и молодая женщина пошли на речку купаться. А потом они долго лежали на песке и загорали, а деревенские мальчишки с усмешкой говорили Галдану:
— Чего это они, а?.. Совсем уже стыд потеряли.
В полдень, когда тетка убирала со стола, отец сказал ей едва ли не с досадою в голосе:
— Если бы не она, я б, наверно, не выжил… А вы так принимаете ее… Нехорошо!
— А что я?.. — ответила тетка. — Да я не против, живите как знаете. Только вот ребенка жалко. Он никак не привыкнет, что отец вернулся не один, и переживает. Ты бы хоть поговорил с ним, может, он и оттает.
Но отец так и не поговорил с Галданом. А через неделю он оседлал председателева коня и поехал в райцентр, в военкомат. Вечером того же дня этот конь проскакал по деревенской улице и был он без седока, а седло сползло набок. Галдан увидел, забежал в избу и через минуту-другую они с той женщиной торопливо обогнули скотный двор, вышли за околицу деревни и тут увидели отца — он лежал на земле, весь в крови, и, кажется, был пьян…
Впрочем, после этого случая Галдан ни разу не видел отца не то чтобы пьяным, а даже слегка выпившим. А скоро он и та женщина уехали в Ленинград, отец прослужил там еще год и вернулся домой уже один.
Галдан никогда не говорил с отцом о той женщине. И неудобно было, и совестно, понимал, что из-за него отец так и остался в бобылях. Нет, он не обижался на отца, и зря тот переживал и думал, что виноват перед сыном. Не было никакой вины, он сам придумал ее.
— Пашкин дед погиб на войне, — негромко сказал Егор. — И мой тоже… Не вернулись с войны и братья отца, молоденькие, еще не успели жениться. А теперь я один ношу их фамилию.
— Страшное это дело, война, — сказал старик, положа руку на плечо Пашке.
Они так и не заснули до самого утра, говорили обо всем, что волновало их, тревожило.
IV
А на рассвете Егор с Пашкою ушли искать следы зверя. Быть может, им повезет и они добудут сохатого или изюбра. Если же не сумеют отыскать звериные следы в буреломах и чащобах, то спустятся к Нижней Ангаре, куда зверь приходит на водопой.
Спустя немного вышли из зимовья и отец с Галданом, чтоб посмотреть, есть ли нынче соболь да белка, а заодно и запастись дровами.
Они пришли в зимовье в полдень. Егорки с Пашкой еще не было. Не появились они и к тому времени, когда начало темнеть. И отец забеспокоился:
— Куда парни подевались? Я же просил их вернуться до заката солнца.
— Не волнуйся, все будет хорошо.
— Дай-то бог!.. Только бы они не перешли на ту сторону Нижней Ангары, там заповедник… Представляешь, какой поднимется шум, если Егор с Пашкой подстрелят зверя на территории заповедника?.. Но да неужто у них ума не хватит сообразить, что можно делать, а чего нельзя?.. Во всяком случае, Егор-то должен знать, что там, на территории заповедника, никакая лицензия не поможет.
Старик вышел из зимовья, долго стоял и слушал… Но было тихо, и тогда он решил развести костер, подумав, что если парни заблудились, то, увидев огонь, пойдут на него.
Он так и сделал. Появился Галдан, и старик сказал все с тем же беспокойством в голосе:
— А если парни наткнутся на медведя? Нынче орехов да ягод было мало, он не нагулял жир и оттого не ложится в берлогу. И бродит по тайге злой, страсть…
На рассвете отец с Галданом отыскали на снегу следы Егора и Пашки и пошли по ним. Ближе к полудню спустились к Нижней Ангаре, а потом перешли на ту сторону. Здесь решили передохнуть, но только прислонили ружья к сухостойному дереву, как раз за разом прогремели три выстрела. Тревожное эхо пронеслось над тайгою, и не успело оно затихнуть, как старик с сыном уже снова, то и дело запинаясь о пни и гнилые лежаки, шли в ту сторону, откуда стреляли.
— Парни, кажется, заблудились и теперь подают нам сигналы, — сказал старик, но сказал не очень-то уверенно, знал, когда стараются привлечь к себе внимание, обычно стреляют с большими паузами между выстрелами, а тут все было как раз наоборот.
Но вот над тайгою, в той стороне, куда они шли, поднялся синеватый шлейф дыма.
— Это наверняка наши ребята, — весело сказал Галдан, — жарят печенку.
— Не знаю, не знаю, — хмуро ответил отец.
…Они подошли к костру. Возле высокой разлапистой ели, у самого изножья ее, вытянувшись на спине, лежал Пашка. Старик подошел к нему, дрожащей рукою прикоснулся к его голове и увидел, что нога у Пашки перевязана.
— Что случилось?
— Вот этот человек спас нас, — сказал Егор и подвел отца
