Когда чистое отделилось от нечистого, здоровое от зараженного, почему не сумели русские люди сберечь чистоты, обретенной молитвами праведников, подвигами героев, трудом народа?
Ведь князь Мстиславский, Романовы и все остатки Семибоярщины торопливо расползлись по своим поместьям, попрятались от страха, испытанного на Каменном мосту. Им, как деликатно выразился историк, неловко было оставаться в ней подле воевод-освободителей…
Так пусть бы и сидели там, исчезая в исторической тьме… Нет же! Почти насильно вытащили их из нор и привезли, чтобы сплели они новую сеть, в которую уловят Русь теперь уже на триста лет…
Как это похоже на наши дни, когда тасуется одна и та же колода бездарных, вороватых политиков! Из партии в партию, от одного президента к другому!
И только удивляешься, вглядываясь в события Смуты, как стремительно
нечистое сумело вернуть себе господствующее положение.
Еще в ноябре, когда шло сражение, когда брали Москву, князь Дмитрий Пожарский был бесспорным, как говорят теперь, лидером. Он подписывал все государственные документы, и все соглашались, ибо он и был спасителем Отечества.
И вот прошло совсем немного времени, съехались в Москву в январе 1613 году выборные люди, и что же?
Служилые люди, составлявшие основу ополчения, Дмитрия Пожарского, по обычаю того времени, начали расходиться в свои уезды «по домам». Старорусские люди, они считали, что сделали свое дело и освобождением Москвы поход, в котором они участвовали, завершен. Они не сомневались, что так же совестливо и бескорыстно будет исполнено дело начальствующими людьми.
Другое дело казаки…
Десятилетие, проведенное возле разных воров, научило их, надеясь на Божию помощь, не плошать самим. Они знали, что мало победить. Надобно посадить на трон своего человека…
Как говорит летописец, уже к концу года «люди с Москвы все разъехалися», остались только казаки да московские дворяне – та гремучая смесь, в которой и рождались все заговоры и предательства последнего времени.
Князь Дмитрий Пожарский, разумеется, понимал, что происходит, но бессилен был противостоять московской подлости и хитрости. Когда он только попытался похлопотать о выдаче жалованья служивым людям, составлявшим основу ополчения, его немедленно обвинили в попытке их подкупа…
«Многие же от вельмож, – указывает летописец, – желающи царем быти, подкупахуся многим и дающи и обещающи многие дары».
И случилось то, что случилось.
После роспуска городских дружин преобладание казаков стало очевидным, партия тушинских воров возобладала, и не случайно это было отмечено, как мы и говорили, самым первым решением Собора, пожаловавшим князю Д.Т. Трубецкому Важскую область.
Это не просто щедрое пожалование… Вага не совсем область, скорее государство. При Федоре Ивановиче она принадлежала Годунову, при Василии Шуйском – его брату Дмитрию…
Пожалование Важской области – знак, что главным человеком в Москве стал боярин Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, служивший у Тушинского вора, а не спаситель Отечества Дмитрий Михайлович Пожарский.
Это знак, что ревизии итогов «приватизации» Смутного времени не будет…
Еще 30 июня 1611 года, в самом начале освободительного движения, Земским собором было принято решение конфисковать земли у бояр-предателей. Тушинские приобретения подлежали отчуждению в пользу неимущих участников движения.
Теперь это решение отменялось.
Под дарственной грамотой на Вагу поставили подписи почти все члены Тушинской воровской Думы. Здесь – подписи Федора Борятинского и Дмитрия Черкасского, Михаила Бутурлина и Игнатия Михнева – любимого спальника Тушинского вора…
Вскоре Собор подтвердил официальным решением, что все приобретения и пожалования, сделанные от имени царя Владислава, аннулируются, но сохраняются основные владения членов Семибоярщины, а также пожалования Тушинского вора. Не зря ведь, в конце-то концов, не щадя своей головы, столько лет предавали и продавали бояре Русь.
С этими итогами приватизации связано и нежелание бояр избирать царя из своей среды. Во-первых, раболепствовать перед иностранцем для них было привычнее, а главное, менее обидно, чем перед своим, еще недавно бывшим ровней тебе… Во-вторых, царь-иностранец, если бы и стал плохо относиться к московским боярам, но равно плохо ко всем, и не стал бы заниматься перераспределением собственности между ними.
Эти резоны, составленные из жадности и корысти, зависти и ревности, самолюбия и глупости, показывают, насколько ничтожной после десятилетия предательств Родины и государей стала среда московской аристократии. Она выродилась, превратилась в исторический хлам, не способный, как и подтвердила дальнейшая история, уже ни к какому державному действию…
«Начальницы» хотели иноземного царя, говорит летописец, но «народы же ратные не восхотели ему быти»…
«Желание боярства, надеявшегося лучше устроиться при иноземце, чем при русском царе из их же боярской среды, – замечает С.Ф. Платонов, – встретилось с противоположным ему и сильнейшим желанием народа избрать царя из своих».
И когда стали решать на Соборе вопрос об избрании царя, первым постановлением Собора было
не выбирать царя из иностранцев.Постановление это можно было считать последней победой партии чистого, здорового… И хотя и не вернулись еще Москву главные представители Семибоярщины, но и эта победа далась нелегко…
Вырождение московского боярства и породило то агрессивное противодействие выдвижению князя Дмитрия Пожарского претендентом на царский престол. Как только прозвучало его имя, бояре сразу же распустили слух, будто князь истратил на подкуп выборщиков двадцать тысяч рублей [29] .
Впрочем, другие претенденты на престол – назывались кандидатуры Шуйского и Воротынского – тоже отпали сами собою.
Впрочем, иначе и не могло быть…
Противодействуя любой попытке выдвижения чистых русских патриотов, московское боярство обращалось в монолит, но внутри своего нечистого круга никакого единства у них не было и не могло быть.
Сподвижники Годунова и слуги Отрепьева, защитники Шуйского и сообщники Тушинского вора, недоброжелатели Владислава и убийцы Федора Годунова… Все эти люди и не могли объединиться ни в чем, кроме страха перед расплатой за совершенные преступления.
«Много избирающи искаху… – говорит летописец. – И та ко препроводиша не малые дни».
4
Считается, что в результате основная борьба развернулась на Соборе между ставшим самым крупным русским землевладельцем князем Трубецким и партией Романовых.
Это не совсем так…
«Сознавая свое численное превосходство в Москве, казаки шли далее «жалования» и «кормов», – справедливо отмечает С.Ф. Платонов. – Они, очевидно, возвращались к мысли о политическом преобладании, утерянном ими вследствие успехов Пожарского. После московского очищения… главную силу московского гарнизона составляли казаки: очевидна мысль, что казакам может и должно принадлежать и решение вопроса о том, кому вручить московский престол»…
Мысль эта укреплялась по мере усиления преобладания казаков, и с каждым днем все далее и далее отодвигались фигуры Д.М. Пожарского, Д.Т. Трубецкого, И.М. Воротынского и других, так или иначе зарекомендовавших себя деятелей, а на первый план выдвигались (усилиями казаков) безликие кандидатуры – Михаила Романова (сына воровского патриарха Филарета) и «воренка» Вани (сына Марины Мнишек и еврея Богдан ко).
Сточки зрения казаков (и не только казаков), эти кандидатуры были предпочтительнее хотя бы уже потому, что молодые люди – Михаилу едва исполнилось шестнадцать, а «воренок» не вышел из младенческого возраста – ничего не понимали и ничего не умели… Ими легче было управлять. В результате, избрав совершенно ненужного им царя, казаки все равно получали бы передышку, по крайней мере, на несколько лет…
И если в этом конкурсе и учитывались личные качества претендентов, то только в отрицательном смысле.
«Воренок» был сыном еврея и польской шлюхи.
Это неплохо, но и родственники Миши Романова тоже так измараны, что и пятнышка чистого не найти на них… Отец двум ворам служил, а дядя, Иван Никитич Романов, энергичнее других «семибоярцев» настаивал на сдаче Кремля полякам… Трудно будет сыну такого отца, племяннику такого дяди, требовать наказания изменников.
Ума и у воренка пока нет, и у Михаила не шибко накопилось…
Это казакам нравилось, и трудно им было отдать предпочтение кому-либо…
Но против «воренка» – «Маринки с сыном не хотеть» – давало клятву все ополчение Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, и хотя казаки и не прочь были поквитаться с земцами, силы для этого не чувствовали.
Надо отдать должное умелой и слаженной работе команды Михаила Романова. Как велась обработка общественного мнения, видно из письма Федора Ивановича Шереметева Василию Васильевичу Голицыну…
