коробки.
– Феликс каждый день с ней танцует… Когда они не отправляются в путешествие на край света! Эти двое нашли друг друга.
Джулия улыбается сквозь слезы. Сколько семей утешила Элиана? А кто утешает ее? Каково это – жить рядом с теми, кто скоро умрет? Джулия злится на себя, что так раскисла.
– Простите… Простите меня, вам, наверное, уже надоело нянчиться с родственниками…
– Не извиняйтесь. Горевать – естественное человеческое чувство, – успокаивает ее Элиана. – Тяжелее всего не больным, а близким. Для них этот дом – как вокзал перед большим путешествием. Перрон, на котором надо попрощаться. Хорошо, что наши постояльцы часто выглядят веселее посетителей!
От медсестры с большими светлыми глазами исходит спокойствие, сияние. Соприкасаясь со старостью, она обрела мудрость и безмятежность, которым Джулия завидует.
– Сегодня смерть под запретом. Ее прячут, отрицают. Неудивительно, что встреча с ней пугает. И старость нас пугает, и болезни – их тоже прячут. Родственники приходят, у них в глазах всегда один и тот же вопрос: «Неужели я следующий в этом списке?» Они сразу представляют себе, как через тридцать или пятьдесят лет будут сидеть в кресле-каталке, все на свете позабыв… Раньше не задавали столько вопросов, и было лучше. А теперь люди хотят все сами решать, все контролировать – и пол ребенка, и дату своей смерти. Но правда в том, что мы лишь часть целого, и мы над ним не властны. Если ослабить хватку, будет только лучше – вы не находите?
Джулия вспоминает советы Феликса. Книгу, которую никак не может написать. Антуана.
– У жизни больше фантазии, чем у нас, – улыбаясь, добавляет Элиана. – Надо позволить ей вести тебя, куда она пожелает.
Звонок. Кто-то из постояльцев. Медсестра смотрит на часы. Скоро одиннадцать.
– Пойдемте со мной.
Джулия идет за ней по пустым коридорам, заходит в комнатку, освещенную ночником. Комод, кровать и маленький гардероб, ничего лишнего, но уютно. Шкаф, наверху стоит раскрытый пустой чемодан. Вокзал перед большим путешествием. Сердце щемит. Слабый голос зовет на помощь из ванной:
– Элиана! Элиана, где я?
– Вы в «Бастиде у смоковницы». Теперь это ваш дом, – успокаивает старушку Элиана.
С кровати искоса смотрит кошка. Пушинка. Под руку с Элианой выходит Мадлена, растрепанная, в ночной рубашке. «Похожа на привидение», – думает Джулия, сразу устыдившись этой мысли.
– Что же будет на мой день рождения? – взволнованно спрашивает вязальщица, с трудом забираясь в постель.
– Большой праздник!
– С шариками?
– И конфетти.
Лицо Мадлены озаряется.
– А про свечки не забыли? Двадцать пять – не ошибитесь! Каждый день рождения нужно отмечать как последний. Это важно.
– Все есть – свечки, шарики и даже торт, – отвечает Элиана.
– Хочу есть.
Медсестра делает недовольную гримасу.
– Только одну, Мадлена. А потом – спать. Хорошо?
Она достает из большой круглой коробки на тумбочке конфету в золотой обертке. Вязальщица дарит ей свою самую прекрасную улыбку и шепчет:
– Только одну?
– Вы неисправимы, – улыбается Элиана и выдает вторую конфету.
«Шоколад? На ночь? Эта медсестра мне определенно нравится», – повеселев, думает Джулия. Мадлена торопливо разворачивает конфету и засовывает в рот. Она достает из ящика карманный фонарик и разглядывает фантик.
– Пушинка, слушай, – говорит она с набитым ртом. – «Есть только два способа прожить свою жизнь. Первый – так, будто никаких чудес не бывает. Второй – так, будто все на свете является чудом».
Мадлена в восторге. Она извлекает из ночной рубашки крошечный блокнот на веревочке и прилежно пишет тонкими скрюченными пальцами. Джулия улыбается, думая о шапочках, и вдруг замечает на комоде коллекцию стеклянных снежных шаров.
– Когда кто-нибудь едет в путешествие, привозит ей такой сувенир, – говорит Элиана, тряся шар. Гондола внутри покрывается снегом. – Она их собирает.
– А это! – радостная Мадлена обращается к кошке. – «Хорошие девочки отправляются в рай, остальные – куда захотят»!
– Ну, уже пора спать.
– Обещают снег. Вы не забыли про свечки?
– Конечно нет.
Элиана гасит фонарик и старательно подтыкает одеяло.
– Все будет хорошо, Мадлена, – шепчет она.
Вязальщица берет ее за руку, усталый взгляд тонет в глазах Элианы.
– Вы прекрасный человек.
Неделями я ношу свое горе между школой и домом. Приближается День Всех Святых, а вестей от Жана все нет. Я без конца слушаю пластинку, которую он подарил мне в день отъезда, печальные строчки Фреэль каждый раз доводят меня до слез.
Как могла бы я жить,
Не будь тебя со мною?
Милая, помнишь, мы вместе слушали эту песню?
«Война еще не кончилась», – успокаивает меня мама. Почта доставляет письма с перебоями. Я каждый день молюсь о его возвращении, иногда – чтобы его мать поскорее умерла, и потом ужаcно себя ругаю. А то начинаю сомневаться, что наш роман действительно был. И только кольцо на пальце заставляет верить в лучшее будущее.
Я снова общаюсь с Люсьеной. Перед отъездом Жан показал ей новый метод, как научиться читать. Добросовестный учитель, он журил ее за пробелы в грамматике и хвалил за прилежание. К его приезду Люсьена решила научиться читать без запинки и занимается каждый день после школы. Я часто вижу ее у фонтана: закутавшись в большое дырявое шерстяное пальто, она сидит там с книжкой, пока не стемнеет.
Через спальню ее матери по-прежнему идет поток мужчин, поэтому, когда отца нет дома, я приглашаю Люсьену к нам. Мы почти не говорим о Жане. Из стыдливости, из суеверия? Привязанность к нему объединяет нас в нетерпеливом ожидании его возвращения. И вот однажды прибегает мама, растрепанная, с улыбкой до ушей.
– Тебе письмо!
С колотящимся сердцем я накидываюсь на него. Благословляю Небо, пославшее мне Жана. Мечтаю о нашем будущем счастье, о встрече, о свадьбе, о нашей совместной жизни и краснею, думая о свадебном путешествии. Вечером за ужином я болтаю без умолку, и мама счастлива, что ко мне вернулась радость жизни.
Не удержавшись, я делюсь новостями с Люсьеной. Она слушает вполуха, уткнувшись в учебник. Она стала забывать Жана? Иногда я вижу ее с Эмилем, долговязым, тощим и прыщавым деревенским пареньком, у его отца на горе участок с трюфелями. Но недели идут, день за днем я открываю почтовый ящик, с ужасом убеждаясь, что он пуст. Зима сменяет осень. Меня так тревожит отсутствие Жана, что я боюсь об этом думать. Неужели он меня забыл?
42
– Люсьена – бабушка Антуана? – с удивлением переспрашивает Феликс.
Джулия, Феликс и Жанина гуляют вокруг фонтана. Закутанная в шаль старушка тихо сидит в кресле-каталке.
– Знал бы ты, как я себя ругаю, что вот так накричала на нее в церкви… Не знаю, что на меня нашло.
– Сходи извинись… и позвони Антуану!
– Феликс, но он же меня бросил! Как вспомню, хочется выть.
Он накрывает ее ладонь своей.
– Лулу, погоди, не горячись. Очевидно, Антуан невольно разбередил твои старые раны и…
– Великий Гэтсби, специалист по кухонной психологии! – перебивает Джулия, выведенная из себя его словами.
Разве наш гнев – не отзвук прошлых обид?
– Насмехайся! Все равно ты знаешь, что я прав. Просто Антуан задел больную струну. Его поведение! Я горжусь своей Лулу… Прежняя Джулия никогда бы не оказалась в его постели – а попивала бы свой травяной чай!
Она опускает голову, пряча слезы.
– Хватит писать чужие истории, займись своей. Ну и пусть это может быть страшно. Ты отдалась чувствам целиком, без оглядки, и готов поспорить, это была лучшая ночь в твоей жизни. Или я не прав?
Она пожимает плечами и одним махом отметает все его аргументы:
– А может, Люсьена велела ему за мной приглядеть, чтобы я не узнала правду…
– Ты говоришь ерунду. А хоть бы и так, что он может сделать? Если честно, наверняка ему плевать на старые истории. Лично я думаю, это касается одной Люсьены. Кстати, ее здесь давно не видно, – замечает он. – Я, конечно, не собираюсь защищать Антуана, но у него были причины злиться…
Они молча идут по аллее. Пахнет скошенной травой – на другом конце парка тарахтит газонокосилка.
– Видел бы ты его участок! – говорит Джулия. – Одни ямы. Как будто там поселился выводок кротов. Воры, похоже,
