Я всегда поражалась, почему в моем видении о похоронах баронессы Соррен было так малолюдно. Допустим, баронесса вызывала скорее восхищение, чем любовь, но она внушала такое колоссальное уважение, что я всегда находила отсутствие людей на ее похоронах одновременно удручающим и жутковатым.
Теперь я все поняла.
Наше восстание потерпит поражение. Мало кто посмеет прийти и отдать последний долг баронессе Соррен, поскольку ее казнит Атлантида. А барон Уинтервейл, хотя он мог тем временем скрыться, вскорости тоже станет жертвой мести Атлантиды.
А я, что будет со мной? Если наши усилия пойдут прахом, будет ли раскрыт секрет моего участия? И если да, какие это повлечет последствия?
– Мама, хочешь пойти со мной покормить рыбок? – спросил Тит.
Я поцеловала его затылок. Мой милый, чудесный ребенок.
– Да, дорогой. Давай займемся чем-нибудь вместе.
Пока еще можем».
Тит помнил тот день. Они не только покормили рыбок, но и сыграли несколько партий в «Престол», а потом отправились прогуляться в горы. У него голова кружилась от счастья – нечасто ему удавалось завладеть безраздельным вниманием матери. Но несмотря на полученное море удовольствия, Тита не покидало предчувствие беды. Как будто все это могут у него отнять.
Несколько недель спустя так и произошло.
А теперь у Тита вновь отобрали все, что имело значение.
«Ничто и никто нас не разлучит», – говорила Фэрфакс.
Ничто и никто, кроме суровой десницы Фортуны.
* * *
Иоланте казалось, что она не сомкнула глаз целую ночь, тем неожиданней было пробуждение. На улице стоял непроглядный мрак. Она вызвала маленький язычок пламени, чтобы посмотреть, который час. Без десяти пять.
Какая ирония. В это самое время Иола поднималась каждое утро весь последний семестр. До конца не проснувшись, натягивала первую попавшуюся одежду и шла в комнату Тита, где он уже ждал ее с чашкой чая. Сделав несколько глотков, они отправлялись в Горнило, где Иоланта изучала границы своей выносливости.
В этом семестре они еще не начинали тренироваться – ждали, пока будет готов новый вход в лабораторию, ибо Тит не осмеливался более держать Горнило в школе, – однако Иола понимала, что задания станут лишь сложнее. Потому что они выиграли сражение, но не войну. Потому что им все еще предстоял долгий путь.
А теперь их дороги разошлись, и ее со всего маха врезалась в стену.
Спустив ноги с кровати, Иоланта спрятала лицо в ладонях. Как прекратить быть Избранной? Как вернуться к обычной жизни, когда она безоговорочно уверовала, что оказалась той самой осью, вокруг которой вращаются рычаги судьбы?
Иола умылась, оделась, налила себе чашку чая и села за стол, чтобы повторить заданные на уроке стихи на латыни, чувствуя себя актером на сцене, четко исполняющим поставленные движения.
«Я живу ради тебя, ради тебя одной».
«Как же я рад, что это ты. Я бы не смог разделить все это ни с кем другим».
Как же легко столь пылкие заявления утратили смысл – словно листья, в разгар лета сверкающие зеленью, но с приходом зимы ставшие хрупкими и безжизненными.
Иоланта не могла дышать от разрывающей грудь мучительной боли.
А самым ужасным было то, что сердцем – и разумом – она понимала, от нее избавились, но тело не хотело с этим смириться. Мускулы и кости жаждали попасть в Горнило, сражаться с драконами, монстрами и темными магами. Она не могла остановиться, беспокойно постукивая пальцами по краю стола и без конца поднималась со стула, чтобы пройтись по комнате, превратившейся в темницу.
Казалось, рассвет никогда не наступит и никто из ребят вовек не проснется. Услышав шаги и стук где-то дальше по коридору, Иоланта облегченно подскочила, но, схватившись за дверную ручку, заколебалась. Что, если это Тит?
Тем не менее она рывком распахнула дверь.
Это оказались миссис Долиш и ее помощница, миссис Хэнкок – еще один специальный агент министерства управления заморскими владениями.
В то же мгновение открылась дверь Кашкари.
– Доброе утро, Кашкари. Доброе утро, Фэрфакс, – с улыбкой поздоровалась миссис Долиш. – Рановато вы сегодня поднялись.
– Эти строчки сами собой не запомнятся, – отозвалась Иоланта, подбавив в голос веселья, которого не чувствовала. – И вам доброе утро, мэм. Доброе утро, миссис Хэнкок.
– Ночной сторож сказал, что Уинтервейла пришлось вносить в дом, когда вы вчера вернулись. – Миссис Долиш покачала головой. – Каким именно полезным для здоровья спортом вы, мальчики, занимались в загородном доме дяди Сазерленда?
– Плаванье в студеной воде целый день и распевание гимнов вокруг костра весь вечер, мэм, – ответила Иоланта.
– В самом деле? – Миссис Хэнкок вздернула бровь. – Это правда, Кашкари?
– Почти. – Кашкари, в белой тунике и пижамных брюках, вышел в коридор. – Только Уинтервейл присоединился к нам лишь вчерашним вечером. Он съел что-то не то в своем путешествии.
Миссис Хэнкок открыла дверь Уинтервейла, проскользнула в комнату и зажгла газовую лампу на стене. Миссис Долиш направилась за ней. Кашкари и Иоланта обменялись взглядами и последовали ее примеру.
Уинтервейл спал глубоким и мирным сном. Миссис Хэнкок пришлось несколько раз потрясти его за плечо, прежде чем он открыл один глаз.
– Вы.
После чего вновь заснул.
Миссис Хэнкок снова его встряхнула:
– Уинтервейл, вы в порядке?
Тот что-то пробормотал.
Она повернулась к Иоланте и Кашкари:
– Какая-то странная разновидность желудочной болезни, не находите?
– Прошлой ночью он был очень плох, его непрестанно тошнило, – ответил Кашкари. – Принц дал ему какое-то лекарство, сделанное придворным врачом его… его…
– Княжества Сакс-Лимбург, – любезно подсказал миссис Долиш.
– Да, спасибо, мэм. Полагаю, лекарство по большей части состоит из опиума, и Уинтервейлу просто стало легче после сна.
– А я полагаю, что герр доктор фон Шнурбин не обрадуется тому, что вы публично обсуждаете секретные ингредиенты его самых прекрасных препаратов, – донесся от двери голос Тита.
Иоланта почувствовала, что задыхается. Пока она живет в Итоне, ей придется играть роль друга принца. Но теперь для их дружбы не осталось никаких оснований: их связывала общая судьба, и без нее Иола была лишь ошибкой, которую Тит совершил где-то по пути.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
