ГИТЛЕР ВТОРГСЯ В ЧЕХОСЛОВАКИЮ: ВОТ НАЧАЛО ВЕЛИКОГО ГЕРМАНСКОГО РЕЙХА!
Но я толком и не обратил внимания на этот заголовок. Все мысли мои были сплошь о телеграмме. Отправил он ее? Или нет?
Старик протянул мне бутерброд:
— Хочешь кусочек?
Я покачал головой.
Он снова откусил изрядный кусок, а пока я съезжал на дорогу, произнес с набитым ртом:
— Кстати, я отправил телеграмму, чтобы мне подыскали нового шофера.
Вот и ответ.
— Так что довези нас до места, и я куплю тебе билет на поезд. Поедешь, куда захочешь…
Но я не дал ему договорить. С губ сорвались слова, которые я репетировал в уме еще с того момента, как мы приехали в магазинчик в горах.
— Мы бы объехали горы без приключений, если бы не авария! У меня все получалось! Я могу довезти вас до Калифорнии, богом клянусь!
Старик усмехнулся.
— Ушки разуй, малец. Я же сказал: куплю тебе билет, куда только пожелаешь.
— Правда?
— Ты это заслужил, — ответил он, проглотив остатки бутерброда. — Можно даже до Калифорнии, раз уж тебе так туда хочется.
— Вы не шутите?
— Нет. Попадешь туда раньше нас.
Итак, меня ждала Калифорния. И уже очень скоро. План сработал. Оставалось только добраться до Мемфиса, а оттуда я поеду прямиком в край молока и меда. Искорка надежды во мне полыхнула ярким пламенем.
Следующие несколько миль пронеслись как в тумане. Сам удивляюсь и как я только умудрился не заехать в канаву — так взволновало меня заявление Старика. Я даже перестал оглядываться в поисках Рыжика. Сказать по правде, я почти ничего не помню о том участке пути. В себя я пришел, только когда мы уже оказались в Теннесси, граница которого пролегала по соседству со Смоки-Маунтинс — Дымными горами, самыми высокими из всех, что только попадались нам по пути.
Вскоре мы вошли в ритм, как и в самый первый день путешествия. Только для меня все было по-новому. Я уже не гнал на краденом мотоцикле, стараясь не отстать. Не просчитывал каждый свой следующий шаг. А просто ехал и ехал, преисполненный блаженства. Часы шли, а за окошком проносились стоянки с гостевыми домиками, красивыми, точно с картинки, и деревьями с густой листвой — настоящее лакомство для жирафов. Мы проехали лошадиную ферму, и по пастбищу, огороженному белым заборчиком, следом за нами побежало стадо лошадей; ветер развевал их хвосты и густые гривы. А в какой-то момент Дикарь даже лег. На следующей остановке я откинул крышу вагончика и увидел, что жираф снова распластался на полу, закинув на спину длинную шею вопреки всем законам анатомии.
Но на этот раз я не стал звать Старика, а наклонился пониже и шепнул:
— Эй!
Расправив шею, Дикарь, будто бы спрашивая «Что такое?», поднялся на ноги, величественный, словно принц жирафьего королевства. А потом вместе с Красавицей потянулся к веточкам очередного дерева… Меня накрыло волной знакомого, но горьковатого чувства.
Позже, когда мы снова пустились в путь, я посмотрел на жирафов в зеркало заднего вида: они высунули головы из окошек, подставив морды ветру… и странное чувство вернулось. Я заставил себя вновь устремить взгляд вперед и стал представлять себе, как поеду на поезде в Калифорнию, и искорка надежды снова ярко запылала.
Остаток утра прошел безмятежно. Под конец на дороге стали встречаться крохотные таблички с рекламой крема для бритья «Бёрма-шейв»:
Вот он, главный закон безопасной езды
никаких «но» и «если»
по газам не бей ты Бёрма-шейв
Паренек чиркнул спичкой —
проверить бензин
кожа — бац — и сгорела.
остался один
Бёрма-шейв
Последний стишок особенно мне запомнился, потому что неимоверно рассмешил Старика.
По правде сказать, на первой послеполуденной остановке мы все были в таком хорошем настроении, что Красавица даже не стала лягать Старика, когда тот осматривал ее ногу. Но когда мы вернулись на шоссе, вдалеке послышался шум поезда, и Старик заметно напрягся.
Шум становился все громче и громче, он шел откуда-то из-за деревьев. Нам навстречу снова ехал цирковой поезд. Когда за деревьями опять мелькнули желтые и красные полосы, Старик выругался полушепотом.
— Какой быстрый цирк! Вровень с нами идет! — поразился я.
— Все потому, что это дешевая однодневка, — пояснил он.
Деревьев стало поменьше, и я разглядел за ними вагончик для скота, в котором ехали слоны, низко опустив уши.
— Вид у них несчастный…
— Им там и впрямь не до счастья, — пробормотал Старик.
А потом сплюнул в окно, — и сейчас мне даже кажется, что это была не просто резкая потребность избавиться от слюны, но и своего рода комментарий в адрес циркачей.
— И ладно бы они просто были обманщиками, — сказал он. — Уже за одно то, как они обращаются с животными, они заслуживают самой строгой небесной кары.
Примерно с милю мы ехали вровень, а потом поезд начал нас обгонять. Мы разглядели на красном кабузе новую надпись:
ЧАТТАНУГА! СЕГОДНЯ!
А потом поезд скрылся из виду.
От хорошего настроения не осталось и следа. Лес за окном сменился пастбищем, а я нет-нет да и проверял, как там жирафы. Теперь их пульман напоминал мне о том вагончике для скота. Старик тоже стал чаще оглядываться. Но не на жирафов. А на дорогу, и длилось это на протяжении многих миль. Цирковой поезд уже давно проехал, так что я никак не мог взять в толк, что он там высматривает. Я поглядел на зеркало заднего вида, опасаясь, уж не зеленый ли «паккард» он заметил, но дорога пустовала.
— Поверни, — велел он, указав мне направление.
Я съехал на усыпанную гравием дорогу, ведущую через лесок.
— Заедем в рощицу, — сказал он каким-то стран — ным голосом. — Только жирафов спрячь.
Я повиновался, а они даже не думали противиться — и это тоже было очень и очень странно.
Мы просидели в кабине минут пять, а потом и все десять. Я уже начал ждать, когда мимо проедет хоть какая-нибудь машина, — до того мне было скучно. И увидел промельк цвета… сперва желтый… потом красный…
Мимо нас пролетел — и быстро унесся вдаль — тот самый фургончик, который мы уже видели в Мэриленде. Голову мою тут же наводнили вопросы, я украдкой покосился на Старика, но по его напряженно сжатой челюсти сразу понял — сейчас задавать их не время. Наше безмятежное настроение было не просто подпорчено, а уничтожено на корню.
Мы снова открыли жирафам окошки, а за следующую пару часов успели проехать множество городишек. Вдоль дороги пестрели рекламные плакаты со слоганами вроде:
Ради «верблюда»[19] готов пройти целую милю
и Хлебни «Доктор Пеппер»
с утра, в обед и под вечер —
зарядись новыми силами!
Даже шуточки местных остряков — «Эй, как там погодка наверху?» — нас уже не смешили. Ближе к обеду заметно похолодало, так что мы подняли окошки, и даже жирафы спрятали головы в вагон. Старик сказал, что на ночевку мы остановимся через пару часов, пока температура не упала еще сильнее — да и настроение тоже.
А потом впереди показалась эстакада.
Точнее, ее руины.
Казалось, ее даже и не достроили толком. Центральная часть была пробита — явно чем-то потяжелее жирафьей головы. Остались одни только куски бетона и арматуры. А под эстакадой посреди дороги виднелась табличка с очередной крупной надписью:
ОБЪЕЗД
Старик шумно выдохнул.
— Это еще что за дела…
Я сбавил скорость, и жирафы даже высунули головы в окошки, чтоб разузнать, отчего это мы плетемся как черепахи. Стрелка под табличкой указывала на объездную дорогу, которая, судя по всему, вскоре снова сливалась с шоссе. И все же выглядела она сомнительно. Пускай она и была залита асфальтом, но истрескалась и поросла сорняками, а еще у нее не было ни названия, ни номера. На единственной табличке, которая тут стояла, значилось: «Домики для цветных». Стрелка указывала, где эти самые домики находятся.
