Вера обещала.
Виктор уезжал с тяжелым сердцем. Он уезжал к больной матери от не менее больной Веры… Обе болели – одна сердцем, другая душой, – и для обеих был возможен смертельный исход. Ему хотелось разорваться на части, хотелось клонироваться, чтобы один Виктор остался с Верой, а другой поехал то ли спасать, то ли хоронить мать…
Сойдя с поезда в Мелитополе, он решил ехать прямиком домой к матери. Она жила в частном домике на окраине города, и Виктор рассчитывал найти соседку, звонившую в Москву, и выяснить у нее, в какой больнице находится мама.
Уже приближаясь к дому, он увидел во дворе какую-то женщину и похолодел: неужто он опоздал, неужто соседи уже занимаются…
– Мама! – закричал он как сумасшедший, достигнув калитки. – Мамочка, родненькая, ты здорова?
Мать с перепугу выпустила полено из рук и уставилась на него, как на привидение.
– Сыну, ты? Що стряслося? Ты почому приихав?
– Мамочка! – Он уже заграбастал маленькое сухонькое тело в свои объятия. – Ты когда из больницы вышла?
– З якой? Що за больниця? Я туточки дрова колю… Мне до больници не надо!
– А разве?..
Остаток дня Виктор провел в поисках соседки, звонившей в Москву. Он обошел всех Мань и Дусь, живших поблизости, ни одна не призналась в странной шутке.
С холодеющим сердцем он набрал номер Веры. Неужто она… Не могла же она?.. Чтобы избавиться от его навязчивой опеки?.. Так с ним поступить? Или она задумала… Что она задумала?!
Верин телефон не отвечал. Виктор просидел в Мелитополе еще сутки в ожидании билета на московский поезд и беспрестанно названивая Вере.
Безрезультатно.
Удача-содержанка
Кису удалось разыскать дядю Петю. Он с трудом верил такой удаче: пьяненький дядя Петя сразу выдал ему имя – Федор Горик, по отчеству Иванович – и клятвенно заверил детектива, что за достоверность информации ручается, в связи с чем немедленно полез к Кису лобызаться и предлагать раздавить бутылек для укрепления вечной дружбы между двумя отличными мужиками, взаимно уважающими друг друга.
Кис намек понял, быстренько обернулся с бутылкой, вручил ее дяде Пете для раздавливания в одиночестве и покинул зарозовевшего от алчной радости алкаша, сославшись на неотложное дела.
Неотложные дела у Киса и впрямь были: искать следы Федора Ивановича Горика. Алексей тщательно прошерстил всевозможные и всеневозможные справочные системы. Он задействовал все связи, чтобы в обход своих петровских дружбанов (которым он не смог бы объяснить, кого и зачем ищет) добыть данные из информационного центра милиции.
Увы, утреннее предчувствие его не обмануло: никакая удача ему вовсе не собиралась светить.
Человек с таким именем нигде не значился и нигде не проживал. Фамилия была относительно редкой, а примерный возраст быстро сузил круг возможных кандидатов и свел в результате до нуля.
Это стоило Кису еще одной поездки к новостройке, где с помощью дяди Пети и пары бутылок беленькой он устроил брифинг с немногими жильцами, которые еще помнили «Федю», – слабая надежда на то, что дядю Петю все же подвели пропитые мозги и чужие мозги окажутся в лучшей сохранности.
Дядя Петя проявил удивительные организаторские способности, и через двадцать минут в его убогой квартирке с еще не разобранными после недавнего переезда коробками собралось человек пять для «помощи слесвию».
Но бывшие соседи оказались единодушны: и Федя, и Горик, и Иванович…
Кис достал фотографии Стаса, которые Галина нашла в квартире дачного ссыльного, и разложил перед соседями – фоторобот он не стал показывать: он ведь истинной причины своих розысков не назвал, сославшись на то, что ищет этого человека по просьбе некой женщины. Романтическая версия тронула соседские сердца, и собравшиеся добровольцы принялись тщательно вглядываться в любительские снимки.
– Трудно сказать… – комментировали они. – Столько времени прошло… Горики переехали, когда Феде лет семнадцать было… Да и бороду отрастил… Похож немного, но вроде и не он… В профиль больше…
– Вот-вот! – активно участвовал дядя Петя. – Я его в этот самый профиль и опознал! А с переду если – так бы ни в жисть!
Кис призадумался. Тот факт, что между Стасом и Федей Гориком есть определенное сходство, ничего нового ему не давал: раз дядя Петя обознался, значит, похож, это ясно. Особенно, значит, в профиль… Кис припомнил профиль Стаса: почти без впадины переносица, соединяющая лоб с носом строгой прямой линией, – такие профили часто называют греческими… Да толку-то? Тот ли Федор Горик человек, которого он ищет, вот что важно…
– Что за семья у него была? – спросил Кис.
– Да какая там семья, одна мать-инвалид да сам Федька-хулиган! – было получено в ответ.
Как выяснилось, мать, Дарья Степановна, школьная уборщица, была женщиной толстой и нездоровой. Отец, работавший на заводе, сильно покалечился – попал в движущиеся части какого-то агрегата, – долго потом болел и пил по-черному, а вскоре умер, Федька совсем кроха тогда был…
Федька рос парнишкой вроде бы хорошим, даже в кружки какие-то ходил и учился неплохо… Но едва перевалило ему лет за четырнадцать – как бес вселился. Сделался грубый, мать слушаться перестал, хоть та в ножки кланялась директору школы, где работала, чтоб Федьку как-то дотянуть до аттестата… «А он, подлец, мать еще и презирал за это! Все говорил, – вспомнила одна старушка-соседка, с которой в те времена отводила душу Дарья Степановна, – говорил, что будет большие деньги зашибать, не то что мать, которая за копейки дерьмо за этими вонючими пионерами вывозит, так и говорил, представляете, матери-то! Она для него здоровья не жалела, у нее диабет был и другие разные болезни, к вечеру поясницу разогнуть не могла, и вот благодарность! Разве от нынешних детей-то ее дождешься?! Все хотят разбогатеть, к родителям почтения нет никакого, носы задирают, а сами-то что без родителей делали бы?..»
Кис сочувственно кивал, поддакивал и просил вспомнить разные подробности.
«Мозговой штурм» принес еще кое-какую информацию: ходил маленький Федя в самодеятельную театральную студию при Дворце пионеров, говорил – актером станет… Или даже режиссером… Это когда маленький был, потом-то он другие речи завел, все больше про деньги… А тогда хороший такой был мальчик, мать заботилась о нем, всегда чистый, опрятный, здоровенький, упитанный! Мать ведь сама куска недоедала, чтобы сынку все лучшее отдать, вот ведь как детей растим, ничего для них не жалеем, а они потом и знать не хотят родителей своих, стыдятся и презирают!
И снова разговоры о неблагодарности нынешнего поколения, которые Кис терпеливо слушал, – кажется, среди собравшихся пожилых людей не оказалось ни одного, кто мог бы сказать: да бросьте вы на поколение наговаривать, вот мои сын-дочка не такие…
Объединенные общей бедой соседи приступили к водочке, и Кис, увидев, каким трагическим взглядом провожал дядя Петя каждую опрокинутую рюмку, вручил ему деньги и отправил за дополнительными бутылками…
Он посидел еще немного, выяснил, что нового адреса Гориков никто не знал или не помнил, и откланялся, оставив стариков одних заливать свое горе…
Наконец-то удача улыбнулась ему! На следующий же день Кис выяснил адрес Горик Дарьи Степановны и немедленно отправился к ней в Марьину Рощу.
Звонок долго и безрезультатно разносился по квартире до тех пор, пока не выглянула на лестничную площадку потревоженная соседка.
– Зря трезвоните тут, – проворчала она, – Дарья лежачая.
– В каком смысле? – растерялся Кис.
– В смысле – лежит. Не ходит то есть, – пояснила соседка. – То есть больная она. Не понятно, что ль?
– А что ж с ней такое? Что за болезнь?
– Спросите лучше, какой у ней нет, болезни-то… А вы кто будете?
– Да я вот сына ее разыскиваю…
– Э-э-э, так вы можете еще долго искать, мужчина! Она сама его лет пять как не видела! Пропал он.
– Как – пропал?
– Да так. Пропадал-пропадал, Дарья-то и раньше его редко видела, а тут взял и совсем пропал. Перестал к матери ходить, и все тут. Жив, помер, в тюрьме сидит – иди знай теперь! А мать загибается тут одна…
– За ней кто-нибудь ухаживает?
– Я сама иногда хожу, но мне некогда, у меня семья, внуки! – гордо произнесла соседка. – А вот с верхнего этажа ходит к ней Валя, продукты носит, готовит, прибирает. У ней никого нет, у Вали, вот она о Даше-то и заботится… Ну и Даша ей из пенсии деньги платит. Небольшие, дак ведь тоже хорошо, у Валентины пенсия у самой крошечная, а у Даши тоже крошечная, но куда ей тратить? Лежит, горемычная, никуда не ходит… Вам, может, Валю позвать? Она вас к Даше может пустить, у ней ключи… Все ей, страдалице, развлечение будет – с человеком поговорить… Она ведь, кроме Вали и меня, никого и не видит… То есть это я так сказала: видит, а на самом деле ничегошеньки она не видит. Ослепла от диабета… Так Валю позвать?
