Мысли о ней должны были выйти с п
отом, которым пропитывалась насквозь моя форма, должны были покинуть меня вместе с усталостью и переутомлением, но они оставались там, внутри меня – круглосуточно. И на тренировках, и между ними, и на играх, и в университете, и когда я возвращался домой.
Я думал о Мариане, когда слышал ее голос в гостиной, и когда видел ее в саду. Я думал о ней, даже когда не сталкивался с ней больше двух суток. Постоянно. Она стала моим изматывающим наваждением. Она делала меня слабым и уязвимым, даже когда не находилась рядом.
– Соберись! – Сказал мне тренер после второй игры. – Не знаю, где ты, но не здесь, Турунен. Реши свои проблемы, или больше не выйдешь на лед!
Я понимал, о чем он. Но дело было гораздо серьезнее, чем полагал тренер.
Моя проблема просыпалась в шесть утра под глупую песенку Арианы Гранде, на цыпочках пробиралась в ванную и тихо напевала там, стоя под душем. Моя проблема куталась в тонкий плащик, стоя в ветреную погоду на остановке, или собирала желтые листья охапками по пути домой – не для того, чтобы сделать фото и выложить в соцсетях, а чтобы поставить их в вазу на веранде или в бабушкиной комнате.
Она задерживалась на учебе допоздна – сидела в библиотеке, обложившись книжками, и задумчиво грызла кончик карандаша, делая пометки в своем ежедневнике.
Я знал, чем занимается моя проблема, даже если не хотел этого. Все парни вокруг словно сошли с ума, говорили только о ней. И у меня закипало внутри всякий раз, когда кто-то размышлял вслух, перепадет ли что ему, если она даст от ворот поворот Максу Лернеру, таскавшемуся за ней буквально по пятам.
Но не мог же я бить каждого, кто произносил имя моей сводной сестры? Нет.
Но хотел.
Кривая ухмылка Виктора только подтверждала опасения – друг видел, что я уязвлен. И что думаю о ней. И что все это не просто так. Что засела она у меня занозой – в кишках или в сердце, этого я сам и не знал. Только все мои эмоции сразу отражались на моем лице.
Я не понимал. Что она со мной делает, и как у нее это получается. Но только после вечеринки в доме Лернеров все стало намного хуже. Наверное, и Харри точно так же когда-то поддался этой слабости и потерял контроль над своей жизнью.
Его околдовали.
Но я не позволю сделать это с собой. Я буду бороться. Отчаянно, из последних сил. Я не поддамся этим чарам. Я…
Это все было враньем. Я врал сам себе.
И понимал это всякий раз, когда видел ее хрупкую фигурку, сидящую на качели в саду. Она читала свои долбанные книжки. А вечером Мариана плавала в одиночестве в бассейне. А когда она поздно возвращалась домой – я тут же бежал к окну, чтобы проверить, не привез ли ее на своей пафосной тачке сраный Лернер.
И успокаивался, если это было не так.
Моя жизнь превратилась в полное дерьмо. И одно я знал точно – виновата в этом была моя сводная сестра.
* * *
У меня больше не получается терпеть. Пообещав себе, что это всего лишь минутная слабость, я выхожу из комнаты.
В доме тихо, но я все равно прислушиваюсь, и сердце замирает. Все уже давно спят.
И она тоже.
Затаив дыхание, кладу ладонь на ручку двери, и та поддается. Вхожу в ее комнату, делаю несколько шагов и останавливаюсь. Нужно бежать. Из этой комнаты, от нее, из ее жизни, но у меня уже не получится. Не сейчас – не когда я здесь и ощущаю аромат ее кожи, волос и слышу ее ровное дыхание.
Мариана спит. Ее силуэт ласково оглаживает серебристый свет луны из окна. Она лежит, по-детски подмяв под себя одну из пестрых диванных подушек и забавно поджав губы. Ее волосы разметались по постели, а на ресницах блестят отражения звезд.
Мариана никогда не была уродиной. Да и идиоткой тоже. Я врал ей. И делал это, чтобы обезопасить в первую очередь себя. Потому что только ей под силу было прорваться под мою броню и обнаружить там маленького испуганного мальчищку, который ненавидел весь мир только из желания никогда не испытывать никаких других чувств.
В тот вечер, когда я чуть не поцеловал ее, она смотрела на меня так, будто знала это. А я не собирался открывать себя никому.
Мариана безмятежно спит и улыбается во сне. Девичья грудь туго натягивает ткань футболки, короткие шортики обнажают молочного цвета кожу на стройных бедрах, и я ловлю себя на мысли о том, что хочу быть на месте этой подушки, впитавшей запах ее волос, и хочу обнимать ее так же, как это одеяло, накрывшее ее тело.
Мне хочется наклониться и осторожно коснуться ее губ – так, чтобы она не проснулась и не узнала об этом. Но девчонка открывает глаза раньше, чем я успеваю сделать шаг и осуществить задуманное.
И я застываю.
Но Мариана не кричит, не двигается и не делает ничего, чтобы прогнать или пристыдить меня. Просто смотрит и молчит. А ее взгляд, я не могу его понять. Так смотрят на случайного знакомого – будто ждут приветствия или пояснений, не собираясь первым заводить разговор.
Я сглатываю, и, кажется, этот звук разносится эхом по девичьей спальне.
А она продолжает выжидающе смотреть – не пытаясь прикрыться одеялом до самого горла или отдернуть низ шортов. И никто из нас не дышит.
Я знаю, что будет дальше, если сделаю шаг. Она станет «одной из», и мне полегчает. Но меня останавливает то, что я не знаю, что будет с ней. Вымарав себя во мне, смердящем от запаха табака и других женщин, Мариана уже не будет собой. И узлы между нами завяжутся еще крепче.
Поэтому я разворачиваюсь и выхожу.
А оказавшись в своей комнате, долго прислушиваюсь – не щелкнет ли замок. Но этого не происходит.
Неужели, она ждала, что я приду?
Мариана
– Ну, так что? – Пытает меня подруга, когда мы идем через парк в сторону остановки. – Это свершилось?
– Что именно?
– Не второе пришествие, конечно! – Вздыхает Алина. – Я про Макса! Он тебя поцеловал?
– Ах, ты об этом. – Я отвожу взгляд.
Она взбивает копну рыжих волос:
– Так да или нет?!
– Неужели, это так важно? – Кручу в руке яркий кленовый лист.
– Конечно, важно! Я уже начинаю переживать! Ты же знаешь парней:
