– Останусь сам, – выкрутился я.
Марина Абрамовна улыбнулась:
– Допустим, это невозможно. Тогда погибнут все, только вы можете управлять шлюпкой. Что вы сделаете?
– Не знаю, – сказал я.
– Но ведь ничего не изменилось. Вы и так убивали человека, оставляя его на корабле, и спасали пятерых.
– Это другое, – сказал я.
– Для нас – нет, – произнёс с кушетки Михаил. – Для любого кваzи ситуация однозначна.
– Все дело в вентромедиальной префронтальной коре. – Марина Абрамовна оживилась, перейдя на любимую тему. – Это словно эмоциональный контроль над логикой. Обычная логика тоже требует от человека помогать другим людям, но логика не видит разницы между «бросил умирать» и «убил». Тут работает то, что Фрейд называл «супер-эго».
– То есть кваzи могут стать… людьми? – поразился я. – Ну то есть мёртвые-то они останутся мёртвые, но будут человечными?
– Это временно, – сказал Михаил со вздохом. – Это на четверть часа. И эффект слабеет от раза к разу, в итоге сходя на нет…
Он перевёл взгляд на меня – и я вздрогнул. Взгляд был живым. Будто в нём включилось что-то, заработало, проснулось.
– Ты, наверное, задаёшься вопросом, зачем мы ходим в такие вот центры… Да для того же, что и в церковь. Чтобы почувствовать себя живыми. Чтобы ощутить что-то, стоящее выше нашего разума. Это как голод. Тот голод, что мы ощущаем, когда восстали. Только тот голод проходит, а этот – нет…
Кваzи замолчал.
– Вы же ничего не помните после возвышения… – пробормотал я.
– Голод помнят все. Только о нём не говорят. – Михаил перевёл взгляд на Марину Абрамовну. Та отступила на шаг. – Женщина-кваzи. Молодая. Могла называть себя Викторией. Могла притворяться мужчиной, но это вряд ли, вблизи вы бы поняли.
Он достал из кармана старенький мобильник и показал врачу фотографию Виктории.
– Вчера. Короткая стрижка, ярко-рыжие волосы. Назвалась Марией Незваной, – чётко, почти по-военному отрапортовала доктор. – У нас была первый раз.
– Вы были на её сеансе?
– Нет, это не обязательно.
– Запись вели? Аудио, видео?
– Ну что вы! – Марина Абрамовна явно обиделась. – У нас с этикой очень строго…
– Хоть что-то она говорила? – с надеждой спросил Михаил.
Мария Абрамовна всплеснула руками.
– Да как все! Как все, ничего особенного! Что перед ней серьёзные проблемы, что ситуация заставляет её предавать своих, что она хотела бы попробовать взглянуть на проблему с нашей… с человеческой точки зрения… Я понимаю, это немного наивный взгляд, но очень часто ваши приходят именно за этим…
– Она сказала «предавать своих»? – уточнил Михаил. – Вы уверены?
Мария Абрамовна кивнула.
– Тогда подождите снаружи, – сказал Михаил. – Подготовьте копию её анкеты. А я хочу остаться с товарищем.
Директор центра с неожиданным проворством выпорхнула из кабинета.
– Ты что-то понял о Виктории? – с сомнением спросил я.
– Возможно, – сказал Михаил, глядя на меня. – Надо ещё разобраться. Но для этого мне не нужно было колоться самому. Я хотел посмотреть на другую проблему с иной, с человеческой стороны.
– Какую проблему?
– Проблему Найда.
– Ты опять за своё, – вздохнул я. – Нет никакой проблемы.
– Она есть. Вероятность того, что он твой сын, очень велика. Ты уклоняешься от однозначного ответа, значит, не знаешь точно, погиб он или нет. У тебя нет другой семьи. Ты до сих пор страдаешь от потери жены и сына. Я не могу логически понять, почему ты отказываешься от генетического анализа. Поэтому я сделал то, что зарёкся когда-либо делать, – инъекцию хлористого калия.
– Решил посмотреть на проблему с человеческой точки зрения, – кивнул я. – Понятно. Хорошо, я тебе всё объясню.
– Я слушаю, Денис. – Михаил с надеждой посмотрел на меня.
– Во-первых, я боюсь надеяться на чудо, – сказал я. – Выяснится, что ты ошибся, и будет ещё хуже.
– Не в твоём характере, – сказал Михаил. – Если бы ты сказал это раньше, я бы поверил. Но сейчас… сейчас я немного лучше понимаю тебя. Человек всегда надеется на чудо. Человек чудом живёт, потому что ни для чего другого жить не имеет смысла.
– Да, ты прав, – подтвердил я. – Меня бы это не удержало. Поэтому – во-вторых. Как ни странно, но я с тобой подружился, старый мертвяк. Ты славный напарник и хороший друг. Ты воспитывал этого мальчика как родного сына. И если вдруг окажется, что я – его отец, то это никому не нужный шок. Понимаешь? Я, тьфу-тьфу, импотенцией не страдаю. Будут у меня дети. А это – твой ребёнок.
– Спасибо, – сказал Михаил. – Если бы мои слёзные железы функционировали как человеческие, я бы сейчас прослезился от умиления. Только знаешь что?
– Что?
– Хорош трендеть, – сказал кваzи. – Никакой я тебе не друг, и даже будь лучшим другом – ты бы проверил, кто тебе Найд. Пусть даже не для того, чтобы забрать себе. Просто чтобы знать. Не ври мне больше, тупой живой полицай!
– Ладно, – сказал я. – Сейчас.
Я подошёл к шкафчику, открыл его.
Мне повезло – среди стоящей там ерунды нашлась стойка с герметически закрывающимися пробирками и рулончик стерильной ваты. Уж не знаю, для чего они там стояли. Скорее всего, просто для антуража.
Я открыл одну пробирку. Клочком ваты потёр себе нёбо и бросил его в пробирку. Потом смачно харкнул туда же. Закрыл пробирку и протянул Михаилу со словами:
– Тьфу на тебя.
Михаил помолчал. Потом, не вставая с кушетки, взял пробирку из моих рук и кивнул.
– Спасибо, Денис. Я очень рад, что ты всё-таки согласился.
– Анализ покажет, что Найд не является моим сыном, – сказал я. – Так что лучше купи мне бутылку вискаря в качестве компенсации за назойливость.
– Почему ты так уверен? – спросил Михаил. – Ты всё-таки видел, как погиб твой сын?
– Нет! – выкрикнул я. – Я не видел! Но ребёнок был не от меня, понятно?
Я вышел в коридор и закрыл дверь. Покосился на Оксану – слышала она мой возглас? Судя по любопытному взгляду – слышала.
Интересно, что она подумала.
В кармане затренькал телефон. Я достал его – звонила Настя.
Должно же быть в жизни что-то хорошее, кроме нависшей над всеми людьми угрозы, безрезультатных поисков и копания в старом грязном белье?
– Да, Настя, – отворачиваясь от Оксаны, будто это придавало разговору большую интимность, сказал я в трубку. – Я звонил, хотел предложить встретиться.
– Денис, сегодня не получится! – Голос Насти звенел от волнения. – Денис, Денис, ты не представляешь, что случилось!
– Что? – спросил я с подозрением.
– Мама и братик! Они возвысились! Их сегодня могут выписать из приюта, они вернутся домой!
– Я ужасно рад, – растерянно сказал я. – Да, я правда рад…
– Денис, я сейчас бегу в приют, – сказала Настя. – Потом созвонимся, хорошо? Завтра? Я уже убегаю. Завтра, хорошо?
– Хорошо, – сказал я. – Завтра.
Настя прервала связь.
Я спрятал телефон, посмотрел на Оксану.
– Не ладится? – спросила она.
– Не то слово, – сказал я. – Скажите, а что вы делаете вечером?
– Варю мужу борщ, – улыбнулась Оксана.
– Везёт же некоторым, – вздохнул я. – Скажите моему спутнику, что я подожду на улице.
Выйдя из центра постмортальной психологии, я огляделся. Погода стояла замечательная, редкий случай для московского лета.
Должно же быть в жизни что-то хорошее.
Кроме самой жизни.
Глава шестая
Драный Лис и картошка
До вечера было ещё далеко, но возвращаться в отделение ради пары часов работы не хотелось.
Тем более – ради пары часов бумажной работы.
Михаил вышел из машины в центре. Сказал, что ему надо поразмыслить и, может быть, нанести пару визитов. По тону всё было понятно, он хотел остаться один, но я всё же уточнил, потребуется ли моя помощь. Помощь не требовалась, и я, оставив кваzи, поехал домой.
Лето – хорошая пора, даже в мегаполисе, даже в Москве. Конечно, так, как раньше, город не пустеет, далеко не все могут позволить себе выехать на природу, слишком мало пока ограждённых заповедников и курортов. Но всё-таки народа поменьше.
Я завернул в переулок рядом с домом. На другой стороне подходил к «зебре» ребёнок лет десяти – даже непонятно было, то ли симпатичная коротко стриженная девочка, то ли хорошенький длинноволосый мальчишка. Можно было успеть проехать, но я остановился. Дети вечно носятся через дороги не глядя, завернёт за мной слишком резко какой-нибудь лихач, раз – и одним восставшим на свете больше.
Ребёнок понял, что я его пропускаю, побежал через дорогу – вприпрыжку, как умеют только дети. Кажется, это всё-таки был мальчик. Пробегая мимо машины, улыбнулся мне и отсалютовал рукой.
