Ей стало вдруг уныло, даже мерзко среди этих людей, вытаращившихся на нее с раскрытыми ртами и глупо округлившимися глазами. Она направилась к своему коню. Державший его мужик, не выпуская уздечки, попятился, и Абрек поневоле пошел за ним.
Незадачливый коновод, как можно было ожидать, споткнулся обо что-то, полетел вверх тормашками, что выглядело крайне комично, но никто не засмеялся. Ольга ускорила шаг и протянула руку к поводу.
Абрек шарахнулся, задирая голову, похрапывая и кося огромным лиловым глазом, издал жалобное ржанье, сделал даже попытку взвиться на дыбы.
— Да что с тобой? — в сердцах бросила Ольга. — От этих болванов заразился?
Конь пятился, дрожа всем телом, и ей никак не удавалось схватить свободно свисавшую уздечку.
Словно вспомнив вдруг что-то, она подняла руку, сложила пальцы ковшиком, как Сильвестр давеча, — и ощутила, как нечто так и ударило от нее в сторону коня. Точнее обрисовать происшедшее не представлялось возможным, потому что она не знала таких слов — если они вообще были в языке, что весьма сомнительно…
Как бы там ни было, Абрек перестал пятиться и дрожать, Ольга без малейшего труда ухватила повод и привычно взлетела в седло. Толпа продолжала расступаться, лица оставались столь же глупыми. «Глупость пейзанина переходит все мыслимые пределы, — выразился однажды доктор Гааке, когда тщетно пытался втолковать какому-то сельчанину, что лекарственные порошки следует растворять в воде и пить, а не натирать ими больное место. — Причем это утверждение, фройляйн, справедливо для всей Европы, боже упаси, не подумайте, что я веду речь об одной только России…»
Сейчас Ольга, глядя с высоты седла на эти дурацкие рожи, готова была с прилежным немцем согласиться. Проехав мимо последних, она с облегчением дала Абреку шенкеля, и он пошел крупной рысью.
Какое-то время она не оглядывалась — но потом, отъехав уже достаточно далеко, отчего-то почувствовала в этом настоятельную необходимость и, остановив коня на пригорке, повернула голову.
Отсюда прекрасно было видно всю деревню. И мельникову избу тоже. Но уже не было избы — на ее месте плескалось, корчилось, рвалось в небо золотисто-рыжее пламя, почти бездымное, ярое…
— Идиоты, — сказала вслух Ольга, пожала плечами и тронула коня — вмешиваться было бессмысленно — зачем, какой в том прок?
Обратная дорога заставила ее не раз удивиться.
Черт-те что происходило то ли с окружающим миром, то ли с ней самой. Несколько раз из леса доносились предельно странные звуки, такие, что непонятно было даже, живое существо их издает или это какой-то чисто природный курьез, — некое металлическое цокотанье, заливистый свит неясного происхождения. Остальные оказались еще более трудноописуемыми.
Два раза в придорожных кустах маячило нечто непонятное, не имевшее сходства ни с чем знакомым, — вроде бы уже и проступала некая фигура, но стоило коню приблизиться, все таяло, как дым на резком ветру.
Ольге пришло в голову, что она могла подхватить от мельника какую-то заразу, от которой он и скончался в одночасье, изменившись чуть ли до неузнаваемости. Но по размышлении эта мысль показалась вздорной: в жизни не слышала о хворобах, сжиравших столь быстро, да вдобавок молниеносно поражавших тех, кто умирающего коснулся. Ничего у нее не болело, жара или лихорадки не чувствовалось. Просто-напросто с окружающим миром, а то и с ней самой — определенно что-то сегодня происходило, и невозможно было доискаться до причин. Но, удивительное дело, она отчего-то не испытывала ни малейшего волнения или тревоги — словно именно так и должно быть…
Уже оказавшись совсем рядом с усадьбой, Ольга услышала очередные странные звуки — но, в отличие от предшествующих, быстро их распознала: на псарне выли собаки. Все разом, сотни две, от взрослых до щенков. Видно было, как меж двумя собачьими хлевами мелькнули бегущие псари.
Картина была неприятная для слуха и в чем-то даже жутковатая — но всеобщий вой очень быстро прекратился, и когда Ольга подъехала к конюшне, стояла тишина. Конюхи забрали у нее жеребца привычно, как делали это не один десяток раз, и держались они, как обычно — вот и слава богу, а то она уже начинала думать, что с ее внешностью произошли какие-то изменения, заставившие крестьян враз ополоуметь…
И все же, оказавшись в своей комнате, она первым делом направилась к зеркалу. Облегченно вздохнула: зеркало тоже не показывало никаких перемен в Ольгином облике, разве что выяснилось, что она чуточку бледнее обычного. Что и не удивительно: попробуйте присутствовать при смерти колдуна, сопровождавшейся множеством странностей…
В комнату осторожно проскользнула Дуняшка и молча маячила за плечом с таким видом, словно у нее были неотложные дела.
— Что такое? — с легким раздражением осведомилась Ольга.
— Барин о вас уж три раза спрашивали. Велели пригласить, как только объявитесь…
— Зачем я понадобилась?
— Нам не докладывают… А только велено пригласить, как объявитесь…
— Ну что же, — сказала Ольга спокойно. — Подай палевое платье. И причеши, как полагается…
Глава седьмая
Наследство во всей красе
В кабинет генерала она вошла без всякого волнения — никогда в жизни не приходилось испытывать перед князем не только страх, но и робость. К некоторому ее удивлению, кроме князя в кабинете присутствовал и граф Биллевич, давно успевший переодеться с дороги — в жемчужно-сером фраке, с безукоризненно повязанным галстуком, заколотым булавкой с крупным брильянтом, а также при трех орденских звездах. Ольга не узнала ни одной, так что все это, определенно, были заграничные ордена. Вспоминая все, что говорила Бригадирша, она мысленно зачислила беседу все же на счет старческого маразма: граф нисколько не походил на долгоживущего чернокнижника, демонического в нем не усматривалось ни капли — просто-напросто светский, элегантный молодой человек, как уже отмечалось, Довольно симпатичный.
Князь, Ольга моментально подметила, выглядел чуточку сконфуженным, что при его всегдашней невозмутимости было даже странно. Повинуясь гостеприимному жесту генерала, она опустилась на изящный венский стул, после этого уселся и хозяин кабинета, а вот граф остался стоять у стола, старательно отводя взгляд.
Генерал, и верно, был смущен. Без нужды перебирал бронзовые безделушки на столе, выстраивая собак, медвежат и прочую живность (он был охотник до таких фигурок) в некое подобие воинского строя. Похоже было, что он стремится оттянуть разговор. Граф, наоборот, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Оленька… — произнес наконец князь. — Дело для меня несколько неожиданное, а для тебя, сдается, и подавно… Но что уж тут… Как говорится, житейский сюрприз… Одним словом, господин граф только что просил у меня твоей руки. Я, как человек передовых взглядов, не могу, разумеется, навязывать свое мнение, но, думаю, ты все же должна выслушать господина Биллевича… Житейское дело…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
