обеспечивал. Куда она без бати… Свою зарплату она только на косметику тратила, и то не хватало. Работала, чтобы дома не сидеть. Скучно ей было дома.
— А сейчас тогда куда ушла?
— Да вот сам ума не приложу. Есть подозрение, что нашла себе кого-то. Что-то в ней с того случая надломилось. Может, все это время и искала пути отступления, и вот сейчас только решилась. Когда совсем все рухнуло…
— Когда это было?
— Да года полтора назад.
— А любовница что?
— А ничего. Вроде отец с ней больше не встречался. Хотя, может, скрывать это научился. Он, вообще-то, если чего хочет, то добивается, но тут – даже не знаю. Но только я про нее уже год не слышал.
— А что за женщина была, не знаешь?
— Училка вроде какая-то… Точно не скажу. Лично ее не видел.
— Училка? — у меня аж ладони вспотели, но я старался не подавать виду. — Что за училка? — безразличным голосом продолжил я.
— А хрен ее знает, отец как-то по по пьяни обмолвился мне, что молодая. Мол, учись, сын в МГИМО, продолжай династию. И сыт будешь, и женщины любить будут. Я спрашивал его про нее – мне интересно стало, и за мать обидно, но он редко чем делился и больше ничего так и не рассказал. А когда протрезвел, так вообще все отрицать стал. Дескать, наговорил с пьяну чепухи, нет у него никого и не было. Но потом, когда мать их застукала, я понял, что все это правда.
— Ты точно ее не знаешь? — допытывался я. — Может, говорил отец, в какой школе она работает или где живет? Или имя называл?
— Ничего такого не говорил, — Женька вскинул брови. — Да какая на фиг разница? При чем тут любовница? Я к тебе вообще-то по другому делу пришел. Просто выговорился маленько. Друзей у меня особо нет. Не с кем поделиться. Товарищей-то, конечно, полно. С которыми раньше кутил. Но они теперь от меня нос воротят. Как узнали, что батю выперли, да еще по такой причине…
— Ясно, — покачал я головой, раздумывая, то ли посочувствовать ему, то ли сам, дурак, виноват и батя его такой же остолоп. А может, к тому же не только остолоп, а еще и убийца.
Пазл начинал складываться. Любовница — молодая училка. Соболева под эту категорию вполне себе подпадает. К тому же, год уже про нее не слышно. Либо они с номенклатурщиком мирно разошлись, либо… Надо будет с его супругой поговорить. Кого она там за волосы таскала – может, и вспомнит. Неприятный момент, но яркий, не забудешь.
— Так от меня-то чего хотел? — я глянул на Женьку, тот немного мялся, теребил пуговицу на куртке и шмыгал носом. Явно не сказал главного.
— Не знаешь, Андрюх, может, на лапу кому дать в ментовке? То есть, в милиции…
— В каком смысле?
— Ну, чтобы дело прикрыли и батю отпустили…
— Денег много надо, — решил я прощупать почву. — Где же ты их возьмешь столько, если отец больше не у дел?
— Да деньги не проблема, — махнул рукой Женька. — Отец всю жизнь денежку размножал. Есть у него запасы.
— Где?
— А этого я тебе не скажу. Сам понимаешь, такое не говорят. Только спрятаны они надежно. Никто не найдет. Ни одним обыском. Не на сберкнижке, конечно. Отец как предчувствовал, что когда-нибудь с ним такое случится. Говорил, если что, в Израиль рванем. Там у нас родственники дальние. Ну так что, Андрюха, поможешь?
— Блин, я совсем забыл, — соврал я. — Дело же у следователя из Москвы. У Горохова. Тот, говорят, дядька злой и неподкупный. Не получится, Женя. Я в этом даже участвовать не буду, и тебе не советую соваться через других. По-дружески тебе говорю. Оставь как есть, без тебя разберутся. Или сам загремишь за дачу взятки должностному лицу. А это уже конфискацией попахивает, не только сроком.
— Ладно, — вздохнул Зинченко. — Честно говоря, я так и знал, что скажешь. Правильный ты какой-то слишком. В школе ты таким не был.
— Да? А каким я был в школе?
— Вот именно, что никаким. Будто не было тебя вовсе. Словно место пустое. Не то, что сейчас.
— Люди меняются, — пожал я плечами. — Только ты, похоже, нет. Возьмись за ум. На работу устройся. Поступи учиться.
Зинченко поморщился:
— Работать? Уж лучше срок с конфискацией…
Глава 12
После разговора с Зинченко-младшим у меня в голове созрело несколько интересных идей. Хотелось поделиться мыслями с Гороховым, но на утренней планерке все-таки не стал о них заявлять. Дело деликатное. Ведь Женька мне доверился, а я хотел использовать его информацию, чтобы “утопить” его батю.
После планерки тоже не получилось поговорить. Горохов сразу засел за телефон. Отругал начальника дежурки за что-то, дал “чих-пых” еще начальнику розыска за нерасторопность.
Потом ему позвонил Дубов и ультимативно потребовал принять в его группу человека из Новоульяновской прокуратуры. Никита Егорович заявил, что только через его труп, и грохнул телефонную трубку на рычаг так, что мне показалось, аппарат расколется. Потом москвич долго возмущался
– Местная прокуратура в конец оборзела! – шипел он. – Ну ничего! Когда все закончится, я такую докладную на них накатаю. За несоблюдение субординации и вмешательство в следствие.
Но я знал, что ничего он писать не будет. Поорет, руками помашет и остынет. Не в первый раз уже такое. В конце концов, Дубов не просто так хотел примазаться к расследованию. Видно, что душой за раскрытие болеет. Горохов соберется потом и уедет обратно в столицу. А нам еще жить в родном городе. Если не раскроем, с грузом таким жить.
Возможно, Глеб Львович слишком настойчиво высказал свою просьбу, или Горохов слишком близко к сердцу ее воспринял. Прошлое их не отпускало. Тот давний злополучный чебурек еще стоял между ними.
В общем, вернулся я к кабинету Горохова уже ближе к обеду. Когда весь народ от него рассосался и настроение у Никиты Егоровича должно было, по моим расчетам, улучшиться.
Он всегда перед обедом добренький становится. В предвкушении трапезы начинал жизни радоваться. Любил следователь хорошо поесть, для него даже в нашей УВД-шной столовке меню особенное сделали. Вместо котлет — стейки жарили, а вместо простеньких салатов из капусты
