С этими словами экскурсовод повел группу к выходу. Гальтон же, подав знак коллегам, отстал, спрятался за выступ стены и замер. Айзенкопф заслонил коллегу спиной, Зоя подошла к музейному работнику с каким-то вопросом.
А все дело в том, что в глубине идущей вниз лестницы виднелась конторка, за которой сидел вахтер. И не просто сидел — дремал, откинувшись на спинку стула. Разве можно было упускать столь удачное стечение обстоятельств?
Подождав, пока группа удалится, Норд снял ботинки и бесшумно сбежал по ступеням. Дежурный, мирного вида дедок в полотняной фуражечке, сладко посапывал. С охраной «святая святых» у большевиков дело обстояло как-то не очень, что вселяло надежду: задание могло оказаться более легким, чем представлялось из-за океана.
Гальтон проскользнул в дверь, за которой находился тесный и темный тамбур, снова обулся и чуть-чуть, на маленькую щелочку, приоткрыл створку.
Вот тебе раз!
По ту сторону оказался не коридор, не комната, а нечто вроде подземного гаража. Наверху горели яркие лампы. Справа круто вверх уходила бетонная полоса выезда, упиравшаяся в металлические ворота. Прямо напротив двери, из-за которой подсматривал Норд, виднелся вход в какое-то другое помещение, и весьма внушительный — на металлической поверхности поблескивали заклепки. Выходит, Институт пролетарской ингениологии размещается не прямо под Музеем, а немного сбоку? Как раз в том месте, где стоит скромненький обшарпанный флигель.
Через такую стальную дверь (на ней ни ручки, ни таблички) запросто не прорвешься. Мирный старичок за конторкой — не более чем декорация для посетителей Музея. На самом деле всё гораздо серьезней.
Доктор хотел уже возвращаться, но вдруг послышался скрежет. Створки ворот начали раздвигаться.
Из стальной двери, словно по команде, вышли двое мужчин в расстегнутых белых халатах, под которыми виднелась военная форма, и встали по обе стороны от входа.
В гараж один за другим спустились три автомобиля.
Первый проехал дальше, остановился, из него выскочили несколько человек в фуражках и кожаных куртках. Второй замер прямо у двери. Третий до нее не доехал и тоже изрыгнул проворных людей в черной коже.
Лишь после этого из центральной машины вышел сутулый человек в штатском костюме и металлическом мотоциклетном шлеме на голове. Он коротко обернулся что-то сказать шоферу. Гальтон мельком разглядел немолодое лицо: седая бородка клином, старомодное пенсне. Совсем не по-стариковски человек взбежал по ступенькам, нырнув в дверь, которую открыл перед ним один из охранников. Военные в халатах вошли следом. Люди в кожаном стали рассаживаться обратно по машинам.
— Товарищ, вы ошиблись, — раздался сзади недовольный голос. — Вам не сюда, а на выход.
Гальтон обернулся. Увлеченный загадочным зрелищем, он не слышал, как за его спиной открылась дверь Музея.
Старичок-вахтер сердито хмурил бровки и качал головой.
— Нехорошо, товарищ. Не положено.
Вид у него был немножко испуганный. Ага, сообразил Норд, дедушка боится, что получит нагоняй от начальства. А нечего дрыхнуть на посту.
— Извиняюсь, папаша, — включил доктор лексикон советского писателя Зощенко, — я в смысле уборной интересовался.
С места он, однако, не двинулся.
Старик нервно оглянулся через плечо.
— Уборная наверху, товарищ. Иди давай отсюда, пока нам обоим не влетело. Говорят тебе, не положено. Тут объект.
Но Гальтон не торопился.
— А кто это приехал? В шлеме? — спросил он, изображая простодушное любопытство.
— Кто-кто. Директор института товарищ Громов. Ступай, тебе говорят!
Вылазка, предпринятая наудачу, получилась результативной сверх всяких ожиданий.
Очень довольный, Норд быстро взбежал по ступенькам. На выходе сказал седоусому администратору:
— Извиняюсь, товарищ. Я в уборной был.
И выскочил на улицу, провожаемый прищуренным взглядом.
Через секунду у администратора под столом замигала лампочка. Их там было штук десять, все пронумерованные.
Седоусый встрепенулся, побежал мимо раздевалки, по коридору, потом вниз по лестнице.
— Что случилось, шестой? — крикнул он дедушке-вахтеру, поджидавшему его на середине лестницы. — Почему срочный вызов?
— Похоже, он! — взволнованно доложил шестой. — Словесный портрет совпадает!
— Который последним вышел? — Администратор хлопнул себя по лбу. — А ведь верно! Глаза, нос, рот, и башка под кепкой бритая! Молодец, Салько. Мы вблизи видели и то прохлопали, а ты снизу разглядел. Докладывай!
— Он спустился, товарищ начальник. Я, согласно инструкции, притворился, будто сплю. Когда сунулся в гараж, я его оттуда попросил. Одно плохо. Как раз шестнадцать ноль ноль, товарищ Громов подъехал, и этот его видел. «Кто это?» — спрашивает. Ну, я сказал. А то вышло бы подозрительно.
— Всё правильно, Салько. Название института и имя директора рассекречены. Скрывать нечего. Ну, бывай!
Еще быстрей, чем спускался, седоусый взлетел наверх. Некоторое время смотрел из окна вслед троице (двое мужчин и девушка в красной косынке), что неторопливо удалялась в направлении Моховой.
Палец администратора нажимал кнопку на столе так крепко, что аж побелел.
— Живей, черти, живей, не то уйдут! — шептал седоусый.
Стопроцентный успех
— так следует оценить итоги первого московского дня. К этому выводу единодушно пришла вся экспедиция.
Доктор Норд перечислил сегодняшние достижения.
Получено подтверждение, что биохимическое исследование гениальности ведется именно в ИПИ, Институте пролетарской ингениологии.
Установлено, где именно расположены лаборатории: в бункере, под флигелем Музея нового человечества.
Собраны первичные сведения о системе охраны. Проникнуть в ИПИ можно через подземный гараж и, вероятно, сверху, через флигель. Но это еще нужно уточнить.
Наконец, выяснилось, кто возглавляет зловещий институт — некий Громов.
— Разумеется, музей — прикрытие, надводная часть айсберга, — возбужденно ходя по комнате, размышлял вслух Норд. — Демагогическая имитация открытости перед народом при полной и абсолютной секретности.
Айзенкопф прибавил:
— Все сотрудники Музея — чекисты. Вы заметили, там в каждом зале дежурит по смотрителю, и все молодые, крепкие парни? К тому же вооруженные.
— А видели бы вы, как охраняют этого Громова! — Гальтон стал рисовать на листке. — Впереди и сзади по мощному новенькому «паккарду». В каждой машине по четыре охранника. У директора 341-й «кадиллак»[51] — судя по толщине дверец, бронированный. Не всякого премьер-министра так оберегают… Кто такой этот Громов? Институтом подобного уровня должен руководить ученый с мировым именем, в Советском Союзе такие есть. Но ни о каком Громове я никогда не слышал. А вы?
Зоя и Курт покачали головами. Особенно странно было, что Айзенкопф, биохимик, слышал это имя впервые.
— Ни одной статьи, подписанной ученым по фамилии Громов, за последние десять, даже пятнадцать лет не публиковалось. Я стараюсь ничего важного не пропускать и внимательно просматриваю материалы всех нейрофизиологических и биохимических конференций, где бы они ни проводились.
— Поручите это мне, — сказала Зоя. — К вечеру я добуду о директоре ИПИ все сведения, какие можно найти в открытом доступе. До свидания, товарищи диверсанты.
Она помахала ручкой и упорхнула.
Айзенкопф заперся у себя в комнате, намереваясь произвести осмотр и, как он выразился, «инвентаризацию» своего кофра.
— А что делать мне? — растерянно спросил Гальтон, вдруг оставшийся в одиночестве.
— Дело начальства — думать. Вот и думайте себе, — донеслось из-за двери.
И Норд стал думать.
Он сидел у себя в комнате на подоконнике, сосредоточившись на поставленной задаче: как проникнуть в подземную лабораторию и нужно ли вообще в нее лезть? Не существует ли какого-нибудь менее рискованного способа добраться до таинственного Громова?
На улице не происходило ничего такого, что могло бы отвлечь доктора от размышлений.
Напротив дома у тротуара стоял синий фургон с рекламой «Пейте «Ижевский источник», самую радиоактивную из минеральных вод!»
Дворник лениво подбирал совком с мостовой конские яблоки.
В киоск Адресного бюро общества «Долой неграмотность» стояла терпеливая очередь.
День понемногу шел на убыль, но до вечера было еще далеко.
Вроде бы и многое удалось выяснить во время первой вылазки, а зацепиться пока не за что.
Зачем все-таки Ротвеллер велел запомнить имя «Ломоносов»? Что это значит: «загляните в Ломоносова?» Норд не только заглянул в него, а даже выучил наизусть все творения Михаила Васильевича, загрузив этим тяжелым грузом изрядную часть своего мозга. Но что толку?
