— Дайте свое согласие — и документ будет вам представлен безотлагательно.
— А вы искуситель… — усмехнулся законник и, будто бы в задумчивости, принялся теребить свою идиотскую бороденку. — Давайте так, господин полковник: вы еще удваиваете мой гонорар — и я согласен! — выдал затем он.
— Сумма вознаграждения душеприказчика прописана в завещании, а там что-то менять уже поздно, — ответив усмешкой же, не согласился Сергей Казимирович. — «В здравом уме и твердой памяти» — это обычно не про смертельно раненого духами. Зачем городить лишний повод для оспаривания духовной?
— Сие верно, — кивнул Антон Игнатьич. — Но так ведь и правомерность моего привлечения к делу можно будет под сомнение поставить? Вдруг вы сие учинили в предсмертном бреду? Уверен, кстати: зная историю наших с вами добрых отношений, многие именно так и подумают!
— Посему ваше имя также прямо указано в завещании, — бросил Огинский. — Но на случай вашего отказа, — продолжил он, не дав козлобородому вставить слово — а тот явно порывался, — там прописан и другой человек, запасной кандидат. Так что обернуть сие против меня не удастся — ни вам, никому.
— Предусмотрительно, — уважительно заметил законник. — Весьма предусмотрительно — и только еще больше разжигает мое любопытство… А знаете, господин полковник… Я согласен! — выпалил он, выдержав театральную паузу. — В первую очередь — из профессионального интереса!
— Договорились, — буркнул Сергей Казимирович — завершавшаяся беседа явно была ему в тягость. — Отныне вы мой поверенный, свидетелями чему — присутствующие здесь господа и сам Ключ! Возьмите конверт, — показал он глазами на тумбу у изголовья кровати. — Сие моя духовная.
Просить Антона Игнатьича дважды не потребовалось — почти оттолкнув подвернувшегося на пути жандарма, законник метнулся за документом. Жадно схватил конверт, выдернул из него мелко исписанный листок, углубился в чтение.
Огинский же лишь устало прикрыл глаза.
Однако спокойно лежать козлобородый ему не дал — пробежав завещание глазами, Антон Игнатьич заговорил снова, обращаясь к князю, но косясь при этом почему-то на меня:
— Да уж, господин полковник, чего-то подобного, наверное, и следовало от вас ждать. Но вы же понимаете, что Государь сие не утвердит?
— Посему мне и были потребны вы, сударь, — обронил князь. — Представьте дело так, чтобы утвердил. Не мне вас учить, как сие сделать.
— Анатолий Глебович станет рвать и метать, — покачал головой законник — будто бы даже в сладком предвкушении.
— Вольнó ему…
— Сразу вопрос, — уже деловым тоном проговорил Антон Игнатьич. — Господа, что подписались под завещанием в качестве свидетелей — сплошь сотрудники III Отделения, то есть ваши непосредственные подчиненные?
— Сплошь офицеры и потомственные дворяне, — твердо уточнил Сергей Казимирович. — Сударь мой, вы ничего не перепутали? Вам надлежит защищать духовную, а не оспаривать оную — по форме или по содержанию! — уже не скрывая своего раздражения, добавил он.
— Я всего лишь уточняю факты, — пожал плечами козлобородый. — Поверьте, наши оппоненты, кто бы то ни был, тоже мимо них не пройдут.
— Хорошо, — не стал продолжать спор князь. — Но если у вас нет вопросов, ответить на кои не сможет никто, кроме меня лично, более вас не задерживаю.
— Таковых, пожалуй, нет, — задумавшись на секунду, ответил законник. — Что ж… Тогда прощайте, господин полковник!
— Ступайте — и сделайте свою работу, господин поверенный, — бросил князь. — Господа, вас тоже прошу удалиться, — обратился он к прочим собравшимся — уже несколько мягче. — Кроме вас, Надежда Александровна, — на лицо Сергея Казимировича на миг и вовсе вернулась улыбка. — Вас я попрошу остаться. Или вы думали, что я уйду в Пустоту, не дав вам последнего напутствия?
Вся толпа, как по команде, отхлынула от постели Огинского. Морозова же, решительно забрав у меня свою руку, напротив, шагнула вперед.
Помедлив лишь миг, я покинул покои умирающего вслед за жандармами и новоиспеченным поверенным князя.
Глава 16
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
в которой мне читают поэму
— Не надо смотреть на меня волком, сударь, — укоризненно бросил мне Антон Игнатьич. — Не знаю, почему вам столь претит мое общество — да и не желаю знать! Просто дайте мне закончить мою работу — и я немедленно покину сей гостеприимный дом…
— Ну так делайте, что должны — и убирайтесь, — раздраженно буркнул я.
Зеленая гостиная была разрушена, рабочий кабинет покойного князя от дýхов также неслабо пострадал, поэтому законника мы принимали в Надином будуаре. Для беседы Морозова вышла в бархатном черном с серебром платье средней длины, очень ей идущем несмотря на некоторую мрачноватость. Я облачился в свои единственные брюки и сорочку, не без ущерба пережившие пробой, но благодаря учиненному девушкой магическому ремонту, снова выглядевшие, как новенькие.
Надя по-хозяйски сидела в кресле, я устроился на стуле, передвинув тот к торцу письменного стола. Больше посадочных мест в комнате не имелось, так что козлобородому пришлось остаться на ногах — что его, впрочем, ничуть не смутило. А то и вовсе позабавило.
— Пришел ответ из Петрополиса, — сообщил он, вальяжно доставая из черной кожаной папочки бумажный конверт.
— Уже? Так быстро?! — не удержалась от возгласа Морозова.
Со смерти Сергея Казимировича едва минуло двое суток. Только сегодня утром тело князя увезли жандармы — похоронная церемония была назначена на завтра. И уже после их ухода в особняк в первый раз на дню явился Антон Игнатьич — сообщить, что завещание Огинского со всеми положенными сопроводительными документами отправлено им в столицу на утверждение. И вот, не прошло и семи часов, как поверенный осчастливил нас визитом снова.
— Новый начальник губернской экспедиции III Отделения, подполковник Бекетов, был столь любезен, что согласился отправить посмертную корреспонденцию моего поручителя казенным порталом, — пояснил в ответ на удивление девушки законник. — Ну а с рассмотрением такого рода дел в Петрополисе никогда не затягивают.
— Ну и что они написали? — спросил я. — Завещание утверждено? Может быть, тогда покажете нам его наконец?
До сих пор козлобородый категорически отказывался ознакомить нас с Надей с содержанием последней воли Сергея Казимировича — ссылаясь как раз на отсутствие ее официального утверждения Императором. Не понимаю, как тут одно связано с другим, но Антон Игнатьич был непреклонен. Не то чтобы мне так уж важно было знать, как Огинский распорядился своими богатствами, но хотелось хотя бы понимать, кому теперь принадлежит особняк и сколько мы с Морозовой еще сможем здесь жить — прежде, чем новый хозяин выставит нас за дверь. Неопределенность бесила, а еще больше бесил меня сам упертый законник.
Что до Нади, то, придавленная горечью утраты (у Сергея Казимировича она воспитывалась с восьми лет и, естественно, ее привязанность к князю не шла ни в какое сравнение с моей), о сугубо практичных вещах, вроде вероятной скорой потери крыши над головой, девушка, кажется, не задумывалась вовсе. В какой-то момент я даже предположил, что Огинский что-то рассказал ей о своем завещании в их последнем разговоре тет-а-тет. Но на прямой вопрос Морозова сухо заявила, что тема там обсуждалась сугубо личная, и ни о доме, ни об ином имуществе речи не шло.
А то жилье — не личное дело!
— Вот, извольте прочесть, — проговорил между тем Антон Игнатьич, протягивая извлеченный из конверта листок — именно мне, а не Наде.
Документ смотрелся довольно солидно — выполненный на плотной бумаге, с гербом в «шапке» — коронованным черным двуглавым орлом на золотом щите. Но вот беда: ни одной знакомой мне буквы в тексте не содержалось — сплошь какие-то закорючки. Снова та пресловутая глаголица?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Однако признаваться законнику, что не способен прочесть по-русски ни строчки, почему-то показалось мне постыдным. Поэтому, наморщив лоб, с минуту я старательно делал вид, будто внимательно изучаю эту филькину грамоту, затем неопределенно пожал плечами и со скучающим видом передал ее Морозовой.
