Освободившись в 1956 году, 23-летний Генрих прибыл в Москву. К этому времени он понял, что блатной романтикой сыт по горло. Душа молодого человека лежала к музыке. Однако мечтать о музыкальном училище Секе мешал недостаток образования — всего пять классов школы. Устроившись слесарем на ЗИЛ, молодой человек отправился получать аттестат зрелости в вечернюю школу, во время учебы в которой освоил игру на гитаре.
К этому времени он обосновался в одном из столичных общежитий и по ночам запирался в туалете, или в ванной комнате настойчиво разучивал аккорды. Вскоре Сека поступил на работу в Московский драматический театр и стал лауреатом нескольких музыкальных конкурсов, получив известность в сообществе столичных гитаристов. Он начал преподавать и вскоре вместе со своими учениками создал ансамбль.
В связи с такими изменениями в своей жизни Генрих решил завязать с воровской карьерой. Удивительно, но на сходке, где он объявил о своем желании расстаться с титулом вора в законе, авторитеты удовлетворили его просьбу безо всяких санкций. В те времена правила воровского мира были гуманней и не предполагали никакого наказания для тех, кто решил покинуть воровскую семью по не компрометирующим обстоятельствам. Любой, кто изъявлял такое желание, отпускался с миром. Кроме этого за ним оставались все воровские привилегии, за исключением права участвовать в сходках. При попадании же на зону бывший вор становился мужиком, то есть обычным арестантом. В наши дни отказ авторитета от воровского титула карается смертью.
Увлекшись музыкой, Сечкин стал писать стихи, и сам же клал их на музыку. Самым знаменитым его произведением стала песня «Постой, паровоз», прозвучавшая в культовой комедии Леонида Гайдая «Операция 'Ы» в исполнении Юрия Никулина. Музыкальная карьера Сечкина развивалась стремительно. Он посетил с гастролями множество российских городов, неоднократно пытался выехать за рубеж, но сделать это ему не позволяли власти. Все-таки три судимости за плечами. Мало ли что.
Впрочем, и без мировых турне Сечкин был востребован на родине. Он часто выступал на радио и даже в Кремлевском дворце. После выступления на концерте, посвященном XVI съезду ВЛКСМ, Генриху высказал благодарность сам первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев, а несколькими годами позже лично Леонид Брежнев вручил бывшему вору в законе награду за победу на очередном музыкальном конкурсе. В 1970 году Сечкин был избран председателем Творческого объединения московских гитаристов. Вот такой необыкновенный человек сейчас сидел передо мной.
— Борис Николаевич выражает вам благодарность за деятельное участие на его дне рождения. Редко о ком он так восторженно отзывался. А я его знаю с давних пор, — начал Сека с комплиментов, — Не могу скрыть и своего восхищения от ваших композиций и техники игры на гитаре. Не поделитесь ли секретом, где этому обучались?
— Деньги очень нужны были, вот и научился с горя, — брякнул более-менее подходящую версию.
Не станешь же объяснять ему, что я типа не совсем обычный человек.
— Кстати говоря, за ту первую запись мне ни копья не заплатили.
— Судя по виду, вы ещё очень молоды и по всем признакам достигнете широкой известности, — продолжил изъясняться неординарный человек, — Мой вам совет прошедшего холод, голод, неволю и медные трубы — не стремитесь к дешёвой популярности и быстрым деньгам. Развивайтесь целеустремлённо, растите в творческом плане и достигнете многого. Человек остаётся свободным, пока творит. Свободным, в том числе и от денег, в том смысле, что они уже не будут иметь над вами власти. И постарайтесь сторониться криминальной среды. Меня моя музыка вытащила из той трясины.
— Меня засосала опасная трясина… — невольно пропел я.
В ответ получил какую-то особенную улыбку. Давно заметил, что людям, которые редко улыбаются, дано создавать потрясающие улыбки. Будто каждая чёрточка, каждая морщинка лица выплескивает с потрясающей силой некую особенную энергию обаяния. Наврал Генрих стопроцентно в своей книге про то, что ему пришлось кого-то съесть. Чикатило не смог бы так улыбнуться. Наверное, очень уж хотелось Секе подперчить своё произведение этим художественным вымыслом.
— Балуюсь сочинительством иногда, — признался он.
— Скажите, вот вы предостерегаете меня от контактов с криминалом, а сами тут не на последних ролях, — задал мучивший меня вопрос, возможно неприятный своему визави.
Сека нисколько не обиделся и даже улыбнулся, правда, несколько печально.
— Вы, как я вижу, не без масла в голове. Смысл есть вам кое-что разъяснить. Когда я раскороновался, власть в стране стояла незыблемо. Люди верили в то, что делали. Сейчас ситуация изменилась. Люди устали жить будущим и захотели иметь блага здесь и сейчас. И это правильно — жизнь даётся всего только раз. Если запряженного осла можно долго водить за привязанной перед ним морковкой и тем заставлять возить за собой телегу, то человек рано, или поздно начинает соображать, что эта морковка никогда не окажется у него во рту.
Люди хотят того, чего эта власть им дать не может. Власть слабеет и глупеет. Борется с цеховиками, вместо того, чтобы создавать те же самые изделия. Это только усиливает криминал, который крышует цеховиков, подкупает чиновников. В конечном итоге, мусора сами превращаются в уркаганов, судьи перестают судить по законам, прокуроры — прокурорить. К чему это приведёт, догадываетесь? Не удивлюсь, если в скором времени во главе страны встанет некий, подставной от уголовников шнырь, а вместо законов будут рулить понятиями. Если бы я знал расклады через двадцать лет, то не стал раскороновываться. Я ответил на ваш вопрос?
Я благодарственно покивал головой. Можжевеловую водку всё-таки хлебанул от избытка чувств.
— Если хотите, можно будет продолжить наши философствования, — предложил Сечкин, — Приглашаю вас в клуб имени Чкалова, что на улице Правда. Я напишу, как туда проехать и телефон. Только сначала позвоните предварительно и тогда уж приезжайте. Просто я не всегда бываю на месте. Покажу вас своим ученикам. Поделитесь с ними своей техникой игры?
— Без проблем, — согласился я.
— А теперь принимайте презент от Лупатого.
Сека выставил откуда-то из-под ног дерматиновый портфель, заметно округлившийся.
— Тут гонорар за вечер, включая похищенные у вас средства с серьёзной компенсацией. Клёма и Снулый просят передать вам свои извинения. Здесь найдёте, кроме бабла, кое-какие деликатесы от благодарных почитателей вашего таланта.
Я отщёлкнул замочек и посмотрел в нутро портфеля. Виднелись импортные консервы с ветчиной, салями, баночки с красной икрой, кофе растворимый Ша нуар, чай индийский со слоном, фигурные бутылки коньяка Курвуазье, ликёра Куантро, голландского джина Болз и рома Либерти. Деньги, наверное, лежали в глубине.
— Лупатый просил передать, чтобы вы удвоили выдаваемую сумму от его имени, — простецки высказался я.
— Уже удвоено, не сомневайтесь. Выдана вам штука вместо пятихатки. Не смею вас больше задерживать.
Я попрощался с Секой и двинулся с портфелем в руке к другому кабинету со скучающим возле охранником.
— Виталик, пропусти парня, — скомандовала ему из невидимой глубины за шторками Галина.
Шагнул туда и попал в объятия пьяной женщины.
— Мой ты ночной соловей, Карел Готт. У отца есть любимый певец Магомаев, а у меня будешь ты — Токарев, — промычала она, не стесняясь сидящей поблизости подруги.
— А как же Боря? — запереживал я.
— Ну его, к лешему, — отмахнулась Галина, — Надоел. Опять куда-то пропал. Он со мной только ради всяких благ. Всё для него сделала: и в Большой театр пропихнула, и квартиру на Чехова выбила, и целый Мерседес помогла купить. А что в ответ?
— Вдруг и мне от тебя будет нужно кое-какое дело? — сделал я страшные глаза, наверное.
— На тыщу рублей? — принялась куражиться принцесса.
— На мильён долларов, — подхватил её настрой.
— Ну, тогда говори про своё дело.
— Авторитеты хотят, чтобы я снова исполнял здесь свои песни. А я очень устал и хочу поскорей куда-нибудь свалить. Только ты сможешь вывезти меня отсюда. Тебя не рискнут останавливать, — проговорил, добавив по максимуму умоляющих ноток.
