В голове образовалась каша, и, наверное, поэтому я излишне резко спросила:
– Она играла на рояле?
– Просто великолепно, – подтвердила Нина, – настоящий профессионал. Ее из-за этого очень ценили в «Лауре», и вообще она – настоящая актриса, мастер перевоплощений. Наденет черненькое платьице, глазки вниз опустит и лепечет: «Ах, простите, разрешите мне, будьте любезны…» Это если на кого впечатление произвести хочет. Но как только объект за дверь, наша тихоня разом меняется: «Эй вы, мать вашу…» Материлась она жутко, прямо через слово. Мне первое время просто не по себе было, что ни фраза, то «жопа» или еще чего похуже…
– Это она? – сунула я Нине под нос фото.
Сорокина принялась разглядывать снимок и протянула не слишком уверенно:
– Ну, вроде похожа. Хотя все другое – прическа, одежда…
– Одежда, – хмыкнула я, – она что, в одном платье ходила? Одежда, естественно, меняется, на лицо смотрите!
– Вы не совсем правы, – ответила Нина, – конечно, платья будут разными, но неизменным останется стиль. Ксюша, как правило, носила все обтягивающее, яркое, короткое, на грани вульгарности, порой явно безвкусные вещи, отвратительно красилась… А на снимке элегантно и дорого одетая дама, с безупречной прической и макияжем…
– Так это она или нет?
– Говорю же, похожа, но точно не могу подтвердить!
Я почувствовала навалившуюся усталость и махнула рукой:
– Ладно, адрес института, где учились, помните?
– Сокольская улица, дом забыла, возле фабрики кондитерских изделий, у ворот огромная труба торчит, мы еще шутили, что там кремируют студентов, не сдавших с десятого захода логику…
– Фамилию точно запомнили – Митепаш? Ну ту, что она в пьяном бреду повторяла?
– Отчего-то очень хорошо помню, – протянула Нина, – может, потому, что никогда такой не слышала – Митепаш, а имя – Таня. Да вы забудьте, пьяная она была, вот и несла всякую чушь.
Я молча смотрела на успокоившуюся Нину. А вот здесь ты, моя милая, не права! Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!
ГЛАВА 16
Домой я ворвалась, волоча неподъемную сумку. Скоро все явятся с работы и запросят есть. В кухне по-прежнему громоздилась гора невымытой посуды.
– Тина, – завопила я, чувствуя, как злоба начинает подкатывать к горлу, – немедленно поди сюда!
Заскрипела дверь, и заспанная девица появилась на пороге.
– Ты почему не помыла посуду?
– А надо было?
От гнева я так швырнула щеточку в раковину, что любимая темно-синяя кружка Сережи, жалобно тренькнув, развалилась на части. Ну вот, теперь он будет весь вечер злиться, обнаружив осколки.
– Ты же целый день была дома, ну неужели трудно ополоснуть тарелки!
– Мне плохо, – тихим голосом пробормотала Валя, оседая на стул, – мне очень плохо, желудок болит, и в глазах темно, пожалуйста, принесите с тумбочки таблетки, розовенькие такие, в пузырьке.
Вот актриса! Хочет оправдать лень болезнью.
В спальню я все же сходила и обнаружила на столе не только предписанные Катей снадобья, но и кучу бумажек от шоколадных конфет, цветные фантики валялись и на одеяле. Там же лежала испачканная книжка «Кошмар в подворотне».
«Спокойствие, только спокойствие, – пробормотала я про себя, – раз, два, три, четыре, главное, не сорваться…»
Но, сунув томно вздыхающей Валентине лекарство, я все же не удержалась и отвела душу.
– Разве можно есть такое количество сладкого! Да еще если не слишком хорошо себя чувствуешь! Здоровый человек и тот в больницу загремит, если килограмм «Мишек» сожрет.
– Да, – покорно согласилась Тина, – вы абсолютно правы, не понимаю, как это вышло, зачиталась, наверное.
Я отвернулась к мойке и принялась яростно мыть тарелки.
После ужина, часов в десять, Катя объявила:
– Все, завтра в девять подписываем документы.
– Какие? – удивилась Юлечка.
– Договор купли-продажи.
– Уже? – выкрикнули мы все в голос.
– А чего тянуть? – пожала плечами Катерина. – Вся цепочка готова, бумаги собраны.
– Как-то впопыхах получается, – забормотал Сережка, – серьезные дела с наскока не делаются.
– Надо успеть до Нового года, – пояснила Катя.
– Почему? – изумилась Юля.
– Не знаю, так говорят в агентстве, – отмахнулась подруга, – да еще Евгения Николаевна боится, что в начале января о строительстве дороги объявят вслух, и мы останемся на бобах. Ну кто поедет в квартиру возле надземки!
– Получается, мы обманываем тех, кто сюда въедет, – встрял в разговор Кирюшка.
Повисло молчание. Наконец Юлечка нашлась:
– Ну мы не на прямую меняемся. Сюда въедут те, кто в самом конце цепочки.
– Наверное, и впрямь не слишком хорошо, – забормотала Катя.
– Слышь, мамуля, – быстренько поинтересовался Сережка, – а как завтра все будет происходить? И потом, если мы квартиру покупаем, то где деньги?
– Мы же одновременно и продаем, – пояснила Катя, – там вообще ни у кого нет денег.
– Как это? – изумилась я.
Катерина вздохнула и принялась объяснять:
– Михалевы и Поповы покупают нашу квартиру и приносят сто тысяч. Но одновременно Михалевы продают свою четырехкомнатную и получают семьдесят пять штук от нас, а Поповы берут двадцать пять от Петровых…
– Постой, постой, – засуетилась Юля, – но откуда у нас семьдесят пять тысяч?
– От Михалевых.
– Мы же им сами должны дать?
– Ну нет!
– Ты же только что сказала!
Катя замолчала, потом вздохнула:
– Напутала. Слушайте, мы даем сто тысяч Никитиным, нам дают семьдесят пять Михалевы и двадцать пять Поповы, а те получают свои денежки от Петровых и…
– Господи, – одурев от обилия фамилий, поинтересовалась я, – а изначально-то сто тысяч чьи?
– Петровы двадцать пять и Михалевы семьдесят пять, – терпеливо разъяснила Катя, – только они вносят деньги, остальные их просто передают по цепочке из рук в руки…
– Но ты же только что произнесла, будто Петровым двадцать пять дадут Поповы? – изумилась я.
– Нет, – завопила Катя, – все, отстаньте, этими проблемами, кто, кому и сколько дает, занимается агентство! Наша задача стоять завтра в девять утра в офисе с паспортами.
– Ура! – завопил Кирюшка. – На тренировку не пойду.
– Ты нам совершенно не нужен, – сообщила Катя.
– Это ущемление прав ребенка, – заныл мальчик.
– Завянь, – велел старший брат. – Во что вещи паковать станем?
– В коробки, – сказала Юля.
– Кошмар, – вздохнула Катя.
– Ну это ты сама придумала, – парировал Сережка.
– Хочешь жить на дороге? – рассердилась Катя.
Слушая, как они ругаются, я пошла к себе и принялась звонить по телефону. Сначала соединилась с Писемским и узнала, что никаких известий о Ксюше нет. На мой вопрос, играла ли супруга на пианино, Олег растерянно ответил:
– Не знаю, никогда не слышал, у нас нет фортепьяно.
– Ладно, – вздохнула я, – дайте другую фотографию жены, на той, что у меня, ее лица практически не различить.
– У меня их нет, – пробормотал Писемский.
– Как так? – искренне удивилась я. – А свадебные?
– Там незадача вышла, – пояснил бензиновый король, – мы наняли фотографа, и он исправно отщелкал кадры. А потом вернул деньги и очень извинялся. Пленка отчего-то оказалась засвеченной.
– Но отдыхать же вы ездили?
– Да, только один раз Ксюша забыла пленки в гостинице, а другой – случайно обронила альбомчик в ванну…
– А негативы?
– Пропали куда-то, она очень переживала.
Я швырнула трубку на диван и вытащила сигареты. Вообще курить я начала недавно и делаю это не слишком правильно. Курильщики вдыхают дым, а я его глотаю. Все попытки научиться дымить по науке закончились крахом. Но вид тающей сигареты приводит меня в отличное расположение духа, а горячий дым в желудке приятно согревает и расслабляет. Поэтому я плюнула на все каноны и расправляюсь с сигаретами по-своему.
Ох, неспроста молодая жена Писемского уничтожила снимки. Интересно, чего она боялась?
Следующий мой звонок адресовался Бурлевскому. Федор молча выслушал меня и велел:
– Великолепно, теперь осталось только найти того, кто убил Веру, и дело сделано.
Легко сказать, да трудно сделать.
– Может, все-таки лучше поставить в известность милицию? – осторожно предложила я.
– Никогда, – с жаром сказал Федор, – правоохранительные органы уже решили, что Антон виновен, и не захотят менять своего мнения. Им все ясно.
– Боюсь, не справлюсь, – заныла я.
– У вас великолепно получается, – парировал Бурлевский, – дерзайте!
На следующее утро мы гурьбой вошли в офис конторы «Конако». Нас встретил суетливый мужчина в плохо поглаженных брюках.
– Очень, очень рад, – суетился он, подпрыгивая на месте, – будем знакомы, Зиновий Павлович, садитесь на диванчик, надо обождать.
– Долго? – спросил Сережка.
– Вот только Поповы подъедут, – потирал руки суетливый мужичонка, – остальные тут.
