Но в глубине забоя, где Тед Ли все еще производил обборку, оббивая пустую породу и исследуя стену, возле которой последней отпалкой нагромоздило тонны две руды, раздался столь громкий возглас, что Том, Лэнни Лоу и Эйбл Морган бросились к бурильщику, стоявшему на этой груде. Сквозь пыль и дым, заполнявшие забой, на них глянуло черное от грязи, мокрое от пота, радостно взволнованное лицо Теда.
— Вот, полюбуйтесь! — крикнул он, когда Лэнни Лоу, сменный мастер и Том один за другим взобрались к нему наверх.
На вскрытой взрывом поверхности жилы Тому бросились в глаза такие вкрапления чистого золота, каких ему еще никогда не доводилось видеть, хоть он и слышал о них немало. Золото сверкало тонкими прожилками и большими кусками в слоистом сланце, золото блестело у них под ногами, вкрапленное в куски обрушенной отпалкой породы. Том как зачарованный уставился на него, охваченный таким же странным волнением, как и все остальные.
— Пресвятая богородица! — ахнул Лэнни Лоу.
Эйбл восхищенно выругался.
— Богатая жила, Тед, ничего не скажешь. Что твой ювелирный магазин!
— Я уже дня два чувствовал, что она где-то тут! — ликовал Тед.
— Да, твои пробы кое-что сулили, — удовлетворенно хмыкнул Эйбл. — Мы держали твой забой на примете. Это ты, Боб? — крикнул он, завидев возникшую из мрака фигуру десятника. — Она здесь, голубушка! Как раз хотел посылать за тобой — иди-ка полюбуйся!
Большой Боб взобрался на груду руды и стоял, восхищенно глядя на золотые блестки. Том, прислушиваясь к разговору Боба и Эйбла, понял, что дела на руднике шли неважно. Предполагалось даже, что Боулдер-Риф придется закрыть. Но если эта жила не обманет ожиданий, дела снова пойдут на лад.
— Быть может, мы опять наткнулись на продолжение главной жилы Браун-Хилла! — воскликнул Боб.
Боб и Эйбл откололи несколько кусков руды и, оглядев их со всех сторон, опустили себе в карман. Лэнни Лоу, не мешкая, последовал их примеру. Тед и Том видели, как куски богатейшей руды проворно исчезали в его сумке и в карманах его просторных штанов. Том перехватил взгляд Теда и прочел в нем предостережение.
Когда Том снова принялся за работу, Тед, спустившись вниз за ломиком, улучил минуту, чтобы перекинуться с ним словом.
— Может, мы с тобой и дурни. Том, что не поживились, как те ловкачи, — проворчал он. — Да куда с этим денешься? С нас ведь теперь глаз не спустят и при выходе обшарят с головы до пят. Эх, черт побери, и чего это я разорался — надо бы сначала припрятать кусочек.
У Тома тоже было такое чувство, что они с Тедом опростоволосились. Кто из рудокопов упустил бы подобную возможность — припрятать несколько «образчиков», чтобы как-нибудь потом вынести их из рудника? Мало кто поверит им, что они не засунули чего-нибудь за настил или за старые крепежные балки. Даже как-то неловко признаться товарищам, что они упустили такой случай. А больше всего его бесила мысль, что они сваляли такого дурака, в то время как Большой Боб, Вошь и Эйбл Морган преспокойно набили себе карманы. Хотя, конечно, эти всегда могут сказать, что взяли золото на образец, чтобы показать наверху — какая-де богатая жила.
Том принялся отгребать пустую породу, загромождавшую вход, но неприятное чувство, что он «подкачал» и рудокопы не скажут теперь, что Том Гауг «свой в доску», не покидало его. Да, он оказался в плену у всяких там возвышенных идей, которые, быть может, очень хороши для тех, кто работает наверху, но которым нет места в моральном кодексе рабочего-рудокопа. Тед не терзался сомнениями — честно или нечестно взять кусок золота; его останавливал только связанный с этим риск.
Лэнни Лоу вызвался подняться наверх, чтобы сообщить приятную весть штейгеру.
— Никуда ты не пойдешь, — отрезал десятник. — Я сам поднимусь наверх. А ты оставайся здесь с Эйблом и жди меня. Ну, ребята, — сказал он, оборотясь к Теду и Тому, — смотрите, чтобы все было в порядке. Несдобровать вам, если золото начнет утекать из забоя.
— Насчет меня и Тома Гауга можете быть спокойны, — сказал Тед.
Штейгер, спустившись вниз, и бровью не повел при виде золота. Он прихватил с собой двух навальщиков и велел им собрать наиболее богатую руду в мешки, пересчитать их и отправить на обогатительную фабрику. Забой приказано было очистить — проходка пойдет отныне по новому плану.
— Как тебе это нравится, а? — возмущался Тед, когда они с Томом, претерпев самый беззастенчивый обыск, шагали в одних трусах из раздевалки под душ.
Полицейский агент на руднике мог запустить свою лапу в волосы рудокопу, мог залезть пальцем ему под язык, заглянуть в уши, вывернуть наизнанку его сумку и карманы, вытряхнуть котелок. «Закон охраняет только наш срам», — говорили рудокопы. Раздевать рабочих донага было запрещено, и поговаривали, что кое-кто из самых прожженных ловкачей ухитрялся проводить за нос сыщиков, пряча кусочки золота там, где их нельзя было обнаружить.
Тед был вне себя оттого, что его подвергли унизительной процедуре обыска. Том воспринял ее более спокойно, но его возмущала несправедливость — рабочих обыскивают, а начальство рудника ворует и выходит сухим из воды.
Кровь его кипела при мысли о том, что за счет Теда наживается Лэнни Лоу, что все начальство — сменный мастер, десятник, быть может даже штейгер — уже столковалось и, верно, поделит между собой хороший куш. Немудрено, если рудокоп, который гнет спину за гроши, как они с Тедом, считает себя вправе урвать что-нибудь от своих трудов. И каждому, конечно, приятно сознавать, что, пораскинув мозгами, он может перехитрить проклятых боссов.
А если и накроют с золотом, «в отношении которого есть достаточные основания предполагать, что оно украдено», и засадят за решетку на несколько месяцев — это не кладет пятна на парня в глазах его товарищей — горняков. Никто не придал бы этому значения, думал Том, разве что его мать да жена Теда. По их понятиям, это — позор; если бы кто-нибудь из близких попал в тюрьму за кражу золота, это было бы для них страшным ударом.
Тед был парень осторожный; зарабатывая, как все опытные бурильщики, больше остальных рудокопов, он предпочитал не рисковать, дабы никакой сыщик не мог наделать ему неприятностей. Том знал, что у Теда никогда не возникало искушения попользоваться добытым им золотом, пока он не увидел, как Вошь и сменный мастер набивают себе карманы. Так же было и с Томом. Его не соблазняло это золото, будь оно проклято, пока на него с такой легкостью не покусились другие. Тогда, на какой-то миг, им овладело безрассудное желание схватить и спрятать кусок руды. Теперь он понимал, что Тед был прав, когда предостерег его. Пока они работают над этой жилой, их не оставят в покое. В конце концов приятно сознавать, что ему нечего бояться шпиков, сколько бы они его не выслеживали и не обыскивали.
Том страшился даже подумать о том, какое горе причинил бы он матери, если бы его уличили в краже золота. Да она сгорела бы со стыда! Она привыкла высоко держать голову и честно бороться с нуждой, и Том знал ее отношение к таким вещам. Он был рад, что может с легким сердцем пойти домой, рассказать ей, как Тед напал на богатую жилу, и не бояться встревожить ее своим рассказом.
Том подробно описал матери все, что произошло в этот день, и уловил мимолетный испуг в ее глазах. Она, казалось, спрашивала его без слов: «Надеюсь, ты не натворил глупостей?»
«Нет, мама», — ответил его открытый, честный взгляд.
Салли удовлетворенно рассмеялась.
— Бог с ним, с их золотом, — сказала она, целуя его. — У нас есть то, чего не купишь ни за какие деньги, сынок.
— Что имела в виду? — думал Том, направляясь в свою комнату. Вероятно, сознание своей правоты, которого никто у них не отнимет, и чувство гордости и душевного покоя, которые дает крепкая, дружная семья.
Но ведь жизнь куда сложнее, размышлял Том. Для матери это — ее дом, ее сыновья. Она забывает о тех черных, злых силах, которые свирепствуют вокруг, угрожая разрушить эту маленькую крепость. Нельзя жить, отгородившись от всего, в этом мире, где война, болезни и беспощадная борьба за богатство и власть ввергают тысячи таких же, как она, простых людей в пучину экономических и национальных катастроф.
Глава XII
Дэн и Лал затеяли возню во дворе. До Салли доносились взрывы веселого смеха, когда они тузили друг друга, или, сцепившись, пытались один другого повалить.
— Пусти! Да пусти же, дубина! — кричал Дэн.
— А будешь еще задаваться? — спрашивал Лал.
— Не буду, Лал! Честное слово, не буду, — клялся Дэн, но, вырвавшись из крепких объятий брата и перебежав на другой конец двора, во все горло крикнул: — Хоть на палочке поезжай, а Моппинга я все равно тебе на войну не дам!
У Салли замерло сердце. Уже несколько месяцев на приисках ходили слухи, что в Европе готовится война, но Салли не могла представить себе, что это и ее коснется. Она слышала, как мужчины толковали за столом о «новой кровавой бойне», о том, что событий надо ждать еще в нынешнем году. Салли содрогалась при одной мысли об этом.
