– Да.
– Ты это что устроил в сберкассе? Стрельбу поднял – весь город мне распугал…
– Я банду брал. Вооруженную.
– Это в Москве палить можно. А у нас население точно знает, что линия ВКП(б) оберегает людей от уголовников. Тебе мало выговора?
– Мне выговора вполне хватает, – перебил райкомовского начальника Данилов, – а партия учит нас беспощадности к вооруженному врагу. Удивительно, что мне надо напоминать об этом вам.
Сказал и бросил трубку.
Данилов вышел во двор, где проводник прогуливал овчарку Альму. Она посмотрела на полковника глазами цвета темного янтаря, словно размышляя: вцепиться в его серые брюки или нет.
Рукомойник был прибит прямо к стене. Данилов ударил по нему – воды не было.
– Я сейчас принесу, товарищ полковник! – крикнул проводник.
Он схватил ведро и побежал к колодцу. Собака направилась к Данилову. Она подошла, взглянула и легла рядом.
– Ты чего, псина?
Собака мотнула хвостом и закрыла глаза.
– Вы не бойтесь. Она своих не трогает, – подошел проводник.
– А как она узнает, кто свой?
– Не знаю.
– Слушай, старшина, ты мне не польешь?
Данилов снял рубашку, стянул майку:
– Давай.
Холодная колодезная вода обожгла тело, смыла утреннюю усталость.
Данилов крепко вытерся полотенцем и пошел к себе.
В коридоре он встретил Ефимова. Начальник райотдела был радостно возбужден.
– Иван Александрович, не знаю, как вас благодарить. От такой беды спасли. Мне бы век не расхлебать.
– Нашел бы как выкрутиться, Виктор Петрович, – Данилов достал папиросу, – а меня уже ваш Пал Палыч пообещал из партии исключить.
– Знаю. Это ему начальник райМГБ доложил. Он мужик вредный, поганый даже мужик. Вы с ним поцапались?
– Было дело. Утром, как раз перед боями нашими жаркими.
– Я слышал, у вас, Иван Александрович, завязки в Москве в управлении есть?
– Откуда информация?
– Тайна.
– Агент Никитин.
– Не важно.
– Есть кое-кто.
– Вы попросите окоротить его, а то он гадить все время будет.
* * *
Ефимов не стал рассказывать, как при нем первый секретарь райкома партии звонил в Москву, в обком, и кричал, что с него хватает сосланных уголовников, а погоревшие, запятнавшие себя милиционеры ему не нужны. А потом сказал:
– Ты его замом назначить хочешь. Не допущу!
– Погоди, Пал Палыч, – вмешался в разговор председатель исполкома, – этот Данилов нас от большой беды отвел. В сберкассе облигациями золотого займа и наличными было шестьсот тысяч с копейками. За это нас бы не похвалили. Ты в замы к Ефимову прочишь Галкина?
– Человек опытный, инструктор исполкома, раньше в органах работал.
– Да какие там органы, пожарником был. Видишь, обстановка какая. Банды в Москве, у нас объявилась, а если у них дружки затаились? Шутка сказать, с оружием, даже немецкий автомобиль раскопали. Нам сейчас милиционеры, как псы-волкодавы, нужны. А Галкин одно хорошо делает – в самодеятельности на баяне играет.
– Ладно, идите, я подумаю. – Первый секретарь откинулся в кресле, расстегнул белый китель-сталинку.
– Пал Палыч, – вмешался Ефимов, – а что с машиной-то делать?
– По-фронтовому, – засмеялся секретарь, – трофей твой. Как, советская власть, не возражаешь?
Председатель исполкома только руками развел.
Обо всем этом Ефимов умолчал. Но о машине сообщил радостно.
– Вездеход этот, Иван Александрович, теперь ваш. Вы машину-то водите?
– Конечно, и Никитин у нас известный шофер-лихач. Она теперь за оперативниками будет закреплена.
– Нет, здесь я с вами не соглашусь. – Ефимов поднял руку. – Больше того – командные права использую.
В коридоре появился Никитин. Он был возбужден и встрепан.
– Не колется, сука.
– Ты с кем работаешь? – спросил Данилов.
– С Акимовым Колькой.
– Пацана этого, Аксакова, давай ко мне.
* * *
Данилов вошел в кабинет, уселся за столом, приготовил бланк протокола. Взяли они нынче троих. Высланного после отсидки из Москвы, дважды сидевшего за грабежи Николая Акимова по кличке Матрос, его бывшего подельника Виктора Лопухова по кличке Утюг и молодого семнадцатилетнего паренька Алексея Аксакова. Все трое жили в Москве в одном дворе, и, пока Акимов и Лопухов добывали стране древесину, подрос их сосед, решивший стать налетчиком.
– Можно, товарищ полковник? – заглянул в дверь милиционер.
– Заводи.
Лешка Аксаков вошел в кабинет независимой походкой, пританцовывая, видимо, именно так он собирался войти в камеру «Таганки».
– А, – лениво сказал Данилов, – вот ты какой убийца, Аксаков.
– Ты чего, начальник, ты чего…
– Замри, сявка, ты еще у параши не лежал, а уже со мной так разговариваешь. – Данилов грохнул кулаком по столу.
– А как? – плаксиво спросил Лешка.
– Называй меня гражданин полковник. Ясно?
– Да.
– Теперь отвечай, как и при каких обстоятельствах ты, сопляк, убил работника милиции в Большом Черкасском?
– Да не убивал я, – почти заплакал Лешка.
– Вот, – Данилов достал из стола бумаги, – видишь? Это акт экспертизы: из пистолета, изъятого у тебя сегодня, убит сотрудник милиции. Так что колись по-хорошему, а то мы с тобой иначе поговорим. Тем более вышка тебе обеспечена.
– Какая вышка, гражданин полковник, я малолетка, – заплакал Лешка.
– По указу 12–1 ты за убийство работника милиции едешь к вышке паровозиком.
– Не убивал я. – Лешка размазал кулаком по лицу грязные слезы.
– А где вальтер взял?
– Никола Матрос дал.
– А он где взял?
– Мужик здесь один есть, он и примусы, и маслят за башли дает.
– Где он живет?
– На торфоразработках, на узкоколейке работает.
– Имя?
– Виктор.
– Фамилия?
– Не знаю.
– Значит, вы ему должны отдать пистолеты. Когда?
– Сегодня, и машину тоже.
– Молодец, Леша. Давай все это запишем, ты нам правду – а мы тебе поможем. Не дело такому хорошему пацану по тюрьмам шемонаться. Ты Витьку этого видел?
– Да.
– Значит, он тебя в лицо знает?
– Ага.
– Вот ты нас к его конуре и приведешь.
Через час в кабинете начальника собрался весь оперсостав.
– Товарищи, – начал Данилов, – времени у нас предельно мало. В процессе работы с группой Матроса нам стало известно, что оружие им выдает некто Виктор, проживающий в доме на болоте.
Данилов подошел к карте района, указкой показал место, где стоит дом.
– Раньше здесь кончалась узкоколейка, теперь, как я вижу, колею протянули дальше.
– Торфоразработки расширились, – сказал начальник БХСС Смирнов.
– В этом доме десять лет назад мы брали основной костяк банды Музыки. Тогда Виктор, фамилия его Банин, помог нам. Он был бандпособником, в операциях участия не принимал, а если и принимал, доказать этого не удалось, поэтому суд принял во внимание эти обстоятельства – дал ему пятнадцать лет и заменил штрафбатом. Его ранили. Кровью вину он искупил, воевал, получил награды. Вернулся и занялся старым делом. Видимо, он знал место, где бандиты прятали оружие. Даже вездеход немецкий был припасен. Территорию эту курирует лейтенант Шелков, ему слово.
– У Банина собираются высланные сюда преступные элементы. Пьют, играют в карты, с бабами, сами понимаете, шалят. Мы не препятствуем, так как там работает агентура, и мы многих посетителей держим под оперативным контролем. Собираются там вечером, после работы. Жаль, конечно, такое место терять.
– А почему терять? – перебил его Данилов. – Возьмем Банина, на его место посадим надежного агента. Давайте готовиться. Мы должны на последнем поезде подъехать.
* * *
Да, многое изменилось за десять лет. Теперь узкоколейка начиналась не от кирпичного завода, который нынче именовался кирпично-керамический, а от самой настоящей станции. Сюда по утрам приходили те, кто работает на торфоразработках. Грузовая ветка уходила за ворота торфоразрабатывающей фабрики. Здесь делали брикеты, похожие на уголь.
Когда-то Кравцов рассказывал Данилову об этой фабрике и керамплитке, которую должен был, если бы не вой на, выпускать кирпичный завод.
Сделали люди. Все сделали. Даже больше того.
Дом, в котором когда-то он брал эту сволочь Горского, был теперь вроде как одной из трех станций узкоколейки. Начальником, стрелочником, телефонистом и путевым обходчиком был Банин.
По просьбе Данилова дежурный этой маленькой дороги позвонил Банину и предупредил, что идет последний товарняк, который сделает остановку у него.
Следовательно, Банин должен был с сигнальным фонарем встречать поезд.
Оперативники залезли в узкий, почти игрушечный вагончик, и поезд тронулся.
Данилов вышел на площадку и закурил. Темнота уже сгустилась, и на торфяниках, словно волчьи глаза, засветились одиночные огоньки.
В лицо бил прохладный воздух, пахнущий болотным тленом и торфом.
Трудяга-тепловоз неспешно тянул вагоны сквозь мрачноватую болотную жуть.
