— Нет, — признался он честно.
— Вот и я тоже! — Она откинулась на спинку кресла и несколько минут молчала, глядя в занавешенное ночными шторами окно, потом заговорила: — Если сложить вместе пропадающие у меня документы, залитый кофе системник и компромат в виде порно, то мотив вроде бы просматривается.
— Ну, ну, — подбодрил ее Вешенков, снова качнулся и тоже упал спиной на диванную спинку, немного расслабляясь. — Дальше!
— Мотив — мое увольнение. Так?
— Вроде бы. А убийство?
— Вот это убийство все как раз и портит! Если мотивом было мое увольнение, то меня же вчера и уволили как раз. А тут вдруг является женщина, всем своим видом выдавая себя за меня, и… Тут уже попахивает откровенной местью мне. Типа, мало тебе увольнения, получи еще и срок в придачу.
— Так! Теплее, кажется.
Вешенков невольно увлекся ее рассуждениями, впервые с момента знакомства перестав видеть в ней только подозреваемую.
— Идем дальше… — Алиса воодушевилась его заинтересованностью. — Каким-то образом узнав, что Матвеев — мой хороший друг и наверняка бросится ко мне, прослышав, что я в критической ситуации, этот человек караулит его возле моего дома.
— Ерунда! — Вешенков тут же скуксился.
Если сначала ее версия немного смахивала на правду, то потом начался настоящий бред.
Знать о том, что Матвеев и в самом деле помог ей, вызволив из камеры предварительного заключения, не мог никто, кроме людей, посвященных и облеченных долгом и властью.
Ну, помог, ну и что! Это опять же не говорит о том, что он непременно бросится к ней домой и примется ждать на ступеньках ее возвращения. Мог бы и в машине посидеть возле отделения милиции, дожидаясь ее именно там.
— У него ведь нет ключа от вашей квартиры?
— Нет, — ответила Алиса и снова смутилась.
Матвеев неоднократно клянчил у нее ключи под всякими предлогами, то кран починить нужно непременно в ее отсутствие, то подарок завезти, когда у нее рабочий день в разгаре. Алиса всякий раз отказывала, отшучиваясь.
Теперь же…
Теперь же правом на обладание ключа стал совершенно другой человек, тот самый, с которым ей сегодня надлежало идти в загс.
— Ну, вот видите! Ключа у Антона вашего не было. Значит, вероятность того, что он непременно кинется к вам домой, не будучи уверенным застать вас там, нулевая, Алиса Михална! Сдается мне, что ждали именно вас! И возможно, ваш Матвеев принял удар на себя по той простой причине, что разозлил убийцу своим неосторожным появлением.
Вышло совсем неплохо! Все более или менее походило на правду, то есть версия вполне приемлемая, как бы не одно но…
Повторное покушение на Матвеева снова путало все карты! Ведь если бы ждали ее, хотели по голове надавать именно ей, ну там из ненависти, ревности, жадности, злобы, не удовлетворившись мелкими пакостями, убийством и прочим, то на кой черт отключать Антону систему жизнеобеспечения?! При чем тут Матвеев, если мстили вроде бы ей?!
— А что, если… — снова задумалась Алиса, внимательно рассматривая затейливый рисунок на шелковых портьерах, надо же, никогда не замечала, что пальмовые листья так замысловато переплетаются между собой… — А что, если это совершенно два разных преступления, слившихся в одно?!
— Для простого референта вы что-то уж слишком сообразительны! — подколол ее Вешенков, снова складывая губы в желчную ухмылку. — То есть вы хотите сказать, что на фирме орудовал один человек, а в вашем подъезде и в больнице — совсем другой?
— Что-то вроде того.
— А вот я был бы склонен думать совершенно иначе. Я бы скорее заподозрил вас. И в убийстве Калинина, и в нападении на Матвеева. Если в первом случае, допустим, вы хотели отомстить гадкому начальнику за придирки с последующим увольнением. То во втором случае действовали исключительно для того, чтобы сбить нас с толку.
— Но тут все мое алиби перечеркивает, так? — Алиса покосилась на Вешенкова, внутренне передернувшись от профессионального цинизма этого человека.
Надо же, сидит и откровенно горюет, что не может предъявить ей сразу несколько обвинений. При этом сидит в ее доме, на ее диване, беспрестанно расшатывая пружины и скалясь в ее сторону недобро и со значением.
— Портит, — нехотя согласился Артур Всеволодович и глянул на часы на правом запястье, даже часы он привык носить не там, где большинство. — Посему будем пока опрашивать всех возможных свидетелей. Думать, сопоставлять и…
И искать возможных подозреваемых, закончил уже мысленно Вешенков. Искать среди тех, кто ненавидел или по какой-то причине завидовал Соловьевой.
Началось все именно с пропажи документов. Что же, он ничуть не ошибся, засылая на фирму Валеру. Начинать все же следует именно оттуда. Начинать искать. Перетряхнув все возможные конфликтные ситуации, корпоративные вечеринки, сплетни и прочее. Высмотреть, выспросить, не упустив ни единой детали. Это пока все, что касается убийства Калинина.
А вот относительно покушения на Матвеева, тот тут не мешало бы взглянуть на эту самую Ангелину, которой так некстати, или наоборот, не оказалось дома. Девчонка могла ревновать, устраивать сцены, а то и по голове настучать за то, что женишок продолжает навещать свою бывшую студенческую подружку.
— Артур Всеволодович. — Алиса слегка кашлянула, напоминая Вешенкову о своем присутствии.
Тот настолько погрузился в себя, что, казалось, забыл обо всем. О времени, о ней, о том, что обещал отвезти ее в больницу к Матвееву. А ведь обещал же!..
— Раз обещал, значит, поедем, — недовольно отозвался Вешенков, отрывая уютно устроившийся зад от ее дивана. — Собирайтесь. Я в машине вас подожду.
Проводив его до двери и закрывшись на замок, Алиса вернулась в гостиную. Раздвинула шторы, встала на подоконник и, открыв форточку, высунула нос на улицу. Что надеть?
Ох уж эта золотая осень! Ох и сюрпризница!
С утра меж домами начинает красться рваными лохмотьями стылый туман, прибивая и без того поникшую траву тяжелыми каплями ледяной росы. Все вокруг мгновенно наполняется безмолвием, холодной настороженностью. И сразу верится, что зима не за горами. Что вот еще немного и заметет, занесет и выстудит. И полезет народ на антресоли за зимними сапогами, и начнет перетряхивать дубленки и шубы в преддверии скорых на расправу холодов.
А потом вдруг откуда-то из пригорода налетает отчаянный ветер и давай гонять по скверам и площадям. Он и скамейки услужливо обметет от налипших листьев. И примятую траву просушит, и в помощь дворникам весь мусор сгонит поближе к обочинам. А уж рванув к небесам, разгуляется по полной.
Плотные насупленные облака рвутся в клочья, тут же отсылаются вдогонку друг за другом, расчищая дорогу ленивому сентябрьскому солнышку. Ну а тому куда деваться! Начинает жечь, припекать, растапливать не успевшие удрать ветхие обрывки облаков. Да так расходится, что листва полыхает расплавленной медью. А про шубы уже и не вспомнить, впору последнюю кофту с себя снимать.
Алиса решила одеться полегче. Не за тридевять земель отправляется, а всего лишь в больницу, что в трех кварталах от ее дома. Вполне подойдут джинсы, легкий джемпер и джинсовая ветровка. Матвееву не нравилась такая одежда, она знала. Но он ведь ее не увидит. Во всяком случае, втайне она на это надеялась. Если увидит, сразу все поймет, и тогда…
Антон пришел в себя за час до их прихода. Попросил попить, сказал что-то медсестре. О чем та поспешила сообщить Вешенкову, увлекая его по коридору подальше от любопытных ушей и глаз Алисы Соловьевой. А потом, подставившись под изрядную долю предназначенных ему инъекций, благополучно уснул.
Алиса просидела возле его кровати минут пятнадцать.
В палате интенсивной терапии никого, кроме Антона, больше не было. Высокая кровать с целым рядом по обе стороны светящихся приборов, фиксирующих сердцебиение, давление и что-то еще. Все попискивало и тикало. Чистенькое белье. Чистенький сверкающий пол. Огромное пластиковое окно, полуприкрытое вертикальными жалюзи приятного песочного цвета. Большая тумбочка в изголовье кровати, уже успевшая наполниться принесенными кем-то фруктами, соками, печеньем.
Интересно, кем же это?! Неужели Ангелина успела уже тут побывать?
Алиса смотрела в осунувшееся небритое лицо, старательно обегая взглядом толстый валик из бинтов, опоясавших его голову. Слушала тихое ровное дыхание Антона и, осторожно поглаживая его безвольную ладонь, лежащую поверх одеяла, безмолвно просила у него прощения.
Глаза щипало от дикого желания разреветься, в груди стиснуло так, что просто дышать было нечем. Но плакать нельзя. По коридору расхаживал заважничавший моментально Вешенков. Расхаживал под руку с молоденькой медсестрой, которая шептала ему что-то на ухо с доверительно трогательной улыбкой.
Разве можно было плакать на глазах у такой публики? Нет… Она потерпит. Потом как-нибудь…
