Папа понял, что нужно спасать положение, и попытался резко сменить тему.
– Хер полицай, как хорошо, что вы здесь, я как раз хотел сообщить о подозрительном запахе в мужском туалете! – зачастил он. – Вы знаете, пахнет так, как будто там кто-то умер! Серьезно, настоящий трупный запах! Пойдемте, вы должны это увидеть, то есть унюхать…
– Я приму это к сведению, – пообещал полицейский, не трогаясь с места и продолжая присматриваться к побледневшей Лизе. – Леди, что у вас в этой сумке?
– Контрабанда! – почему-то басом брякнула Лиза.
– Не надо шуток. Опишите, пожалуйста, содержимое вашей сумки и пройдите со мной.
– Куда? Зачем? – Лиза беспомощно посмотрела на папу.
– В участок.
– Это не наша сумка, – с трудом выдавил из себя папа.
И повторил громче:
– Это не наша сумка! Совсем не наша, мы не знаем, какое там содержимое. Я эту сумку нашел в том самом туалете…
– Где трупный запах, – кивнул Йохан, показав, что ничего не забыл. – Позвольте, я возьму эту сумочку…
– Дочь, ты уволена, – едва дождавшись, пока стажер отойдет, злобно прошептал переставший улыбаться азиат.
24 января, 18.30
Речные раки появились в юрском периоде и за сто тридцать миллионов лет не только не вымерли, но и не сильно изменились. Таким образом, ожидать, что лучшие представители вида бессильно поднимут лапки после непродолжительного заключения в переносном холодильнике, не стоило.
Сорок девять могучих севанских раков не посрамили свой род и медленно, но упорно поползли из ледяного плена на свободу, едва проснулись.
Речные раки особенно активны в сумеречное и ночное время, а в кафе очень кстати приглушили свет, чтобы не мешать спать тем, кому посчастливилось слиться в экстазе с Морфеем. Уныло бодрствующие коротали время, уткнувшись в экраны мобильных устройств и хрустя снеками. Из еды в кафе остались только сухие закуски, крошки которых потрескивали под ногами наиболее беспокойных двуногих.
Плотоядные раки предпочитали рыбу, но в экстремальных условиях согласны были и на хлебные крошки.
Сорок девять голодных севанцев вышли в люди.
24 января, 18.35
Нам с подружкой удалось захватить два стула в кафе. Это была скромная победа, потому что комфортно устроиться на твердом стуле с низкой спинкой смог бы разве что деревянный Буратино. Но альтернативный отдых на голом полу нас и вовсе не привлекал, так что следовало постараться довольствоваться малым.
Я соорудила из своей куртки подушечку на сиденье, сползла пониже, пристроила на спинке стула затылок, сунув под него свернутый в рулет шарф, и в этой модернизированной позе спящей гейши могла бы, пожалуй, подремать, если бы Ирка не отвлекала меня болтовней.
Подружка не пыталась устроиться поудобнее, наоборот, водрузила себе на колени счастливо обретенную сумку и так и сидела, заботливо придерживая ее руками. Она даже укрыла свою любимую ручную кладь шалью и выглядела как женщина на сносях.
И хоть бы одна иноземная скотина уступила беременной женщине место на диване!
Я с неприязнью поглядывала на смуглолицего брюнета, похрапывающего на мягком ложе.
Горбатым носом он выводил такие рулады, с которыми не справились бы зурна и дудук.
Мотив у храпа был невыразимо печальный, виртуозное носовое пение выражало вековые страдания древнего народа. Меня это здорово нервировало. Мне и своих собственных сиюминутных страданий вполне хватало.
– Интересно, как там наш маньяк? Убил уже кого-то третьего или еще держится? – хрустко укусив булочку, вслух задумалась Ирка.
Я вспомнила, что не поделилась с подружкой своей версией о том, что третья жертва маньяка – это тот парень, который на каталке уехал из окрестностей туалета на первом этаже, и подбодрила ее условно доброй вестью:
– Третьего, кажется, успели спасти.
– Когда это? А мы с тобой где были?! – спросила Ирка с такой претензией, словно мы действительно приватизировали если не самого «нашего» маньяка, то хотя бы право на противодействие ему.
– Там и были, в самых первых рядах, – успокоила я рассерженную маньякоборицу. – Помнишь парня, который загибался на полу под дверью мужской уборной на нижнем этаже? Возможно, он и был третьей жертвой маньяка.
– Но он же не умер!
– Но мог! И я даже знаю, что стало бы причиной его смерти – передоз кокаина.
– Откуда ты знаешь? – заинтересовалась подруга.
– Он сам сказал.
Я закатила глаза, втянула щеки и зашептала, как тот полуобморочный Третий:
– Кокаин, кокаин…
– Интересно. – Ирка перегнулась вправо, стащила с ближайшего столика солонку и энергично потрясла ее над своей черствой булочкой. – Хотя я всегда считала, что кокаин употребляют для того, чтобы стало хорошо, а не плохо.
– Ха! Много ты знаешь про кокаин! – Я не смогла удержаться, чтобы не продемонстрировать эрудицию. – У отравления им масса гадких симптомов, включая расстройство кишечника, что, согласись, логично сочетается с заседанием в уборной.
– Давай сейчас не будем про уборную, ты же видишь – я ем, – с достоинством попросила подружка.
– Ладно, тогда я тебе расскажу, что для больших доз кокаина характерны тактильные галлюцинации, – сказала я, не в силах остановить лекцию, потому как у меня было ощущение, что другой подходящий случай просветить кого-нибудь о зловредном воздействии кокаина мне представится не скоро. – Вообрази себе, при отравлении этим наркотиком людям мерещатся насекомые!
– Какие насекомые?
– Откуда я знаю какие? – я пожала плечами. – Разные, наверное. Блохи, клопы, тараканы, скорпионы всякие…
– Эй, я же ем! – повторила Ирка, посмотрев на меня укоризненно. – Не надо про скорпионов, у меня аппетит пропадает.
Она с некоторым сомнением оглядела скромный огрызок булочки, лично у меня не вызывавшей аппетита изначально, и еще раз старательно ее посолила.
Я хихикнула и закрыла глаза.
Невидимая Ирка хрустнула своей сухой соленой булкой и поперхнулась:
– Хлен-хха!
– Как ты назвала меня – Хеленка? – ухмыльнулась я, не открывая глаз.
Европеизируемся мы, европеизируемся…
Тычок локтем в бок вынудил меня разлепить ресницы и сплести в шнурочек брови:
– С ума сошла, так толкаться?!
– Ты его видела?! – Подружка не обратила на мое возмущение никакого внимания.
– Кого?
– Скорпиона!
– Кого?!
– Гигантского скорпиона с во-о-от такими клешнями! – Ирка помахала руками, изображая клешни гигантского скорпиона. – Он только что прополз по полу вон туда!
Я присела на корточки, заглянула под стул, никаких скорпионов на полу, разумеется, не увидела и покрутила пальцем у виска:
– Ты спятила!
– Я видела его как тебя, – пробормотала подружка и действительно посмотрела на меня, как на гигантского скорпиона – с испугом и отвращением. – Он был серый. Или синий. Или сине-зеленый.
– Гроу-грюн, – понятливо кивнула я. – Как твоя сумка и мои тени для век «Мечта Рэмбо». Дорогуша, по-моему, ты слишком устала и видишь сны наяву.
– Кошмары, – поправила подружка и поежилась.
Потом пытливо посмотрела на солонку, вытрясла на ладонь немного белого порошка, осторожно лизнула его и задумалась.
– Что? – спросила я, заинтересовавшись этой пантомимой.
– Вроде не кокаин, – не вполне уверенно сообщила Ирка.
– Дай попробовать. – Я отняла у нее солонку и тоже произвела экспресс-дегустацию. – Вроде обыкновенная соль.
– Ах, я уже ни в чем не уверена! – сердито воскликнула подружка.
Она еще раз пытливо огляделась на предмет обнаружения на полу гигантских сине-зеленых насекомых и наконец сдалась:
– В самом деле, надо попробовать поспать.
Я мысленно поблагодарила фантомного скорпиона за крайне своевременное явление и снова закрыла глаза, надеясь, что подружка теперь помолчит хоть часочек.
Как бы не так!
– Слушай, он на тебя таращится! – встревоженно нашептала она мне на ухо.
– Кто? Твой гигантский скорпион?
Воображение услужливо нарисовало мне гиперобщительное меганасекомое с глазами на ниточках, и сон с меня слетел.
– Что за манера присваивать каждую гадость! Маньяк наш, скорпион мой! Не надо мне такого «добра»! – заворчала Ирка. – Я говорю про того мужика!
– Не надо мне такого «добра», – повторила я, посмотрев на предмет разговора – редковолосого курносого очкарика далеко не героического телосложения.
Поймав мой взгляд, он улыбнулся и помахал ладошкой.
– Это кто-то знакомый, – утомленно сказала я Ирке. – Потому и таращился – хотел поприветствовать.
– А, действительно, морда знакомая, – успокоилась подружка. – Ой, да это же Юра с граппой!
Я открыла один глаз, посмотрела на Юру, с сожалением констатировала:
