Смерть старика Исмаила повлияла на положение каждого, даже занимавшего самое скромное место в семье; отразилась она и на положении Фатимат, младшей бездетной невестки.
Кемал, пользовавшийся расположением князя Темиркана Батыжева, оставив жену дома, уехал в Арабынь.
Здесь, в старом ауле, в семействе Верхних Баташевых, Фатимат, со своим умением услужить, быстро что-либо принести или красиво прибрать комнату, сразу оказалась никому не нужной. Когда Хуреймат сунула ей в руку нож и велела зарезать курицу, Фатимат упала в обморок. Даже для того чтобы месить тесто, у Фатимат не хватало сил, сыра приготовить она не умела. А для Нафисат, любимой дочери стариков, которая была одних лет с Фатимат, все эти домашние дела не представляли никакого затруднения. Нафисат могла, не поморщившись, ободрать шкуру с коровы, только что павшей, а Фатимат чувствовала тошноту, только издали взглянув на то, как ловко управляется Нафисат со шкурой. Нафисат тогда тоже посмеялась над ней, но добродушно. Но это было раньше, еще до восстания. Теперь Нафисат, вернувшись с пастбищ повзрослевшей, неулыбчивой, точно и не замечала Фатимат и даже ни разу не вступилась за невестку, слушая, как ею помыкает грубая Хадизат.
Раньше, до восстания, молоденькая жена Кемала была для Нафисат славной подружкой, тем более интересной, что ее привезли из Арабыни. Нафисат, кроме родного аула, нигде не бывала, и Арабынь представлялась ей чудесным местом, где идет незнакомая и страшная, но любопытная жизнь. Нафисат любила послушать Фатимат, поболтать с ней, утешала ее, за нее заступалась.
Теперь, после восстания, когда чуть ли не в каждой семье аула были убитые или арестованные, Нафисат вдруг поняла, что тоненькая, с нежным румянцем и мягкими движениями Фатимат принадлежит к лагерю врагов и является кровной родней ненавистному Темиркану Батыжеву, самому страшному из врагов Науруза. И Нафисат как бесчувственная смотрела теперь на злоключения Фатимат.
Самой тяжелой обязанностью для женщин в семье Верхних Баташевых было ходить по воду на реку, которая текла саженей на десять ниже жилища Верхних Баташевых. Когда хозяйство вела Хуреймат, обязанность эта распределялась между всеми женщинами. Теперь Хадизат возложила доставку воды только на младшую невестку. Семья была большая, и с рассвета до заката только и видно было, как носит воду Фатимат, одетая в красное и синее, городского, необычного здесь покроя платье (сама госпожа Дуниат, жена Темиркана, сняла его с себя и подарила Фатимат после свадьбы). Один кувшин — на плече, другой подвязан к поясу. Медленно спускается она к реке и еще медленней, задыхаясь и останавливаясь на каждом шагу, поднимается вверх по головокружительному подъему. А поднимешься, принесешь воду — слова благодарности не услышишь.
— Дождались тебя наконец. Насмотрелась в воду, налюбовалась на тощее свое лицо? — говорит Хадизат и, подмигнув женщинам, которые всегда толкутся возле очага, добавляет: — Гляди, чтобы бог водяной не состроил с тобой такой же штучки, как с Дзерассой.
Женщины фыркают, хохочут и недоброжелательно разглядывают чужое, бледное лицо Фатимат. А Хадизат, сливая воду в громадные, из дубовых чурбаков выдолбленные кадки, пренебрежительно машет рукой.
— Куда ей до Дзерассы! Дзерасса — всем нартам мать, она от мужа своего Аксира родила двух братьев-богатырей, а после его смерти от бога ночных набегов и странствий родила мудрую Шатану, да еще от бога струящихся вод родила лукавого Сырдона. А эта? Безбедрая, ей и родить не под силу… И куда только смотрел тот, кто детям моим приходится дядей, когда брал ее себе в жены? Или он хотел поставить ее у нас на поле чучелом, чечеток пугать…
Слыша, как, охая от восторга, хохочут женщины, Фатимат забирала кувшины и скорее уходила, слизывая мелкие слезинки ненависти…
Раз вечером Фатимат сидела на камне возле хлева и ждала, чтобы в доме все затихло и можно было незаметно прокрасться к своему месту и заснуть. Наступала ясная, безветренная ночь, в небе высоко обозначилась половинка луны, и с каждой минутой становилось все холоднее — это были первые заморозки. Фатимат устала, ей было холодно, а в доме все еще не успокаивались, слышны были то басовитые голоса мужчин, то тихо переговаривающиеся женские голоса. Порою со сна вскрикивал ребенок, и мать успокаивала его ласково и сонно. Фатимат бесшумно плакала от злости и одиночества. Вдруг ей показалось, как будто что-то зашелестело наверху, над ее головой. Она повернула голову — и замерла. На крыше хлева стоял мужчина, широкоплечий, высокий — и тут же безмолвно исчез, словно не было его. Может, это вор ночной? Закричать? А что, если никого не было?.. Глаза Фатимат полны были слёз, это ей могло почудиться.: Она закричит, никого не окажется — и опять ее осмеют.
Она вошла в хлев и бесшумно, останавливаясь и прислушиваясь после каждого шага, стала его обходить. И вдруг из самого темного угла, где шатровая кровля хлева упиралась в землю, услышала она шепот, вздохи, слова нежности.
И тут она вспомнила, что Нафисат после возвращения с пастбищ не стала спать в доме, говорила, что душно, и стелила себе во дворе.
Щеки Фатимат горели, дыхание прерывалось. Выданная против воли за грубого Кемала, она впервые слышала те необычайные слова, которые из глубины человеческой души может исторгнуть только любовь. Фатимат была поражена, она завидовала. «Науруз мой…» — простонала Нафисат. Фатимат прикрыла рот рукой и, тихо пятясь, стала уходить. Науруз, страшный Науруз, враг ее мужа, враг Темиркана, преследуемый и неуловимый, — он возлюбленный Нафисат, и она, что непристойно женщине, называет его по имени…
На следующий день Хадизат была озадачена тем, что на губах Фатимат все время бродила какая-то странная улыбка. «Уж не рехнулась ли?» — думала Хадизат не без опаски.
А Фатимат торжествовала, понимая, что держит в руках тайну и что обладание этой тайной дало ей в руки оружие. Она не хотела зла Нафисат и еще не знала, как можно употребить это оружие, но представляла себе все страшное действие его.
Она не любила мужа, но с каким нетерпением ждала она его приезда — ведь надо же было кому-нибудь рассказать!
3
Только вернувшись в Баташеву долину, почувствовал Науруз, как возросло на родине значение его имени. Сейчас старшие, как равного, сажали его рядом с собой. О нем рассказывали легенды, пели песни, молодежь ловила и повторяла каждое слово, сказанное Наурузом.
Со стариками Науруз вел себя, соблюдая все старые обычаи, с молодежью же более просто. Но тем и другим он рассказывал об одном — о близости общенародного восстания против помещиков, против царя, против богатых.
Все эти дни Науруз тайно встречался с Нафисат. Им хотелось поселиться под одним кровом, они мечтали никогда не расставаться, надеялись, что у них будут дети. Но Наурузу нужно было продолжать свой путь в Тифлис — он должен был отнести туда часть груза, полученного в Ростове. В Баташей он зашел потому, что ему было по пути. Нафисат не отпускала его от себя, ему трудно было с ней расстаться.
И не знали они, что бесшумно, как кошка, выслеживает их все это время молоденькая жена Кемала, Фатимат.
Но вот настал час разлуки.
Нафисат проводила Науруза до места, где они заранее условились расстаться. Здесь тропа выходила на высокие нагорья, сейчас покрытые снегом, синяя волнистая поверхность его скупо окрашена была алыми отсветами зимнего восхода. Внизу, в долине, снег был мягкий, к полудню даже подтаивал, здесь же под легким дуновением северного ветра все застыло в неподвижности и тишине, щеки и губы Нафисат были красны, как гроздья рябины.
— До весны ты мог бы в безопасности жить здесь у нас, в Баташевой долине, — упрямо сказала Нафисат.
Науруз ничего не ответил.
Одет он был для дальней зимней дороги, туго затянут поясом. Сняв рукавицу, держал он в руках неподвижную руку Нафисат. Скупы были слова, когда она просила его остаться, но пальцы ее нежно и сильно держали его руку, и все никак он не мог уйти.
— Еще раз скажу тебе, моя Нафисат, — сказал он; пальцы ее дрогнули и еще сильнее стиснули его руку, — лучше идем сейчас со мной! Мы дойдем до аула Дууд, там укроют нас в семье друга нашего Жамбота. Передам я им последние вести от Жамбота, который отправился из Баку в дальний путь, в город Москву. В Дууде дождемся мы близкой весны, пройдем через перевал в Грузию и придем в Город (Науруз говорил о Тифлисе). Там поселю я тебя в семье доброго человека, шапочника, мужа Жамботовой тетки, и ты проживешь, пока с помощью Константина и его друзей не найду я работы в Тифлисе. Сегодняшний день будет морозный и ясный. Одета ты тепло, до заката успеем мы дойти до Дууда.
— В Дууд я пошла бы, хотя никогда там не была, — ответила Нафисат. — Дууд — это наши веселореченские места, и семья Жамбота для меня все равно что родная. Но не пойду я из Веселоречья.
