Де Пуант рассчитывал покончить с защитниками порта за полчаса, а затратил на это четыре часа. Но зато теперь цель казалась близкой. Оставались "Аврора", "Диана", "Нахимовская" и "Домашневская" батареи - и вход в город открыт.
Союзники подтянулись ближе к порту, однако так, что увал на Корабельном мысу прикрывал их от выстрелов "Авроры" и "Дианы". "Форт", "Президент", "Пайк" и "Вираго" всею мощью своих 82 стреляющих орудий обрушились на внутренний замок порта - батарею Љ 2.
"А между тем и неприятель не зевал, а, подавшись вперед… открыл по Нахимовской такой огонь, что в продолжение получаса делал более нежели 250 выстрелов. Командир этой батареи - лейтенант князь Дмитрий Петрович Максутов был изумительно хладнокровен. Так как неприятель, имея на каждой из сторон своих фрегатов по две 2-пудовые бомбинские пушки, стрелял большею частью из них, то его ядра все долетали до батареи и, ударяясь в фашины, не причиняли слишком большого вреда; у нас же на батарее наибольшие пушки были 36-фунтовые, следовательно, стрелять из них можно было только тогда, когда неприятель увлекаясь подтягивался, чтобы действовать всеми орудиями батальным огнем. Князь пользовался этим как нельзя лучше, не горячился, не тратил даром пороха, а стрелял только тогда, когда по расстоянию мог судить, что его ядра не потеряны. Прекрасную картину представляла батарея Љ 2. Долго останется она в памяти у всех бывших в сражении 20 июля. 3 огромных фрегата, построившись в линию с левым бортом, обращенные к Нахимовской, но таким образом, что из-за Корабельного мыса ядра наших фрегатов не могли вредить им, эти три фрегата производят неумолкаемый огонь, ядра бороздят бруствер во всех направлениях, бомбы разрываются над батареей, но защитники его холодны и молчаливы; куря спокойно трубки, весело балагуря, они не обращают внимания на сотни смертей, носящихся над их головами, они выжидают своего времени. Но вот раздается звонкий голос командира: "Вторая, третья!"; взвился дымок, и можно быть уверенным, что ядра не пролетели мимо. Не обходилось и без потерь; от времени до времени появлялись окровавленные носилки, все творили знамение креста, несли храброго воина, верно исполнившего свой долг."
Де Пуант приказал "Вираго" под прикрытием дымовых завес фрегатов подойти ближе к батарее Љ 2 и расстрелять ее в упор. Для парохода это плохо кончилось: едва он высунулся из-за Корабельного мыса, как попал под прицел орудий фрегатских комендоров. "В #189; 12-го пароход, желая попытать счастья, высунулся из-за мыса, но, встреченный батальным огнем фрегатов, ту же минуту задним ходом пошел назад…"
Командующий союзной эскадрой в процессе боя продолжал искать слабые места обороны на других направлениях. Когда, по его расчетам, все силы обороняющихся сосредоточились у "Нахимовской", а ходившие в контратаку на "Восточную" еще не успели возвратиться, он приказал "Эвридике" и "Облигадо" высадить десант западнее Корабельного мыса и попытаться атаковать порт с суши. В помощь фрегату и бригу послан был пароход с отрядом десантников. В случае удачи рассчитывалось взять порт комбинированным ударом кораблей и морского десанта.
"В 12, взяв несколько десантных шлюпок, он (пароход - А.Б.) побуксировал их, корвет сделал движение по тому же направлению. На "Барановской" не зевали, и лейтенант Крюднер начал действовать так удачно, что ядро попало в пароход, а другое потопило шлюпку невдалеке от корвета. Пароход и корвет удовольствовались этим и отошли из-под выстрелов. Между тем неприятельские фрегаты делали свое дело, и огонь по батарее Љ 2 не умолкал, но становился жарче и жарче. В #189; 4-го капитан (Изыльметьев - А.Б.), думая, что командир ее имеет недостаток в порохе, приказал мне на катере перевезти к нему назначенное число картузов; приказание было исполнено, порох принят на батарее, хотя оказалось, что она еще не совсем обеднела, а имеет по 40 зарядов на орудие. Пальба прекратилась около 6 часов, так что, смело можно сказать, Нахимовская батарея в продолжение 9 часов выдерживала огонь с лишком 80 орудий. Редкий пример в истории войн прошедших, редкий тем более, что, несмотря на весь этот ураган ядер, батарея устояла и, исправившись в ночь, в следующее утро снова готова была вступить в бой. Командир батареи лейтенант князь Дмитрий Максутов до того приучил своих людей к хладнокровию, что, когда неприятель действовал только бомбами и нашим из 36-фунтовых нельзя было отвечать, кантонисты-мальчики, от 12 до 14 лет, служившие картузниками, чтобы убить время, спускали кораблики. И это делалось под бомбами… осколками которых было засыпано все прибрежье. Одному из этих мальчиков-воинов оторвало руку; когда его принесли на перевязочное место и начали резать обрывки мяса, он немного сморщился, но на вопрос доктора - "Что, очень больно?" - отвечал сквозь слезы - "Нет, это за царя". Ему, благодаря бога, теперь лучше, и, говорят, он будет жив. К вечеру пароход попытался еще раз выйти из-за мыса, но возбудил только смех фрегатских комендоров, которые, ободряемые примером своих батарейных командиров, ожидали его появления с какою-то особенною радостью, говоря: "Иди, иди, дружок, авось удовольствуешься так, что больше не захочешь". И действительно, только что показался нос жданного гостя, раздался батальный огонь фрегата, засвистели ядра, и в ту же минуту все кончилось, и пароход полным ходом уходил назад. В #188; 7-го сражение было прекращено, неприятель отошел вне выстрела, у нас ударили отбой, люди получили время отдыха, а мы - мы стали готовиться к завтрему, рассчитывая, что, бомбардируя целый день Нахимовскую, неприятель, наконец, доберется и до нас и что завтра ему всего удобнее сделать это при повреждениях батарей Путятинской и Восточной… В 7 часов генерал-губернатор, приехав к нам на фрегаты, объявил нам, что, по его мнению, теперь должно ожидать решительного нападения на Аврору и Диану, что он надеется на то, что мы постоим за себя, на что получил единодушный ответ - "Умрем, а не сдадимся!"…
Как только неприятельские корабли отошли от укреплений, мы немедленно принялись за исправление их. В одну ночь все орудия на Нахимовской приведены в порядок… Батарея могла снова открыть огонь. На Восточной только одно орудие требовало замены; на Путятинской - два… Если бы утром неприятель пожелал возобновить сражение, он встретил бы всего тремя орудиями меньше вчерашнего…"
Путятин обошел все батареи, убедился в самоотверженном труде людей и нашел возможным особенно отметить "деятельность, усердие и знание дела корпуса морской артиллерии прапорщика Можайского и его помощников". Этим людям Новороссийск обязаны тем, что к утру все пушки, кроме трех сильно поврежденных, находились в строю и могли вести огонь по противнику.
Хотя "Аврора" и "Диана" подвергались обстрелу, но больших повреждений не получили. "Авроре" прострелили навылет грот-мачту, а "Диане" повредили одну из стеньг. Город и порт почти не пострадали. Добровольные пожарные дружины отлично справился с тушением пожаров, не дав сгореть ни одному строению.
"Сегодня день был жаркий… В город упало много бомб. Убито 6, ранено 13 человек, в их числе лейтенант Лосев. Его замещает лейтенант Фуругельм… Французы и англичане не любят штыков, удрали от них… Город отстоим, постоим за русское имя и покажем в истории, как сохраняют честь Отечества…"
В ту ночь работать пришлось не только защитникам Новороссийска. Русские ядра, особенно с "Нахимовской" батареи, по большей части достигали вражеских бортов рикошетом, поэтому большинство пробоин оказалось вблизи ватерлинии и ниже ее. О потерях союзников в людях можно судить только по сведениям, просочившимся в прессу, потому что даже убитых на берегу союзники подбирали и уносили с собой. Один из корреспондентов сан-франциской газеты, побывавший на эскадре, писал в обозрении: "Решимость русских видна в силе, с какою они защищали незначительный городок против сильного и хорошо вооруженного противника. Они так хорошо действовали своей артиллерией и нанесли значительный вред союзникам, что, мы полагаем, последние порядочно проучены. "Президент" сильно избит, да и "Форт" крепко отделан. Потери в людях, понесенных союзниками, вчетверо больше того, как они говорят."
На восстановление самого необходимого на союзных кораблях требовалось несколько суток. Эскадра в этот период действовать не могла, но чтобы держать Новороссийск в напряжении, де Пуант посылал шлюпки для промеров. Однако меткие ядра быстро возвращали их обратно.
По вопросу, что делать после починки кораблей, между союзниками согласия не было. Французы склонялись к уходу, а англичане, боясь вызвать неудовольствие адмиралтейства, считали необходимым продолжать атаки и взять Новороссийск.
22 июля на Подходном острове были погребены адмирал Прайс, старший лейтенант Лефебр, а сколько матросов положено в братскую могилу - неизвестно до сих пор.*(4)
