что за служба хоть, – протянул Михаил, оглядывая Фёдора. – У меня несладко. Он, поди, у Бори спроси – он, думаешь, чего такой хмурый ходит-бродит? Подумай, Феденька, подумай. Царь-батюшка давал тебе много боле свободы, нежели буду давать я.
– От что-то мне иное помнится, княже, – молвил Фёдор, сведя брови и стуча пальцами по столу. – Помнится, как соблазнительны речи твои были, мол, свобода, да такая, что ни один князь али король не указ?
– Это я обещал видному боярину, – жестокая улыбка занялась на устах князя. – А нынче предо мной беглый нахлебник, прибившийся у сердобольного дружка.
Фёдор снёс слова князя с холодным равнодушием, не выдавая ничего, что поднималось в его сердце.
– Играем али нет? – жёстко поставил вопрос Басманов.
Вздохнув, Михаил ненадолго призадумался, глядя куда-то в высокие своды.
– Выиграешь – так и быть, свезу. От неймётся ж тебе! – разочарованно вздохнул князь.
– Что ж поделать! – просто бросил Басманов, ухмыльнувшись.
– Проиграешь, – улыбнулся Михаил, и край его губ лукаво дрогнул, – присягаешь мне.
Князь протянул стакан с деревянными кубиками Фёдору, и прежде, чем тот принял его, Луговский подал руку к себе, отстранившись от Басманова.
– Присягнёшь, Федь, и сделаешься моим, – предостерёг Михаил.
Басманов поджал губы и выхватил стакан из рук князя. Тряхнувши костьми, Фёдор вкинул свой ход. Холодок пробежал по его спине, а с уст Михаила сорвался снисходительный и даже несколько жалостливый смешок.
– Три? – молвил князь, будто бы Басманов не видел, сколько выпало.
Фёдор глухо прошептал какое-то грубое ругательство себе под нос и провёл рукой по лицу.
– Хоть свет повидаешь, – молвил Михаил, ободряюще хлопнув Басманова по спине.
– Тот али этот? – недобро усмехнулся Фёдор.
Михаила больно позабавила шутка, и он в славном, в очень славном расположении сгрёб кости и тряхнул стакан. Басманов не сводил своего взора с каждого движения князя. Когда князь выкинул свой ход, сердце Фёдора замерло. Повисшая тишина царила али в зале, али в голове его – чёрт его знает.
– Два, – тихо прошептал Фёдор, глядя на выпавшие две точки.
Михаил присвистнул, разводя руками.
– Какой же ты везучий сукин сын, мой голубчик, – вздохнул Луговский, поглаживая бороду.
* * *
Фёдор громыхнул дверью, влетев в комнату, заставленную высокими шкафами. Генрих, будучи при домашних делах без повязки на глазу, поднял взгляд, оторвавшись от письма.
Басманов в мгновение оказался подле Штадена и схватил его за затылок. Генрих бросил письмо на стол, его светлые брови хмуро свелись сами собой. Дрожащее пламя свечи неровно отражалось в застывших зрачках Фёдора. Басманов тяжело дышал, глядя прямо в глаз немца.
– Моя семья жива? – с непоколебимой твёрдостью в голосе требовал Фёдор.
Генрих с рыком отвёл взгляд. Фёдор отпустил руку и в ярости скинул со стола какую-то посудину – та с медным звоном грохнулась на каменный пол.
– Коли то спасло твою жизнь, мне не в чем каяться, – отсёк Штаден. – Я спас жизнь твою. На остальное мне, право, плевать.
Пылкое дыхание Фёдора взводилось каждое мгновение.
– Авось царе не желал зла ни тебе, ни отцу твоему, – Генриху те слова давались и впрямь с трудом. – И право – Бог ему судья, отчего душегубы помилованы и по сей день при дворе. Но нынче что скажешь? Авось даже царь простит, что помог мне тогда бежать с Мишей. Но твоего бегства он не простит.
Фёдор отвёл взгляд, кусая губу до крови. Он закрыл лицо себе руками и сам не заметил, с какой отчаянной лютой силою оттянул себя за волосы. Генрих встал из-за стола, но не успел молвить ни слова. Фёдор чуть не повалил его с ног, заключив в крепкие объятья. Тот жест поверг Штадена в смятение. Немец оцепенел, не ведая, как повести себя.
– Спасибо, – со жгучей радостью на устах молвил Фёдор.
Генрих лишь сейчас набрался духу обнять Басманова в ответ.
– Ты брат мне, право. Отныне и вовек. Но нам надобно проститься, – произнёс Фёдор, и от сих слов Штаден крепче сжал друга в объятьях и лишь опосля вовсе отпустил.
Генрих что-то пробормотал на своём, качая головой.
– Ежели Бог пошлёт – как знать, свидимся ещё, – молвил Фёдор с мягкою улыбкой.
Генрих кивнул, и уста его дрогнули, сдерживая всю гнусную тяжесть на его сердце.
* * *
Грязный серый песок то и дело разбивался приводной порослью и чёрными пиками осоки. Сзади веял тяжёлый болотный дух. На речном берегу сидели подле костра несколько теней. Тут за привалом находился и Борис, озираясь по сторонам. Фёдор был в какой-то мере рад видеть его в добром здравии, чего нельзя было сказать о Борисе. Он отвечал на случайные взгляды Басманова со вполне себе ясным и очевидным презрением.
Фёдору ничего не могло сейчас сбить настроя. Ни холодный сырой воздух, который веял этой осенней ночью, ни тяжёлая дорога, которую он уже преодолел и которую только предстояло пройти водой. В широком устье стояло очертание судна, на коем предстоял немалый путь, ох немалый. Басманов с замираньем сердца, до леденящего холода, прокручивал в голове, как предстанет пред последним царским судом. Весть о здравии Варвары и маленького Пети много воодушевила Фёдора, но холодными бессонными ночами Фёдор задавался жестокими думами.
– Последняя возможность одуматься, Басманов, – голос Михаила, что бесшумно подсел подле Фёдора, выбил его из этих рассуждений.
– Намерения мои никогда доселе не были так ясны, – протянул тот, обхватывая колени, прижимая их к себе. – И воля моя никогда не была так тверда.
Михаил с улыбкой внимал этой клятвенной речи да пожал плечами.
– Пожалеешь ведь, – молвил князь, отводя медовые очи от огня. – Много раньше, нежели тебе думается.
Фёдор с усмешкой пожал плечами.
– Авось ты и прав, княже, – вздохнул Басманов, вновь припав губами к фляге.
* * *
Дорога ли али пойло быстро сморили Фёдора. Он спал крепко, а когда открыл глаза, уже слышал плеск вёсел. Над головой простиралось небо. Сказочная россыпь звёзд завораживала настолько, что он лишь спустя пару мгновений осознал, что натворил. Басманов лежал на спине в лодке и хотел было потянуться, но руки его были связаны за спиной. В следующий миг он ощутил тяжесть на своей ноге – то был громоздкий камень, привязанный несколькими ремнями.
Фёдор сглотнул, продолжая смотреть на звёзды. Невольно его подбородок задрожал, а сердце заколотилось в жуткой лихорадочности. Плеск вёсел стих. Раздался глубокий вздох Михаила. Басманов всё вглядывался в драгоценную россыпь на небе. То было слишком щедро и бесподобно, чтобы быть взаправду, и Басманов отчаянно пытался заверить самого себя, что всё это – лишь сон. Волны тихонько плескались о лодку.
– Я слышал, – произнёс Фёдор, сам ужаснувшись своего голоса, –
