В один прекрасный день в конце октября Рен села в поезд до Хуареса. Фрэнк подумывал доехать с ней хотя бы до узловой станции Сан-Педро, но, когда пришло время, понял, что не может.
— Я поздороваюсь с девочками на Маркет-Стрит, — сказала она, и, хотя их поцелуй, кажется, длился много часов, столь мало он имел общего со временем на часах, что она уехала уже на много миль по этим рельсам, прежде чем их губы хотя бы прикоснулись друг к другу.
Риф, Яшмин и Киприан, проведя несколько прибыльных недель в Биаррице и По до сезонного затишья, когда английских туристов сменяют приезжие с Континента, теперь возвращались на восток в казино Ривьеры, блуждая по Анархистскому спа Из-ле-Бен, скрытому у подножья Пиренеев, среди крутых холмов, укрытых поздно созревающим виноградом, лозы которого оберегали от ранних морозов с помощью подпорок, похожих на увитые гирляндами распятия. Белые колонны и затененные аркады выступали из туманов шумного веселья совсем рядом, в долине, из которой по тайной и защищенной дороге можно было уйти в Испанию и вернуться обратно. Ветераны Каталонского сражения, бывшие жители Монтжуика, преданные поклонники гашиша на пути в Танжер, беженцы аж из США и России — все могли найти бесплатный приют в этом древнем оазисе, хотя фактически даже те, кто был против монетизации гуманного убежища, часто могли прийти с умеренными суммами в дюжине валют и оставить их у консьержа Люсьена.
В городе, на площади в форме эллипса, открывавшейся неожиданно в лучах полуденного солнца и длинных тенях, десятки небольших групп разбили лагерь, словно купальщики на морском берегу, с кофейными котлами, куховарскими кострами, цветами в вазонах, скатанными матрасами, навесами и палатками. Это могло напомнить Рифу лагерь старателей на заре серебряной забастовки, но эта серьезная молодежь привнесла суровый аскетизм, чувство второстепенности в ожидании какого-то невысказанного будущего, Единую Идею, перед силой которой пасовало всё остальное. Это было не серебро и не золото, а что-то еще. Риф не мог рассмотреть, что это.
Собравшись в группу возле одной из граней эллипса, хор репетировал нечто вроде анти-«Те Деум», скорее отчаяние desperamus, чем хвала laudamus, несущее весть холода и тьмы.
Рифу показалось, что он узнал лица из туннелей, как Яшмин во времена Чанкстон-Кресчент, спустя мгновение бессмысленного взгляда, с удивлением понял, что перед ним никто иной, как Рэтти МакХью, с бородой, по-видимому — его собственной, в сандалиях и в картузе местного пастуха коз.
— Рэтти?
— В здешних краях я «Рэг», — что поразило Киприана больше, чем любое переодевание — так это сияние пробужденного духа, который Рэтти, сейчас, бесспорно, освободившийся от косной маски своей старой офисной сущности, всё еще только учился сдерживать. — Я не маскируюсь, нет, на самом деле это не я — правительственная карьера, всё это для меня закончилось, по твоей вине, Киприан. То, как ты поступил с Тейном, вдохновило многих из нас — внезапный вакуум персонала по всему Уайтхоллу, в некоторых офисах произошло массовое бегство персонала. Если бы ты там не работал, ты понятия не имел бы о радости освобождения оттуда, наконец-то. Я чувствовал себя так, словно я на коньках, просто проскользнул однажды утром в дверь Директора, странно, даже не помню, как я ее открыл сначала, вторгся на совещание, сказал «пока-пока», на обратном пути поцеловал машинистку, и я был бы не я, если бы она не подарила мне ответный поцелуй, не отложила свою работу и не ушла вместе со мной. Все просто сделали ноги. Софросина Хоукс, прелестная девушка — вот она, вон там.
— А та молодая женщина со знакомым лицом, с которой она разговаривает, это не...
Рэтти расплылся в улыбке.
— Да, это действительно миссис МакХью, старая датчанка собственной персоной, и она будет рада снова тебя увидеть. А пока тебе нужна помощь — достать твои брови из-под шляпы?
— Да, действительно, Киприан, — сказала Яшмин, — ну право же слово.
— Я не...
— Действительно повезло, — сказал Рэтти, — я ничего такого не подстраивал и даже не заслуживал. Пришел домой той ночью со старушкой Софросиной, ожидая кровавую баню, а тут двое просто сразу попали в точку. Тайны женственности. Мы не спали всю ночь, рассказывая друг другу наши самые сокровенные, ну ладно — просто сокровенные секреты, и выяснилось, что всё это время, фактически — еще до того, как мы поженились, Дженни работала кем-то вроде криптосуфражистки, каждый раз. Когда она уезжала «проведать маму», они вдвоем на самом деле ходили на митинги, или громко оскорбляли министров правительства, или били витрины, или что-то в этом роде.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Почему ты не сказал мне об этом раньше? — спросил Рэтти.
— Из-за твоей должности, дорогой Реджинальд. Это не помогло бы на самом деле, в смысле — мы ведь нередко атакуем Уайтхолл, правда?
— Ну это всё — схоластика, не так ли, мой маринованный лучок. Ты можешь и дальше посвящать время пересудам, сколько твоей душе угодно, хотя можно было бы предложить приторное соглашение на оберточной бумаге, такое, как используют грабители, во избежание травм от разбитого стекла, понимаешь...
— И ты не возражал бы, если бы я тоже отправился в тюрьму, ну хоть ненадолго?
— Конечно возражал бы, это страсть как ужасно, мой плазмонный бисквитик, но я попытаюсь как-то это выдержать, — и так далее очень долго, просто до тошноты.
К тому времени, как Дженни уехала из Холлоуэя и щеголяла брошью почета, дизайн которой Сильвия Панкхерст разработала для ветеранов проживания в этом мрачном месте, Рэтти, отслеживая слухи и следя за сообщениями, которые он прежде игнорировал или сбрасывал со счетов как сверхъестественную ахинею, нашел тайную тропу, которая со временем привела его к этому веселому хозяйству в скрытых землях Из-ле-Бэн и еще дальше.
— Значит, сейчас ты работаешь на...?
Рэтти пожал плечами.
— Ты нас видишь. Мы работаем друг на друга, полагаю. Никаких званий, никаких должностей, никакой системы подчинения...никакой структуры на самом деле.
— А как вы всё планируете? — поинтересовалась Яшмин, — распределяете обязанности? Координируете усилия, вот это вот всё?
— Мы знаем, что нужно делать. Обычно это — очевидный здравый смысл.
— Звучит, как слова Джон МакТаггарт Эллис МакТаггарт снова и снова, — пробормотала она.
— Комната отдыха в колледже без хозяина, — вспомнил Рэтти. — Хм. Ну, вероятно, не совсем то.
— А когда вы, ребята, не работаете, обычно чем убиваете время? — вот что было интересно узнать Рифу.
— Чем Бог на душу положит, — предположил Рэтти, — всем от маленького шпилечного револьвера до «хочкисса» последней модели. Поговори с Дженни — она более воинственна, чем когда-либо был я, и такой была даже в юные годы.
— А иногда, — надежда в голосе Рифа была очевидна всем, — вам еще и...удается что-нибудь взорвать?
— Не часто. Мы, скорее, помогаем эволюции, содействуя тому, что уже происходит.
— А это что, повтори-ка?
— Замена правительств на другие, более практичные договоренности, — ответил Рэтти, — некоторые уже существуют, другие — начинают возникать, по возможности — работаем поверх государственных границ.
— Как Индустриальные рабочие мира, — вспомнил что-то смутное Риф из спора на дороге.
— И И.П. Н. Т., — сказала Яшмин.
— К И. П. Н. Т. относятся по-разному, — сказала Дженнифер Инверт МакХью, присоединившаяся к ним. — Столь много этих мистических братств оказались порождениями своих государств-собственников.
— И в то же время они проповедуют независимость от государства, — согласилась Яшмин.
— Значит, ты была...
— Внутри, но ему не принадлежала. Надеюсь.
— Удивительно, как много бывших членов И. П. Н. Т. встречается на пути.
— Высок коэффициент личных предательств, — предположила Яшмин.
— О боже.
— Восстановимся. Но спасибо за беспокойство.
— Наследие, как считают, тех древних сугубо мужских структур. Надежды Анархизма были загублены на много лет, могу тебе сказать — пока женщин там не приветствовали, у этих организаций не было шансов. В некоторых общинах — часто довольно известные примеры — формировался неуправляемый идеальный консенсус, некое чудо социальной телепатии, но фактически это был результат единоличного мужского правления, приказы из-за кулис, а члены общества были готовы подчиняться — все соглашались работать в тишине и невидимости, чтобы защитить свой Анархистский миф. Лишь спустя много лет, после смерти лидера, правда выходила наружу.
