— Мы еще посчитаемся! — прогрохотало обвалом, затухая в необозримой дали.
— Вот и все. Пока. — Каэтана поднялась на ноги и подошла к барону Вентоттену:
— Как вы себя чувствуете, Банбери?
— Не могу поверить, что все так легко разрешилось. Но как… Впрочем, бестактный вопрос…
— Как я осмелилась? Сама не знаю. По‑моему, если бы негодяи меньше любовались собой, у них стало бы втрое больше жертв. Он столько болтал, что я поневоле задумалась над несколькими вопросами. И главное, что сообразила, — не может его хваленый повелитель быть властен в этом храме, правда не знаю почему. Иначе он бы давным‑давно и отыскал камень, и на поверхность выбрался. Другое дело, что талисман не бессилен — жизнь‑то он в этой твари поддерживал. Послушайте, барон, вам не кажется, что я болтаю даже больше, чем Бавеан? Кто он, кстати, такой?
— Он некстати, — ответствовал Вентоттен. — Госпожа, я, кажется, слышу голос камня.
— Так идемте же!
— Но здесь опять стена. Либо она настоящая, либо я не могу, в отличие от вас, проходить сквозь иллюзию.
— Нет, настоящая.
Каэтана попробовала несколько раз, но пришла к выводу, что ей стена не поддается.
— Очень мило, нам что — камень долбить нужно?
— Не знаю. — Барон выглядел растерянным и одновременно расстроенным.
— А где вы слышите голос?
— Примерно здесь. — И Банбери Вентоттен показал рукой на стену где‑то на уровне своих глаз.
— Может, не все потеряно.
Она подпрыгнула, пытаясь уцепиться за камень руками, и ее усилия оказались не напрасны — иллюзия существовала и здесь. Только на сей раз находилась на высоте человеческого роста, и пробиться сквозь стену здесь было немыслимо, а вот ухватиться и подтянуться — вопрос тренировки и способностей отдельно взятого индивидуума.
Через несколько секунд они уже стояли рядом в невысоком проходе, причем барону пришлось согнуться почти вдвое, а Каэтане — всего‑навсего низко наклонить голову.
— Ваш дедушка, доброй памяти, на самом деле был изобретателен. Позвольте, я пойду вперед. У меня есть такое ощущение, что это только начало пути. Ведь Арлон Ассинибойн не предвидел появления крысы и призрака Бавеана Ахангаранна. Думаю, у него в рукаве найдется пара карт для особо любопытных.
— В легенде есть место, где говорится о подземном водопаде и его обитателях.
— Послушайте, барон, это слишком. Вы не находите?
— Боюсь, меня никто не спрашивал, когда устраивали этот тайник. О! А вот и обещанный водопад.
Впереди действительно грохотало, и каменный пол немного ходил под ногами. Каэ сцепила зубы и приняла твердое решение не отступать.
— Камень там? — спросила она у хранителя.
— Насколько я могу слышать, да. А вот голодный голос умолк.
— Значит, это была несчастная душа, прикованная к талисману Джаганнатхи. Нет, не хотела бы я такого бессмертия.
Каэ замолкла, потому что грохот все усиливался, и ее вскоре перестало быть слышно. Водяная пыль столбом стояла в воздухе, отчего стены в проходе были мокрые и осклизлые, а пол скользкий. Идти стало труднее, а голова просто раскалывалась от шума и рева водопада. Эхо металось в каменном мешке, удваивая и утраивая звуки.
Когда она увидела тусклое сияние, то предусмотрительно встала на четвереньки и осторожно поползла по проходу, чтобы не свалиться в какую‑нибудь трещину, и почти угадала. Лаз обрывался вертикальной пропастью. Вниз уходила отвесная стена, потолок представшей ее взору пещеры терялся где‑то наверху, во тьме и мерцании. Рядом, всего в нескольких метрах, за завесой водяной пыли, низвергался в бездну бесконечный поток воды. А слева она нащупала вбитый в стену ржавый крюк.
Говорить или кричать было в равной степени бессмысленно — водопад перекрывал все звуки. Она обернулась к барону, застывшему за ее спиной в немом ожидании, и знаками попросила его оставаться на месте. В полумраке Каэ почти не видела его лица и волновалась, правильно ли он ее понял. Но делать было нечего. Еще раз, с силой нажав на плечо Вентоттена, заставляя его сесть, она показала сначала на себя, потом на выход. Подумала, что большего все равно не добьется. И полезла в отверстие.
Позже, много времени спустя, ей было немного неудобно перед милым старичком Арлоном Ассинибойном за те мысли, которые мелькали у нее в голове, пока она, повиснув между пропастью и каменным сводом, моментально вымокшая до костей, пыталась нащупать еще один крюк. Несколько крюков позже обломились под тяжестью ее тела, и она провисела несколько минут, пытаясь вскарабкаться выше и не желая даже думать о возвращении, которое казалось ей несбыточной мечтой. Если что и гнало ее к цели, то это упорство и злость. Жуткая злость на всю эту тьму и пустоту. Она ободрала руки об острые выступы белых скал, и они на несколько секунд окрасились ее кровью, которую тут же смыла вода, стекающая струйками вниз.
Вода и грохот. Наверное, это было страшно. Но она не успела испугаться. Наверное, это был подвиг. Но она не успела возгордиться. Наверное, это было невозможно. Но она успела это понять уже тогда, когда дело было сделано. На крохотном каменном выступе у нее над головой высилась шкатулка. Если глаза не обманули Каэтану, то она была высечена в скале вместе с той полочкой, на которой располагалась. С трудом цепляясь одной рукой за опору, едва касаясь ногами нижних крюков, она дрожащими пальцами едва отодвинула каменную плиту, закрывавшую этот «сундучок». Руки были мокрые, и она больше всего на свете боялась упустить камень вниз.
Он был невелик — всего с грецкий орех. И Каэ засунула его в рот, за щеку.
Спуск был еще хуже, чем подъем: во‑первых, она всегда боялась высоты, а скользкие камни водопада не придавали ей уверенности; во‑вторых, спускаться вообще труднее, нежели подниматься; в‑третьих — и это главное, — она должна была молчать как рыба. А это угнетало.
Ее не интересовало, как высоко она забиралась за камнем, как далеко вниз пришлось возвращаться. Просто, когда отверстие в белой стене разверстой пастью появилось на уровне ее пояса, она полезла внутрь, теряя остатки сил. А когда забралась в него, то с размаху рухнула на мокрый пол. И что‑то чувствительно повредила.
Но это не имело никакого значения.
* * *
Тяжело выдержать, когда почти сотня человек смотрит на тебя и молчит. Ничего не спрашивает. Ничего не говорит вообще. Просто молчит. И даже если ты вернулся с победой, то все равно почему‑то тяжело. И никто еще не ответил почему.
Куланн подошел к Банбери Вентоттену, который держал на руках бесчувственное тело Каэтаны. Они видели ее и после сражения, и после нападения Мелькарта. Но сейчас внешний вид богини поразил ее друзей и спутников: мокрая настолько, что вода ручьями стекала с ее одежды, разодранная в кровь, с изуродованными руками, смертельно бледная, она обвисла на руках у барона.
— Что? — наконец выдавил из себя военачальник сангасоев.
— Все в порядке. Она просто измождена до предела. Камень у нас.
Рогмо приблизился к Вентоттену и забрал у него Каэтану.
— Спасибо, — сказал тот, тяжело опускаясь на землю. — Признаться, я ничем ей не помог. Скорее мешал.
— Если она позвала вас с собой, значит, вы были ей нужны, — уверил его Номмо. — Идите‑ка к костру, барон. Вам нужно хорошенько поесть и отоспаться. Завтра будем говорить о делах.
— Ваша правда, барон, — ответил Банбери. — О! Чувствую запах жареной оленины, жаль, не найдется пару листочков мяты и две‑три горошинки перца, они бы значительно улучшили вкус…
… Она очнулась оттого, что руки нестерпимо болели.
— Ничего, ничего, — шепнул Магнус на ухо Каэтане, — потерпите. Сейчас все пройдет. Это мой особый состав, заживляет любые раны, даже самые серьезные. А у вас просто множество мелких царапин и ссадин. Только два глубоких пореза выше запястья, но и они не опасны.
— Спасибо за заботу, Магнус.
— Не за что. — Он пристальнее вгляделся в ее лицо и счел нужным добавить:
— Кожа не пострадает, даже самого маленького шрама не останется.
— Вот спасибо! — Она значительно повеселела. — А что с бароном?
— Достойный кулинар спит сном праведника. Он переприготовил нашу оленину, после того как нес вас на руках через все подземелье. Думаю, он выдохся сильнее, чем хочет показать.
— Камень?
— Банбери спрятал его в кошелек и отдал мне.
— Магнус, он мне нужен. Нужен прямо сейчас.
— Хорошо, — сказал чародей, доставая из складок своего черного одеяния кожаный кошель. — Вот.
— Дай его мне. — Каэ протянула перебинтованную руку ладонью вверх, и чародей осторожно опустил на нее прозрачный камень, светящийся ярко‑алым.
Пальцы сильно болели, руки не слушались, но она смогла вставить камень точно в оправу. И он не просто встал на свое старое место, а словно прирос. Теперь требовалось бы приложить недюжинные усилия, чтобы вынуть его из перстня. Каэ надела перстень на безымянный палец — единственный оставшийся свободным от мягких тряпиц, которыми обмотал ее руки Магнус. И перстень буквально прилип к коже. А потом тихий голос произнес прямо внутри ее головы:
