Нетрудно себе представить, с каким воодушевлением встретила толпа и разрушение, и восстановление этих сооружений.
Эти сцены, все значение которых читатели, без сомнения, уже поняли, у толпы в то время вызывали только смех.
Но вот в начале и в конце улицы Сен-Дени, то есть со стороны Бульваров и площади Шатле, показались еще два отряда жандармов; они имели столь грозный вид, что при виде их крики и смех постепенно стихли: стало понятно, что эти-то не позволят над собой посмеяться, как их товарищи.
Наступило минутное замешательство. Толпа и военные смотрели друг на друга. У жандармов были хмурые лица. Все ждали, что будет дальше.
Наконец какой-то человек, посмелее других, а скорее всего — переодетый полицейский, крикнул страшным голосом:
— Долой жандармов!
Этот крик прозвучал среди всеобщего молчания подобно удару грома.
И, подобно удару грома, он возвестил о начале бури.
Толпа словно только и ждала этого крика: она подхватила его и, переходя от слов к делу, бросилась навстречу жандармам и заставила их постепенно, шаг за шагом отступать от рынка Убиенных Младенцев к Шатле, от Шатле — к мосту Менял, а с моста — к префектуре полиции.
Но, пока бунтовщики теснили жандармов, явившихся с площади Шатле, еще больший отряд пеших и конных жандармов, вышедших со стороны бульваров, молча растянулся вдоль всей улицы, спокойно опрокидывая по мере продвижения все живые и неживые препятствия, встречавшиеся на его пути, не обращая внимания на свист и камни; дойдя до рынка Убиенных Младенцев, отряд остановился и занял позиции.
Однако за спиной у жандармов, напротив проезда Гран-Сер, восставшие снова взялись за баррикаду, только более широкую и надежную, чем прежняя.
Ко всеобщему удивлению, никого не взволновали эти действия. Издали за строительством баррикады безучастно наблюдали жандармы, будто обратившиеся в камень.
Неожиданно со стороны набережной выдвинулся еще один отряд, не оставлявший сомнений во враждебных намерениях. Отряд состоял из королевских гвардейцев и войсковых частей.
Командовал ими всадник в полковничьих эполетах.
Что должно было произойти? Об этом нетрудно было догадаться, глядя на полковника, приказывавшего раздать своим людям патроны и зарядить ружья.
Даже самые недоверчивые могли убедиться, что готовится нечто, мягко выражаясь, подозрительное под предводительством этого полковника, прятавшего лицо под надвинутой по самые глаза шляпой: глухим и угрожающим голосом он приказал подчиненным построиться в три колонны, пустил вперед комиссара полиции и приказал двигаться на баррикады, поднявшиеся на улице Сен-Дени, в проезде Гран-Сер и у церкви святого Лё.
Свистом, проклятиями, камнями, как и раньше, была встречена колонна, двинувшаяся на баррикаду со стороны проезда Гран-Сер.
Колонна двигалась, сомкнув ряды, решительно, непреклонно, и Сальватор оглянулся в надежде увидеть знакомых и посоветовать им спасаться.
Но, вместо дружеских лиц, он заметил на углу улицы насмешливую физиономию человека, который завернулся в плащ и наблюдал за происходившими событиями с не меньшим интересом, чем сам Сальватор.
Он вздрогнул, узнав г-на Жакаля, любовавшегося творением своих рук.
Их взгляды встретились.
— А! Это вы, господин Сальватор! — воскликнул полицейский.
— Как видите, сударь! — холодно отозвался тот.
Однако г-н Жакаль словно и не заметил его холодности.
— Клянусь, я счастлив вас встретить и еще раз доказать, что подал вам вчера утром дружеский совет.
— Я и сам начинаю в этом убеждаться, — заметил Сальватор.
— Очень скоро вы получите полную уверенность, а пока взгляните вон на тех людей.
— Королевских гвардейцев и солдат? Вижу.
— А кто ими командует?
— Полковник.
— Я хочу сказать, вы знаете этого полковника?
— Ба! — удивился Сальватор. — Я не верю своим глазам.
— Кто же это, по-вашему?
— Полковник Рапт?
— Он самый.
— Вернулся на военную службу?
— На один вечер.
— Ах, да, его же так и не избрали депутатом!..
— И хочет стать пэром!
— Значит, он выполняет особое задание?
— Вот именно, особое!
— И что он намерен делать?
— Что он сделает?
— Именно это я хочу знать.
— Приблизившись к баррикаде, он, не дрогнув, просто, спокойно произнесет одно-единственное слово из пяти букв — «Огонь!», и триста ружей послушно ответят на его приказ.
— Я должен это увидеть собственными глазами, — сказал Сальватор. — Надеюсь, хоть это поможет мне его возненавидеть.
— А до сих пор вы его?..
— Только презирал.
— Следите за ним. Только лучше держитесь позади него!
Сальватор последовал совету г-на Жакаля. Он увидел, как граф Рапт подъехал к баррикаде и ледяным ровным голосом, даже и не подумав сделать три положенные предупреждения, произнес страшное слово:
— Огонь!
IV
СНОВА БУНТ!
Вслед за этим словом раздался ужасный грохот, но его почти заглушили крики ужаса и боли.
Это было всеобщее проклятие, павшее на головы священников и солдат, чиновников и короля.
Еще не успели стихнуть крики, как граф Рапт повторил:
— Огонь!
Солдаты перезарядили ружья и снова открыли огонь.
Опять ответом им были крики ужаса. На сей раз толпа кричала не «Долой министров! Долой короля!», а «Смерть!».
Это слово оказало еще более жуткое действие, чем двойной залп, всколыхнув из конца в конец всю улицу с быстротой молнии.
Баррикада в проезде Гран-Сер была оставлена бунтовщиками, и ее захватили солдаты г-на Рапта.
Полковник Рапт бросал полные желчи и злобы взгляды на этих людей, из-за кого он совсем недавно потерпел сокрушительное поражение. Многое бы он отдал за то, чтобы перед ним оказались сейчас все избиратели, которых он принимал целых три дня — не говоря уж об аптекаре и пивоваре, братьях Букмонах и монсеньере Колетти! С какой радостью он захватил бы их на месте преступления, обвинив в неповиновении властям, и отомстил бы им за свой провал!
Но никого из тех, кого граф Рапт надеялся увидеть, на баррикаде не было. Аптекарь был занят дружеской беседой со своим приятелем-пивоваром; оба Букмона с благочестивым видом грели ноги у жарко натопленного камина, а монсеньер Колетти сладко спал в теплой постели, и снилось ему, что монсеньер де Келен умер, а он, Колетти, назначен архиепископом Парижским.
Итак, господин Рапт напрасно высматривал своих врагов. Впрочем, поскольку знакомых врагов не было, он стал бросать яростные взгляды на естественных врагов всех честолюбцев: мастеровых и буржуа. Он был готов испепелить их одним взглядом. Приказав расстреливать толпу, он сам ринулся в бой во главе отряда кавалеристов.
