Плаценту закопали в землю под молодым розовым кустом. Яшмин назвала девочку Любицей. В тот жен день она протянула дочь мужчинам.
— Вот. Подержите ее немного. Она будет спать.
Риф держал новорожденную осторожно, он помнил, как впервые держал на руках Джесса, стоял, переминаясь с ноги на ногу, потом начал осторожно ходить по комнатушке, наклоняясь под балками крыши, вскоре передал девочку Киприану, который взял ее на руки с опаской — так легко ее было держать на руках, его почти тянуло вверх, но, более того, он чувствовал, что они знакомы, словно это уже происходило бесчисленное множество раз прежде. Он не решился бы сказать об этом вслух. Но было краткое мгновение уверенности, пришедшее из внешней тьмы, словно для того, чтобы заполнить пространство, которое он не мог очертить прежде, до того, как она появилась здесь, крохотная спящая Любица.
Чувствительность его сосков обострилась, и он почувствовал почти отчаяние от неожиданно возникшего чувства, жажды почувствовать ее у своей груди. Он глубоко вздохнул.
— У меня такое..., — прошептал он, — такое...Это точно. Я знал ее когда-то прежде, вероятно — в прошлой жизни она заботилась обо мне, а теперь восстановлен баланс...
— О, ты перемудрил, — сказала Яшмин, — как всегда.
Почти всё то лето Риф с Киприаном искали неуловимое «австрийское минное заграждение». Они пробирались по зарослям табака и полям подсолнуха, среди диких лилий в цвету, гусей, гогочущих на улицах деревни. Лохматые собаки вели овец на пастбище, кровожадно лая на людей. Иногда Яшмин ходила с ними, но всё чаще оставалась на ферме, помогая по дому, нянча Яшмин.
Когда урожай роз собрали и у Худого из Габрово появилось свободное время, верный своему слову, он отвел Рифа и Киприана на мыс, изъеденный ветрами и взирающий на безлесную равнину. Близ маленькой служебной постройки возвышалась башня высотой в сотню футов, к которой крепилась тороидная антенна из черной жести.
— Этого здесь раньше не было, — сказал Худой.
— Думаю, это одно из тех устройств Теслы, — сказал Риф. — Мой брат раньше на них работал.
В будке для трансляций было несколько операторов, чуть ли не ухом приникших к слуховым рожкам, внимательно прислушиваясь к тому, что сначала в основном казалось атмосферными помехами. Но чем дольше гости слушали, тем более вероятным казалось, что они то и дело слышат произнесенные слова на нескольких языках, включая английский. Киприан покачал головой, улыбаясь если не с недоверием, то, как минимум, в вежливой попытке не обидеть.
— Всё нормально, — сказал один из операторов. — В нашей сфере многие верят, что это — голоса мертвецов. Эдисон и Маркони считают, что беспроводную связь можно превратить в средство коммуникации с душами умерших.
Риф тут же вспомнил о Веббе, и о спиритическом сеансе в Швейцарии, и о своих шутливых замечаниях Киту о телефонном звонке мертвым.
Снаружи раздался массированный механический шум.
— Мотоциклы, — сказал Киприан, — судя по вибрации. Мне надо просто взглянуть, не так ли.
Шестеро или семеро мотоциклистов в кожаной униформе придавали стильность рельефу, ехали на облегченных четырехцилиндровых туристских мотоциклах — он сразу же идентифицировал их как элитный отряд слежки Деррика Тейна, С. П. Е. Ш., который не видел после вокзала в Триесте.
— Это ты, Лейтвуд? з— а дымчатыми очками Киприан узнал Михая Бамоса, бывшего чемпиона лазанья по горам Венгрии. Когда-то они провели время в Венеции — достаточно времени, можно надеяться: пили поздно ночью, помогали друг другу выбраться из каналов, бродили по маленьким мостикам, курили в лунном свете, пытаясь понять, что делать с Тейном.
— Szia, haver, привет, дружище, — кивнул Киприан. — На красивых мотоциклах вы нынче ездите.
Бамос ухмыльнулся.
— Не то, что эти маленькие «пуксы», на которых нас заставили ездить сначала. Какой-то оптовый торговец — друг Тейна из империи Габсбургов, привлекательные условия, они только то и делали, что попадали в аварии. А это FN, экспериментальные модели — легкие, прочные. Быстрые. Совсем другое дело.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Бельгийский оружейный завод?
— О, это оружие, всё в порядке, — он посмотрел на Киприана. — Рад видеть, что ты продолжаешь влипать в неприятности. Мы, безусловно, должны быть тебе благодарны.
— За что...?
Бамос рассмеялся.
— Мы не получали убийственные подробности о Тейне. Сообщения с вокзала Венеции однажды перестали поступать, и с тех пор мы действуем независимо. Но, оказывается, ты оказал нам всем услугу.
Киприан предложил ему местную сигарету, и она закурили.
— Но ты до сих пор здесь на посту? А если начнется война? Как, предположим, ты своими силами...
Бамос махнул рукой в направлении передатчика Теслы.
— Военное министерство поддерживает приемные устройства на побережье Сассекса и кабельную линию в Лондон. Мы думали, что ты уже там, вернулся в Англию, счастливый и в безопасности, пьешь чай где-нибудь в саду. Кто в здравом уме захочет находиться здесь?
Почему бы не коснуться темы Интердикта. Не называя имена и даты, Киприан в общих чертах рассказал Бамосу о том, что было ему известно.
— А, это, — Бамос снял очки и протер их рубашкой, делая вид, что внимательно смотрит на небо. — В здешних краях это называют Забранено. Кто бы это ни установил здесь, это уже никому не принадлежит — немцы и австрийцы делают вид, что никогда об этом не слышали, местные жители в ужасе, турки чуть ли не каждый месяц шлют шпионов, думая, что это — нечто вроде Великой Китайской стены, построено здесь, чтобы мешать их вторжению. Британцы, как всегда, сомневаются, есть ли в этом польза. Никто из нас не знает, как разобрать эту штуку, так что лучшее, что мы можем сделать, это ждать, ездить патрулем с востока на запад и с запада на восток, следить, чтобы никто ее случайно не задел.
— А оно когда-нибудь...?
У Бамоса был непривычно торжественный вид.
— Оно ведет себя, как живое. Знает, когда кто-то приближается, и принимает меры, чтобы защититься. От любого, кто пересекает границы определенного радиуса. Мы узнали, как попасть внутрь — вот и всё, что оно нам сделало хорошего. Полагаю, сейчас ты хочешь это увидеть.
Худой из Габрово вспомнил, что у него назначена встреча с представителем завода по производству эфирных масел из Филипополиса, и ушел, извинившись. Киприан и Риф сели за спиной мотоциклистов С. П. Е. Ш., мотоциклы с рыком неслись мимо холмов Средной Горы, мимо деревьев, увитых плющом, мимо зловещих топиаров зеленых существ, сгорбленных под капюшонами, очертаниями почти напоминающих знакомых зверей, силуэты которых искажены до неузнаваемости, кажется, они смотрели на проезжающих путников, и лишь мановения ветра не хватало для того, чтобы их лица появились из-под темно-зеленых капюшонов...
А что крадется с краю... или уже деловито суетится по всему обозримому полю, как ткацкий станок, сплетая невидимые перекрестные нити, на которых всё это держится, Киприан, несясь на мотоцикле на встречу грубому ветру, из-за чего в его зубах застревали насекомые, наблюдал за искажениями, заменами, чередованиями...там было что-то еще, что-то должно было появиться, что-то, что, как он понимал, было там всегда, но он не мог это увидеть...
— Здесь мы должны слезть, — сказал Михай Бамос, — и идти осторожно.
Гуськом, в шахматном порядке, словно считая шаги, они приближались к длинному строению из обветренного бетона, удивительно темному в этот непривычный летний холод, повторение элементов, безжалостно обточенных одинаковым образом, словно для защиты от захватчиков, неизвестных, но равно не заслуживающих милосердия.
Бамос провел их в помещение вроде расширенного каземата, построенное недавно, но уже подвергшееся коррозии. Внутри, среди теней полуденной охры, отслаивались формы официальных реляций, некогда кричавшие о неотложном, всё еще приколотые к каркасу старой доски объявлений, хотя многие отпали, и ветер разносил их по углам. Туннели вели в каменную тьму, к неизвестным прилегающим постройкам, находящимся на расстоянии многих миль отсюда, к тому, что столь явно заявляло о себе как о большом заградительном фортификационном сооружении.
