Он напряжённо стал вспоминать её лицо, жесты, интонацию, там на мосту, стараясь припомнить хоть какую-нибудь подсказку.
— Нет. Не похоже, — продолжил размышлять Кайсай, — Золотцу, я почему-то верю. По крайней мере, хочу верить. Она была правдива. Значит вековухи сами, что-то заподозрили. Они похоже поняли это, когда я к мосту ехал. А может быть, тоже мир останавливать могут? А почему нет? Тогда могли увидеть, как я оберег снимаю и решили перестраховаться. Мол, наемся, напьюсь и они у меня, еле тёпленького, амулетик изымут и всего про шерстят, нет ли чего ещё. Вполне правдиво выглядит. Стоп. Но зачем это всё? Если б я был враг, прикинувшийся другом, то такой расклад вполне уместен, но зачем такие меры предосторожности и явное опасение по поводу моей защищённости от Славы, если меня, просто, хотят использовать, как отца будущего ребёнка? Ничего не понимаю, а раз не понимаю, то это опасно.
Так он сидел размышляя, взвешивая, с чем-то соглашаясь, что-то отвергая. Вдруг Кайсай почувствовал близкое присутствие кого-то и тут же бросив мыслительный, в общем-то бесполезный процесс, напряг органы чувств и откуда-то, на него вновь полилась девичья Слава. Сильно, напористо. Он поднял глаза к потолку и прищурившись, начал внимательно кусочек за кусочком прощупывать всё помещение. Ничего. И тут всё пропало.
— Они откуда-то наблюдают за мной, — тут же подумал бердник, — а раз, так, то теперь, точно знают, что я Славе, не подвластен. Интересно, что теперь делать будут?
Но больше не произошло ничего. Он устал от напряжения и позволил себе расслабиться. На дворе уже, наверное, была ночь. Лампадки, поморгав потухли. Сначала одна, а чуть погодя другая. Кайсай остался в полной темноте. Откинувшись головой в угол, он закрыл глаза, ожидая.
Когда застучал засов на двери, он вздрогнул, подобрался, но вскакивать не стал, решив сначала поиграть в умиротворённое спокойствие. Хотя одну ногу под себя убрал, чтоб легче было вскакивать. Дверь мягко и бесшумно распахнулась и в конуру вплыла молодая дева, но остановилась в проходе, привыкая к темноте и пристально всматриваясь в глубь комнаты, ища глазами Кайсая.
В тусклом свете коридорных лампад, рыжий успел разглядеть её. Сначала ему показалось, что дева — златовласка, но присмотревшись к ней внимательней, понял, что у неё, просто, очень светлые волосы. Прозрачное одеяние, благодаря свету за её спиной, давало возможность оценить, её идеально выточенные природой формы тела. Лицо осталось в тени, но показалось берднику, очень красивым.
Лихорадочно всматриваясь в темноту, она, наконец, увидела объект своего поиска и сразу же опустила взгляд в пол. Вошла, не поднимая глаз на сидевшего в углу мужчину и тихо притворила дверь за собой. Комната вновь погрузилась во мрак. По шуршанию рубахи, бердник понял, что она не стала дожидаться его у двери, а прошла к лежаку и похоже, на него присела. Замерла.
— Так, — протянул Кайсай, подводя итоги всем своим размышлениям.
Он почему-то решил, что вековухи-зайчихи сдались, поняв, что травиться он не собирается и решили действовать на прямую, запуская пробную жертву на съедение, явно наблюдая со стороны с интересом и гадая при этом, что волк, с этой овцой делать будет. Кайсай и сам не знал, что делать. Вести долгие разговоры, под неусыпным контролем «прослушки» и «приглядки», ему не хотелось, хотя, он не понимал, как тут можно, что-нибудь разглядеть.
Он решил сразу брать быка, то есть, тёлку, за что там её можно взять и вынудить, саму всё рассказывать, а уж после, принимать решение. Он сориентировался по шороху где она находится, прикусил язык и рванув сквозь упругую толщу воздуха, примостившись с ней рядом, на ощупь одной рукой обхватив шею, а другой зафиксировав ближнюю руку.
Когда он отпустил язык, она от неожиданности завизжала так, что все, кто подслушивал, а может быть и вообще, все обитатели терема, уж точно решили, что эту девку, начали бессовестно жрать, притом живьём, тщательно прожёвывая каждый откушенный кусок и всякий раз, прижигая огнём укушенное место, чтоб не истекла кровью и не сдохла, пока ею насыщаются. Она судорожно дёргалась, стараясь вырваться, билась в истерике, но тщетно.
Дверь распахнулась и в проёме возникла рассвирепевшая Золотце, над плечами которой, сверкнули два наконечника стрел. Девка голосить, резко перестала, с не меньшим ужасом уставилась на поляниц.
— Дверь закрой, с той стороны, — спокойно и ласково остудил её пыл Кайсай, — ты мне размножаться мешаешь.
Золотые Груди фыркнула, хмыкнула, развернулась и с таким психом захлопнула дверь, что эхо долго ещё гуляло по закоулкам этого громадного строения.
— А ты не визжи, — так же мягко проговорил рыжий, обнятую девку, галоп сердца которой, можно было слышась, даже не прислушиваясь, — я, слово дал, что никого, сегодня, есть не буду, убивать не буду и даже бить не буду, хотя, руки так и чешутся.
Говорил он громко, внятно, больше для предполагаемых слушательниц снаружи, чем перепуганной молодухе под его рукой. Но тут же, перейдя почти на шёпот, и на тон «в доску свой парень», спросил:
— Тебя, как, хоть, зовут то?
— Не велено говорить, — еле слышно ответила она и Кайсай ощутил, что её заколотил озноб.
— Да, не бойся ты меня, — проговорил он успокаивающе и отпуская из своих смертоносных объятий.
Девка было дёрнулась сначала бежать, но тут же обмякла и замерла. Лишь дышала громко и быстро, как после бега.
— Меня зовут Кайсай, — представился он шёпотом, — я, личный бердник царицы Райс, — и с этими словами, он вновь обнял её, больше для того, чтоб чувствовать и понимать, что с ней происходит, чем для чего-нибудь другого.
Та мелко вздрогнула от его прикосновения, но вновь расслабившись, обмякла.
— Что молчишь? — опять зашептал рыжий, — давай рассказывай.
— Ты, нарушаешь законы Терема, — неожиданно жарко зашептала молодуха, — никто ничего не должен знать друг о друге. Это запрещено.
— Плевать, — так же шёпотом ответил рыжий, — мне их законы не писаны.
Наступила тишина. Молодуха думала. Бердник ждал.
— Смиляна, — тихо донеслось от девы.
— Что Смиляна? — не понял Кайсай.
— Меня кличут Смиляна, — вновь напряжённо и жарко зашептала дева, явно повернувшись к нему лицом.
— Ну, так давай рассказывай, Смиляна, — продолжал настаивать воин.
— Что рассказывать, — прошептала Смиляна сдавленно, явно не понимая, что от неё требуется.
— Всё рассказывай. Я ни хрена не знаю, что тут у вас делают и как это происходит. Предупреждаю сразу. Когда я, что-то недопонимаю, я становлюсь мнительным. Всё, что не понятно — для себя считаю опасным. Поняла?
Та резко кивнула, как клюнула носом, но он не увидел, а почувствовал её движение, продолжая обнимать за плечи.
— Поэтому давай, разжёвывай мне всё, чтоб я перестал тебя бояться.
Девка ожидала, наверное, всё что угодно, кроме последнего утверждения и поэтому невольно дёрнулась, разворачиваясь к нему всем телом и с явным подозрением, что мужик её обманывает.
— Ну, — подогнал он её.
— А что рассказывать то? — не то с перепуга, не то, ещё не выйдя из шока, прошептала она не на выдохе, а на вдохе.
— Всё, что знаешь, — потребовал Кайсай, переходя с шёпота на тихий голос.
Смиляна, как-то, поёрзала, будто поудобней пристраиваясь на лежанке и судя по движению тела, отвернула голову от него в сторону, после чего проговорила:
— Я, вообще то, тоже новенькая здесь. Только третий день. А ты у меня первый. Сама ещё ничего не знаю.
У Кайсая, аж челюсть отпала от такой новости.
— Заебись в говне купаться, — с досадой выругался он, — так тебя и впрямь ко мне на съедение кинули, ну, и чего мы с тобой делать тут будем?
Смиляна застенчиво заёрзала плечиками и уже наиграно и кокетливо проговорила:
— Что тут делать надо, мне ведомо.
— Ну, слава тебе яйца, хоть тут дырку для затычки нашли.
Девка вспрыснула, закрывая лицо руками.
— Ты чё? — спросил её рыжий, сам думая явно о чём-то своём.
