– Уж я знаю, как, – отрезала Татьяна. Раскрыв шкаф, она доставала оттуда вещи и, не глядя, швыряла их в открытую дорожную сумку. – Теперь эта стерва у меня попляшет!
– Погоди, а ведь ты разглядела ту девушку, которая шла за тобой? – Александра присела на край постели, следя за тем, как подруга трясущимися от возбуждения руками застегивает молнию на сумке. – Она хотя бы похожа на жену Владислава?
– Да я никогда в жизни не видела жену Владислава, не стремилась к этому счастью! Вот она, получается, каким-то образом знала, как я выгляжу, раз следила за мной. Не понимаю, как она раздобыла мою фотографию? В социальных сетях я не мелькаю. Влад никогда меня не фотографировал, ни разу. Он очень осторожен… Да я и не позволила бы. Зачем? Перед приятелями хвастаться? Все мужики одинаковы… Им что женщина, что машина…
Справившись с молнией, Татьяна повернулась к зеркалу, причесалась, с яростью проводя зубьями щетки по длинным, спутавшимся волосам, и кажется, не чувствуя боли, когда щетка застревала. Александра задумчиво следила за ее порывистыми движениями.
– Скажи, а разве она знала, что ты находишься в Пинске? Ты говоришь, та девушка шла за тобой от самого музея?
– Влад знал, где я и зачем сюда приехала. Музей тут один, нетрудно сообразить, что если я там рисую, то должна оттуда выйти. А раз они вдруг помирились и он решил со мной расстаться – понятно, что она все из него вытянула. В знак примирения еще и не такое рассказывают…
И, горько усмехнувшись, Татьяна добавила, уже спокойно кладя щетку на подзеркальник:
– Болваны! Они думают, что их простят. Женщины никогда не прощают и ничего не забывают. Глупые мстят сразу, умные ждут подходящего момента… Ну, мы едем? Я готова.
– Я остаюсь, – сказала Александра, поднимаясь. – У меня тут еще есть дело.
– Как знаешь, – после краткой паузы сказала Татьяна, пристально глядя на подругу. – Только не говори мне, что ты остаешься, чтобы рисовать. Ты не за этим приехала.
– Верно, – легко согласилась Александра. – Мое дело другого рода. Но это – профессиональная тайна.
– Тебе надо было под каким-то предлогом попасть в музей, да? – сощурилась Татьяна. – Я сразу поняла.
– Ну, мы же коллеги… Ты и должна сразу понимать… – Александра сделала шаг к двери. – Только не жди откровений. Я никогда ни с кем не делюсь секретами клиента, даже с друзьями.
Татьяна медленно склонила голову. После паузы она проговорила, не глядя на подругу:
– А может, иногда нужно делиться. У меня есть ощущение, что ты ввязалась сейчас в опасное дело. Вот случись с тобой что – никто ведь и не узнает, кого искать, где.
– Интересно! – Александра пыталась говорить шутливым тоном, но липкий, безымянный ужас змейкой скользнул вдоль позвоночника, заставив ее содрогнуться. – Почему у тебя такое ощущение? Что ты такое особенное чувствуешь?
– Ничего… – помедлив, ответила та. – Просто у меня такое впечатление, что ты не говоришь со мной откровенно, а отделываешься. Сама в это время думаешь о другом. И глаза у тебя стали другие, ты будто смотришь сквозь меня и не видишь. Мне кажется… Только не возражай! – с внезапной горячностью воскликнула она. – Что ты сейчас живешь, как под гипнозом. Кто-то навязывает тебе свои мысли, и ты, всегда такая свободная, своевольная, покорно слушаешься. Вот о чем ты сейчас думаешь, когда я тебе все это говорю?
– Если я тебе отвечу, ты все равно не поймешь, – Александра, подойдя к двери, взялась за ручку. – О чем я думаю… Да какая разница?
Она думала о единороге.
Глава 8
О единороге, раненном, со стрелой в боку, и о единороге бегущем, озирающемся на преследователей, она думала все эти дни, не переставая. Думала она о нем и провожая подругу на вокзал, прощаясь, наблюдая за тем, как Татьяна нервно озирается, словно опасаясь увидеть на платформе преследовавшую ее девушку.
– Если ты увидишь ее – узнаешь? – спросила Александра, когда Татьяна в очередной раз пристально всмотрелась в чье-то лицо. Та сразу поняла.
– Узнаю, будь уверена. Хотя я видела ее мельком и особо не разглядывала. Среднего роста, блондинка, но не такая светлая, как я. Волосы до плеч. Лицо плохо рассмотрела, ничего особенного… Круглое лицо. Джинсы, синяя куртка.
– Таких девушек миллион, – покачала головой Александра. – Ты описываешь человека, которого не различить в толпе. Мне вот больше всего сейчас запомнилось, что на ней была синяя куртка. Если куртка будет другая – я даже внимания не обращу на эту девушку.
И Татьяна была вынуждена признать правоту ее слов.
– Ничего не поделаешь, особых примет действительно нет!
– А возраст? – с сомнением продолжала Александра. – Ты говоришь, это была совсем молодая девушка. А ведь у жены твоего Владислава трое детей! И сам он не мальчик. Как я поняла…
– А жена у него как раз молодая, – возразила Татьяна. – Ей двадцать с небольшим. Дети – погодки. Ему-то самому под пятьдесят, да это у него второй брак.
– Неужели ты будешь за него бороться? – Художница взглянула на часы. Вот-вот должен был подойти брестский поезд, на который взяла билет подруга.
– Нет, он мне больше не нужен! – твердо ответила Татьяна. – А эта стерва, сама того не зная, оказала мне большую услугу! Я ведь могу доставить ей большие проблемы, так? Ну, а я соглашусь забыть о том, что она в меня стреляла. За некоторое вознаграждение. Он заплатит, чтобы избежать проблем с законом! Он трус! А какие у них после этого будут отношения – меня это уже не волнует. Дураки наказывают себя сами всегда, а умные люди этим должны пользоваться.
Александра ушам своим не верила. Вдали уже показался приближающийся поезд. Татьяна собирала багаж – подхватила сумку, ящик с красками, сложенный этюдник. Поезд стоял всего несколько минут.
– Таня, но это шантаж… – еле смогла выговорить на прощанье Александра. – И если это было не настоящее покушение, а просто психопатская выходка ревнивой женщины, то теперь ты ввязываешься в очень опасную историю. Богатые люди терпеть не могут, когда им ставят условия. Ты подумала об этом?
Татьяна взглянула на нее со снисходительной улыбкой.
– Подумала, представь себе. Я знаю этого человека, он предпочтет заплатить. А вот моральный аспект меня не волнует. Муж меня обманул, любовник – бросил, после первой же сцены, которую закатила супруга. Эта стерва в меня стреляла, как в крысу, а ведь у меня двое детей, между прочим! Мне нужны деньги, так вот пусть он заплатит. А ты мне мораль не читай…
Ноздри ее тонкого носа раздувались от еле сдерживаемого волнения, карие глаза сделались почти черными.
– Каждый ищет свою выгоду… – Татьяна считала взглядом вагоны, замедляющие ход у платформы. – Ты тоже сюда приехала не быт Полесья изучать. Но я не спрашиваю, что ты задумала и чем это грозит. Говорю только – соразмеряй свои силы, думай, с кем имеешь дело. Лично я – думаю.
Александра промолчала, не найдясь с ответом. Подруга была права. «Дело, в которое я впуталась, ничем не краше шантажа. Если бы я еще понимала, что тут происходит! Гобелены никогда не принадлежали музею… Это тупик. Полный провал. Игорь мертв, Наталья пропала. Концов не найти…»
– Ну, до встречи! – забросив свои вещи в тамбур остановившегося рядом вагона, Татьяна расцеловала задумавшуюся подругу в обе щеки. – Не обижайся… И скорее возвращайся в Минск! Что-то у меня от этого места мороз по коже! Я не смогла бы ночевать на той квартире!
– А я и не буду там ночевать, – Александра, очнувшись, махнула на прощанье рукой. – Не беспокойся за меня!
Проводив поезд, она некоторое время бродила по вечернему городу. В домах то зажигались, то гасли окна. Повсюду стояли глубокие лужи после недавнего бурного ливня. Свет фонарей отражался в мокрой мостовой, лучистыми желтыми ручьями тек по тротуарам. Повсюду лежала листва и мелкие ветви, сорванные с деревьев порывами ветра и ударами ливня. Прохожих было мало – горожане в этот поздний сырой вечер предпочитали сидеть по домам.
Александра ощущала себя очень одинокой, и это чувство, никогда прежде не тяготившее ее, внезапно стало причинять боль. Она была одна в этом незнакомом городке, одна наедине с этим вечером, светом чужих окон, наедине с тайной, которую уже не надеялась разгадать. «Зачем я осталась здесь еще на ночь? Что я могу узнать? Надо было возвращаться в Минск с Татьяной. Даже незачем звонить Павлу, советоваться – я знаю, что он скажет. То же, что вчера, – чтобы я все бросала и возвращалась!»
А между тем последние новости, которые она узнала в музее, заслуживали того, чтобы сообщить их клиенту. Александра готова была поручиться, что заведующая сказала правду. Стало быть, поиски изначально велись в ложном направлении, и на этот путь толкнула преследователей девушка… Пропавшая неизвестно куда, бесследно и зловеще. Мысли Александры возвращались к ее спутнику. Художнице казалось, что если она выяснит, кто это был и какова его роль в смерти антиквара, выяснится и все остальное – судьба девушки, участь единорогов. «Но ведь это может быть и не так… – одергивала себя Александра. – Это мог быть совсем случайный человек, ставший свидетелем преступления. Он, возможно, прячется сейчас где-то, дрожит от страха, что его обвинят в соучастии… Если он только жив!»
