– Она не придавала этим гобеленам никакого значения! А вот в глазах Павла они приобрели огромную ценность. Наталья хотела их продать, и задорого. Она уверяла его, что гобелены находятся в запасниках, и она с большим трудом вынесла их оттуда ненадолго, чтобы показать ему и сразу вернуть. Наталья давно стала для него лишним звеном в цепи. Он думал, что справится без нее. К тому же она могла заговорить в полиции… Так что склоняюсь к версии, что стрелял все же Павел!
– А я думаю, что стреляла Ольга! – Татьяна принялась собирать в пучок растрепавшиеся белокурые волосы. – Это ведь она, по твоим рассказам, распродала после смерти Натальи все коллекции мужа и отдала деньги любовнику. Зачем? Откупиться хотела! Она помчалась в Пинск, убивать тебя, когда ты сказала Павлу по телефону, что ищешь Наталью, что уже обнаружила доказательства того, что та садилась в питерский поезд. Почему она так испугалась, что принялась по мне стрелять? Да потому, что ее совершенно устраивало то, что Наталью никто не ищет. А ты начала искать! Чего ей бояться, если она не убивала? Все, что ты раскопала, ты бы сообщила питерской полиции, ведь так? Этого она и боялась!
Александра, складывая табурет, задумчиво кивнула:
– Верно… Но и Павел тоже боялся. Ведь он не зря пытался меня остановить с того самого момента, как я приехала в Минск. Рассказал, как умер Ялинский. Потом прямо говорил, что поиски бессмысленны. И все же ему безумно хотелось заполучить эти гобелены! Это желание было больше, чем страх разоблачения. Здравый смысл возобладал в самый последний момент, когда я знала уже слишком много, чтобы послушаться его приказа и все бросить. Было поздно.
– Он знает, что гобелены не настоящие?
Александра улыбнулась:
– Он в это не верит.
– Ну еще бы… – протянула Татьяна. – Попасть за решетку из-за старых тряпок со дна бабкиного сундука! А кстати, что касается убийства из ревности…
Она прищурила глаза с загадочным, всезнающим выражением.
– Ты говоришь, Ольга ненавидела Павла и мечтала от него избавиться. Так вот… Такие связи самые прочные. Страсть умирает, любовь проходит, а ненависть живет десятилетиями. А тут еще эта Наталья появилась… Огонь-то и полыхнул из-под пепла!
– Может быть… очень может быть! – согласилась Александра. – Тем более это вероятно, потому что они оказались немного похожи, эти две женщины! Представь, как это их бесило! Заведующая музеем даже умудрилась издали перепутать Ольгу и Наталью… Я видела фотографию несчастной Зворунской. Тот же самый типаж. Павел был верен своему вкусу!
Собравшись, они поднялись от реки, уже сплошь покрывшейся туманом, к дороге на насыпи. До автобусной остановки было недалеко, в Пинск они должны были вернуться еще до темноты.
Подруги шли молча. Татьяна, которую эта поездка хоть немного отвлекла от собственных проблем, вновь поникла, на ее лице появилось горькое озабоченное выражение. Александра не расспрашивала ни о чем, но из кратких фраз, вырывающихся у Татьяны, знала, что у нее с мужем дело идет к разводу и разделу имущества, хотя последних, решительных слов о разрыве никто из супругов еще не произнес.
– Дети растут, дерзить начали… – вздохнула та вдруг. – Знаешь, Саша, я тебе даже завидую, что ты одна.
– Завидовать тут нечему, – спокойно ответила Александра. – Иногда хочется, чтобы тебя любили. Хочется самой кого-то любить. Семьи хочется, настоящего дома, покоя. А вместо этого приходится работать на каких-то проходимцев!
– Да, но согласись, – заметила Татьяна, – если бы ты не взялась работать на этого проходимца, Зворунскую никогда бы не нашли! Так бы все и думали, что она куда-то уехала, как и хотела!
И Александра с этим согласилась.
Разбрызгивая лужи, в которых отражались багровые закатные облака, подъехал медлительный сельский автобус. Подруги загрузились туда со своими вещами, выискали свободный диванчик в самом конце душного салона и всю дорогу в Пинск ехали молча, как люди, слишком хорошо понимающие друг друга, чтобы много говорить.
